Конечно, Агасфер воздействовал на Василия. По его внушению великий князь перевешал смоленских бояр, замысливших сдать город литовцам, а перед казнью велел нарядить несчастных в собольи шубы, им же ранее и подаренные. Он отстранил от управления боярскую думу, и все дела решал с Агасфером-дворецким да худородными дьяками-писцами. Среди глада и мора, случившихся на Руси в лето от рождества Христова тысяча пятьсот двадцать шестое, Василий рассылал по уделам отряды, которые рубили головы недовольным. Были и другие деяния, снискавшие Василию недобрую славу сурового государя.

Но вот с чем столкнулся Агасфер… Он, безусловно, контролировал Василия. Внушал ему свои мысли. Подталкивал совершать разные поступки. Однако, читая душу великого князя, точно открытую книгу, он отчётливо видел: Василий страдал. Когда он делал нечто навязанное извне, что противоречило его характеру, желаниям, наклонностям, он сам себя не мог понять. От этого он часто пребывал в расстройстве, ел себя поедом, и временами смутно ощущал, что в нём живут два ума, две души, две воли. Это пугало его до помутнения рассудка.

В общем-то, Агасферу это было безразлично. Однако постоянная внутренняя борьба, напряжение и неясный страх, подтачивали здоровье Василия. Даже рождение сына Ивана, долгожданного наследника, не принесло ему радости. Ночь, когда великая княгиня разрешалась от бремени, была страшной. В небе сверкали молнии, люди затыкали уши от раскатов грома, сотрясавших землю. В народе вспоминали письмо, которое иерусалимский патриарх Марк написал Василию, тщась отговорить от незаконного по церковным канонам второго брака. Старец пророчествовал: «Женишься вторично, – будешь иметь злое чадо, царство твоё наполнится ужаса и печали, кровь польётся рекой, падут головы вельмож, города запылают…»

– Вот и родилось злое чадо, православные! – шептались люди на московских базарах, испуганно крестясь.

– Да уж, не к добру гроза такая!.. Божье наказание родилось, не иначе…

Людское суеверие подсказало Агасферу дальнейшие действия. К тому времени, когда Василий Третий скончался, оставив малолетнего сына попечению матери, Агасфер уже твёрдо решил, что в ближайшие десятилетия будет править сам. Пора двигаться дальше: зажать народишко и расширить державу.

Спустя много времени, уже в иную эпоху, Агасфер не без удовольствия перечитывал русские летописи царствования Ивана Четвёртого, сына Василия. Не то чтобы он любил оглядываться на ушедшие столетия… Однако если изложить всё, что Агасфер сделал с Россией, в виде книги, то правление Грозного, безусловно, было в ней одной из самых ярких, удавшихся вечному страннику, глав.

Агасфер впервые применил стратегию, которую потом использовал не раз. Он одновременно воевал против соседей, и – против собственного народа.

Внешние войны складывались не очень успешно. Борьба с поляками и литовцами за выход к Балтийскому морю окончилась ничем, и даже Агасфер тут был бессилен. Он мог, разумеется, воздействовать на полководцев Речи Посполитой, но отсутствие дисциплины и порядка в русском войске… устаревшее вооружение… преувеличенное упование замшелых русских воевод на Божью помощь… Нет, пока что тягаться с Европой не приходилось. Вывод был один: предстояло строить настоящую армию, и денег, времени, сил, на это не жалеть. Впрочем, даже с таким войском Агасфер ухитрился покорить Астрахань, взять Казань, присоединить к Московии Сибирь, так что территория державы утроилась. Оно и неплохо.

Зато воевать внутри собственной страны было не в пример веселее. Против русских провинций Иван устраивал целые походы, и лютовал так, что люди в страхе вспоминали худшие времена ордынского рабства. Царь (а к тому времени Иван первым из русских правителей венчался на царство) собственноручно убивал и пытал; он воевал с Русью, как с чужой страной, и вёл себя, словно завоеватель. Так это выглядело со стороны, и разве это не было чистой правдой?

