— Логично, — оценил Долгов со вздохом. Сорвал и принялся жевать травинку. — Вот, не было печали… Я бы только уточнил, Сергей Васильевич. Не за нами наблюдали, нет. За вами. Мы — кто? Два обычных чиновника. Импресарио. Служанка. Так, по мелочи. А вы персона известная, важная. Сейчас, на территории Франции, в какой-то степени ещё и дипломатическая.

При слове "дипломатическая" в голове Сергея что-то щёлкнуло. Он поднял голову и прищурился.

— Так вы намекаете, что слежка тянется из Парижа? По мою душу приехал кто-то из тех ребят-бонапартистов, которые хотели сорвать выставку?

— Не исключаю, — отрезал Долгов и, помолчав, добавил: — Странно это всё и, боюсь, небезопасно. Или просто опасно.

— Не удалось сорвать выставку, так хотят на художнике отыграться? — полувопросительно-полуутвердительно сказал Марешаль.

— Что-то в этом роде, — согласился Долгов. Он легко поднялся и посмотрел на Сергея сверху вниз. — Я бы, Сергей Васильевич, серьёзно подумал о возвращении в Париж и в Россию. Бог с ним, с этим замком и с французским циклом. Голова дороже.

Фалалеев плаксиво молвил:

— Экие страсти-мордасти! Сидели себе тихо-спокойно, рисовали-пировали, выпивали-закусывали… Ну, что ты говоришь, Боренька? Кому Сергей Васильевич мешает? Кто на него покушается?

— Крупный человек всегда кому-нибудь мешает, Семён, — назидательно произнёс Марешаль. — А мсье Белозёров у нас человек крупный…

С помощью Долгова он встал с травы и, хромая, сделал несколько шагов.

— Боюсь, что Борис прав. Те, кто напал на выставку, сидят в парижской тюрьме. По у них могут быть друзья и сообщники. Нетрудно предположить, что они-то и хотят рассчитаться с мсье Белозёровым…

— Гастон, давайте просто по имени, — взмолился Сергей, за несколько дней во Франции наевшийся официального обращения по самое некуда.

— Давайте… И в другой ситуации я бы полностью присоединился к мнению Бориса насчёт возвращения Сержа в Париж. Работа работой, но надо и о безопасности подумать. Однако не всё так просто…

Марешаль неосторожно наступил на повреждённую ногу и зашипел.

— А что не так? — спросил Долгов.

— Понимаешь ли, визит Сержа широко освещён в прессе, — пояснил Марешаль, морщась от боли. — На весь Париж заявлено, что художник Белозёров едет в провинцию работать над картиной на несколько недель. И вдруг возвращается через три дня… Что случилось? Неужели картина уже закончена? А если нет, то почему так быстро вернулся? — Сунул в рот папиросу, чиркнул спичкой и жадно затянулся. — Тут не Россия, господа. От наших газет не отобьёшься. А что им сказать? Что мы боимся за безопасность Белозёрова? Расскажем про конфликт с крестьянами, про неизвестного соглядатая…

— Скандал, — мрачно прокомментировал Долгов.

— И ещё какой… Значит, про безопасность мы ничего не скажем. Допустим, наврём что-нибудь про семейные обстоятельства. Уже лучше. Но осадок у читателей всё равно останется. А поскольку, как ты правильно заметил, Серж здесь в некотором смысле лицо официальное, дипломатическое, то его поспешный отъезд неминуемо нанесёт франко-российским отношениям ущерб. И о мере этого ущерба сейчас можно лишь гадать…

В словах Марешаля был резон, и немалый. Долгов тоже был прав. Однако его правота Сергею не нравилась. Бывший гусар лишней опасности отродясь не искал, но, повстречав, от неё не бегал и в кустах не прятался, уж такой характер. Теперь, к тому же, в какой-то степени он считал себя культурным послом России во Франции. А бегство посла есть бесчестье и для него, и главным образом для страны, которую он представляет.

— Раньше срока никуда не уеду, — решительно сказал он. — Особой опасности пока не вижу. Меня сюда не для того послали, чтобы труса праздновать. Это себя не уважать и страну позорить.

Долгов аж побелел и по-бычьи склонил голову.

— Вашу храбрость мы знаем, — заявил он. — Однако осторожность не есть трусость. И опасения, очень может статься, вполне серьёзные. Не в обиду, и поважнее людей убивали при случае. (Сергей высоко поднял брови.) Не уверен, что мы сможем обеспечить вашу сохранность. Как представитель Министерства иностранных дел я настаиваю на возвращении, — пока в Париж. Там, худо-бедно, есть Сюрте, а здесь что? Один полицейский участок на все окрестные деревни?

