– Ой, да не наговаривай ты на себя, эмиграция – это всегда тяжело, но мы справились.

– Да повезло мне просто.

– Удача тоже важна. По цвету определилась? – она протягивает ей палитру.

– Да, молочно-розовый. Приехала я в Париж и аккурат у Эйфелевой башни познакомилась со своим будущим мужем – французом, пилотом, так все и закрутилось, как в сказке. Он немецкий немного знает, я его еще хуже, постепенно уже чуть французский освоила, а первое время языком жестов общались, но любовь, свадьба, все как в кино. Галантный, в постели прекрасен, симпатичный, не модель, конечно, но очень приятное лицо, появилась Софи, прожили еще два года и все… Страсть подутихла, духовной близости не возникло, – да и откуда ей взяться с языковым барьером? Развелись, но без ругани, с Софи каждую неделю встречается, алименты платит, все нормально. Когда мы разбежались, я думала в Россию вернуться, но послушала знакомых, оставшихся в Москве, мне все в один голос сказали: сиди там и не рыпайся, не до жиру быть бы живу, ну, работу ты там найти не можешь, тоже мне беда, а мы в России за «спасибо» теперь работаем. Так я и осталась. А сейчас обидно немного, но Софи уезжать совсем не хочет.

– Думаешь, там теперь лучше? Я сама из Калуги, безнадега полная, как уехала в 94-м, так и не была больше нигде в России. Никогда мысли вернуться не возникало, хотя да, здесь тяжеловато до сих пор, в тот же театр не сходить, половину не пойму, но в быту я освоилась, да и сын с мужем всегда помогут, если что. Здесь хотя бы стабильность и социальные гарантии.

– Слушай, ну у тебя другая ситуация, у тебя муж, у тебя язык все-таки есть, у тебя работа. Там сейчас набережные обновляют, школы новые открывают, моллы появляются, все те же самые магазины, что и у нас плюс-минус…Да, пока только в столицах, но я думаю, что скоро и до регионов очередь дойдет… Конечно, с доступной средой там полный ад, ни на одной станции метро нет лифта. Но большинство же не инвалиды. Может быть, когда-нибудь и до пандусов руки дойдут и будет еще лучше, чем здесь, но и пока весьма неплохо… Причем уже сейчас там уйма круглосуточных супермаркетов и гипермаркетов, и Интернет развивается семимильными шагами. Местные компании наравне с американскими конкурируют. А дочь моя говорит: «Зачем круглосуточные магазины, если в них еды нет?» Если бы они действительно пустыми были, так тут не поспоришь, конечно, – Кристина усмехается. – До сих пор не верит, что там полки теперь ломятся от еды на любой вкус и кошелек, только еще это все круглосуточно работает.

На телеэкране появляется Андрей, и Наташа, услышав, о чем речь, делает звук громче.

– Это и есть Руссо, – поясняет женщина. – Ты же не против?

– Да, слушай, только я ничего не понимаю.

– Ну, я тебе потом перескажу, что пойму.

В студии сидят Андрей и французский ведущий средних лет.

– У нас в гостях Андрей Ильяновский, именно он под псевдонимом Кристиан Руссо написал статью о вторжении в Багдад, которую сегодня обсуждает чуть ли вся Франция. Все 300 тысяч экземпляров газеты Lumière были раскуплены еще до полудня, а в Интернете соответствующий запрос стал вторым по популярности…

– Руссо этот, похоже, из наших, – поясняет Наташа. – Его на самом деле Андрей зовут.

– Да не может быть, как же надо язык знать, чтобы статьи на нем писать? – Кристина бросает скептический взгляд на экран.

– Вырос, наверное, здесь.

– Вообще он переводчик, – добавляет женщина, внимательно слушая ведущего, который, к счастью, как и большинство журналистов, говорит четко и разборчиво, так, чтобы даже иммигранты поняли.

– А, ну, тогда ясно. Способности у человека.

– Да, но все равно молодец. Я вот всегда знала, что наши – ну, соотечественники – лучшие… Сколько мы олимпиад и по математике, и по физике выигрывали, и в шахматах всегда лучшими были, а теперь еще и в журналистике, аж гордость берет, – восхищается Наташа.