Он нетерпеливо топнул ногой. Сергей с симпатией посмотрел на боевого товарища. Что ни говори, а приятно, когда о тебе заботятся. Хотя, может, и о себе тоже. Случись что с Белозёровым, Долгову голову оторвут. Победоносцеву стоит лишь пальцем шевельнуть… Как бы помягче объяснить Борису, что от своего решения Белозёров не отступит?

Ситуацию разрядил Марешаль.

— Кажется, у меня есть компромиссное предложение, — сообщил он. — Как это у вас говорят: ни нашим, ни вашим… Что у нас сегодня — тридцатое апреля? Давайте отмерим неделю, а там посмотрим. Если всё тихо, работаем по полной программе, как и собирались. А если что-то пойдёт не так… что ж, тогда садимся в экипаж и едем в Париж.

— Где ты тут найдёшь экипаж? — проворчал Долгов. — У мэра отнимешь, что ли?

Марешаль белозубо улыбнулся.

— Откуда у сельского мэра экипаж? В лучшем случае шарабан, запряжённый пожилой лошадью… Дам телеграмму в министерство — пришлют. Вообще это не проблема. Лишь бы не было проблем посерьёзнее. — Перевёл взгляд на Долгова. — Ну, что, Борис, убедил?

Тот медленно, словно нехотя кивнул. Судя по выражению лица, он был не прочь покинуть деревню нынче же.

— А вы что скажете, Серж? — спросил француз.

— Ни нашим, ни вашим — милое дело, — спокойно откликнулся Белозёров. — Согласен. Пока работаем, а дальше будет видно.

Вечер прошёл спокойно и даже несколько скучно.

Отужинав и уединившись в номере, Сергей зажёг свечи. Устроился поудобнее. Начал просматривать наброски замка, сделанные утром и днём. Кое-что поправил по памяти. Решил, что завтра попробует рисовать с другого ракурса, а потом сравнить. Но в целом работой он остался доволен. И это несмотря на инцидент с незнакомцем, порядком выбивший из колеи. Впрочем, ломать голову, кто, что и почему, Сергей себе запретил. Исходных сведений ноль, а фантазировать бесполезно. Посмотрим, как ситуация развернётся.

Размышления прервал тихий стук в дверь. Вошла Жанна с небольшим свёртком в руках.

— Я вам принесла свечи, мсье, — сказала она.

— Свечи? Да вроде пока есть, — рассеянно произнёс Сергей, не отрываясь от альбома. — А, впрочем, пусть будут про запас. Спасибо, Жанна.

Девушка не уходила.

— Можно я вам скажу два слова? — спросила вдруг, теребя оборку передника.

Сергей удивился. Жанна была очевидно взволнована. Вон, лицо бледнее обычного, маленькая грудь вздымается от частого дыхания (неужели одышка от подъёма на второй этаж?), пальцы рук тесно переплелись и сжимают друг друга. Что за притча?

— Говорите, конечно, — ответил Сергей, хмурясь.

После недолгого молчания Жанна произнесла, глядя в сторону:

— Вам бы лучше уехать, мсье.

Неожиданно… Сергей хмыкнул.

— Я вам уже надоел?

— Как вы можете такое говорить! — вскрикнула девушка возмущённо. — Вы спасли меня от насилия, вы нарисовали меня… по мне, так оставайтесь здесь насовсем! Я только рада буду.

— Так что ж вы меня гоните?

— Не знаю, как объяснить… Ну, словом, пока вы здесь, над вами висит какая-то опасность. Угроза какая-то, убеждённо сказала она.

В пламени свечей горб девушки отбрасывал на стену уродливую тень. Сергей стиснул зубы, — такая жалость внезапно обожгла сердце. Странная она какая то… заботница…

— Вы не думайте, это я не из бабьей глупости говорю, — продолжала Жанна горячо. — У меня ведь в роду колдуньи были, все знают. Бабка, да и мать тоже. Их в деревне побаивались. В прежние времена точно сожгли бы. Ну, кое-что от них и мне передалось. В травах вот разбираюсь, какая от какой болезни. И предчувствия бывают… — Она подошла ближе. — Вот и сейчас тоже…

Разговор принял неожиданный поворот, и желание свести его к шутке пропало. Сергей поднялся.