***

Теперь, когда самое жуткое неизбежно, Жанна пробегает текст глазами еще раз: не так уж и плохо. Накануне она относилась к его творению очень предвзято, словно ее оценка могла повлиять на мнение остальных. Откровенное эссе пацифиста, который побывал за границей добра и зла, написанное с позиции того счастливого большинства, которое может ходить в школы и заниматься любовью, не опасаясь того, что в самый ответственный момент придется вскочить и искать убежище.

Его научили работать, попросили быть менее экспрессивным и собирать больше фактов вместо слащавых лозунгов. Он и сам это понимал, просто встреча с адом слегка затуманила его мозги. После следующей командировки у него больше не дергаются глаза, и его новые материалы похожи на журналистику.

Андрей четко дает понять Жанне, что они только друзья. Тот поцелуй перед спецрейсом был не чувством, но страхом перед возможной смертью и вечным расставанием. Она не обижается. Нельзя дуться на того, кого любишь больше всего на свете, особенно если этот кто-то может погибнуть в какой-нибудь обычный четверг.

Недалеко от них раздается взрыв. Из-за волны из носа хлещет кровь, но в остальном Андрей, облаченный в каску и синий бронежилет с надписью «PRESS», цел и невредим. 39-летняя Элизабет, живущая в Шотландии и работающая оператором, сломала руку. Остановив кровотечение и оказав женщине первую помощь, он доносит ее оборудование до гостиницы для журналистов – двухэтажного светло-серого здания, расположенного на территории, контролируемой США и их союзниками. Вход в помещение охраняют американские солдаты. В холле на облезлых и полинявших диванах с зеленой обивкой сидят журналисты с ноутбуками на коленях, многие курят; несколько человек разместились на полу: так сподручнее использовать ментальные карты, собирая материал.

Подоспевший врач, живущий в том же отеле, оказывает Элизабет медицинскую помощь, после этого она собирается уходить к себе.

Андрей понимает, что это она по сладкому ужасу, оккупировавшему его сердце, которое забилось так сильно, что заглушило бы собой даже шум песчаной бури. Очевидно, ничего сверхъестественного нет ни в ее стиле, ни в ее взгляде, но его потянуло к ней как магнитом.

Один из совсем молоденьких рядовых радостно кричит, что привезли пиццу.

– Какую ты любишь? – спрашивает Андрей по-английски.

– Да все равно, – отмахивается Элизабет.

– А все-таки? – допытывается молодой человек, пожирая ее глазами.

– Гавайскую, – отвечает она.

Андрей выходит на улицу, но выясняется, что есть только Маргарита. Узнав, где можно приобрести Гавайскую (ее привезли в одну из рот), парень вскоре приносит три куска пиццы с ананасами и два куска Маргариты в номер Элизабет.

– Приятного аппетита, – он протягивает ей еду и снимает каску и бронежилет.

– Спасибо, и тебе.

– Спасибо, – отвечает он, прожевывая Маргариту.

– Где ты ее нашел? – интересуется она, отвлекаясь от ноутбука и приступая к трапезе.

– Секрет. Как твоя рука?

– Да пустяки, я уже забыла о ней.

– Вкусно?

– Для войны неплохо.

– Да, я тоже так думаю. В детстве я даже представить себе не мог, что журналистам в горячих точках будут привозить пиццу, – признается Андрей, садясь на край ее кровати, так как в номере всего один стул.

– Не обольщайся, бывает по-разному, – предупреждает она.

– Я знаю, – соглашается парень. – В «Кёрли»4 вообще месиво было. Я не помню, ты там была?

– Нет, я у Тартара5 тогда работала.

Элизабет одета в синюю футболку, вельветовые прямые штаны, и ее русые недлинные волосы убраны в потрепавшийся тощий хвост. Густые темные брови нависают над ненакрашенными глазами, под которыми синяки чувствуют себя, как дома, а кожа на подбородке слегка обвисла. Женщина крупная и высокая – ростом с Андрея, облаченного в черную футболку и синие джинсы.