Не в силах дотянуться до Христа, Агасфер с наслаждением отыгрывался на русских людях. Холоп, купец, боярин, слуга, монах-чернец – никто не был застрахован от царского гнева. То же самое относилось и к ближайшему окружению Ивана. Он бессчётно менял жён и любовниц, убил собственного сына, казнил тьму ближайших соратников… Он выжигал целые города и деревни вместе с населением, разрушал монастыри и храмы, что не мешало ему следом строить новые и молиться днями напролёт. Однако по вечерам он устраивал оргии со свальным грехом и содомией, после чего уходил в пытошную – сам вёл допросы и мучил подозреваемых.

Стон и крик стоял на Руси, вился по ветру пепел сожжённых сёл, пламя пожарищ рвалось в небо, и никаких слёз не хватило бы затушить его.

– Безумен царь-то!..

Об этом говорили уже открыто, рискуя головой. Но никто – никто! – не решался выступить против Ивана. Агасфер, внутренне готовый к возмущению и бунтам, разводил руками: русский народ, похоже, хоть с кашей ешь – и ничего, перетерпит, весь пар в частушки да пословицы спустит…

Впрочем, нет: в разное время несколько человек всё же пытались протестовать. Один из них, митрополит московский Филарет, осмелился крикнуть царю:

– Твоё дело не богоугодное и не будет тебе нашего благословения!

Да не просто крикнул – прилюдно отказался благословить Ивана прямо в Успенском соборе.

Царский любимчик Басманов схватил Филарета там же, в церкви. Митрополит был брошен в темницу. По приказу царя ему забили ноги в деревянные колодки, а руки в железные кандалы, и морили голодом. Отрубленную голову Колычева, единственного родственника митрополита, бросили в яму, где томился Филарет. Агасфер окончательно решил показать, кто в державе хозяин, и что даже глава церкви для царя тот же холоп, только с тиарой на голове.

И вдруг…

Агасфер навсегда запомнил этот день. Точнее, вечер.

Он сидел за столом в своих покоях, лениво перебирал бумаги и размышлял, какой казни предать Филарета. Можно посадить на кол. Можно бросить в кипящее масло. А можно поджарить на раскалённой сковороде. Хотя, из уважения к сану, можно и что-нибудь проще, без затей. Отрубить голову, к примеру…

Неожиданно за спиной раздался тяжёлый, точно сдавленный, вздох.

Агасфер, бывший в покоях один, удивлённо оглянулся. Никого. И не должно быть никого…

Вздох повторился. Он стал ещё громче.

Ничего не понимая, но внутренне сжавшись, Агасфер вскочил на ноги.

И тут он увидел…

В углу комнаты, где висели иконы и теплилась лампада, из воздуха возник размытый, бесплотный контур человеческого тела. От него исходило бледно-золотистое, тёплое – Агасфер чувствовал это – сияние.

Из вечернего полумрака проступили неясные черты лица: впалые щёки, остроконечная бородка, спутанные, слипшиеся пряди волос, и лоб, высокий израненный лоб, с которого медленно катились капли крови.

В первый и последний раз Агасфер видел это лицо пятнадцать веков назад, и однако узнал его в ту же секунду.

С губ сорвался полукрик-полустон. Агасфер невольно схватился за грудь, пытаясь унять сумасшедшие удары сердца.

– Ну, здравствуй… Если это ты… – выдавил он еле слышно.

Никакого ответа. Большие чёрные глаза гневно и горестно смотрели на Агасфера, мерили взглядом, судили и приговаривали его…

К чему?

Душу Агасфера на миг опалила безумная надежда. Неужели пришёл момент, которого он ждал полторы тысячи лет? Пал Рим, кануло в Лету величие Греции и Египта, в мир пришли книги, порох и часы, а он всё ждал… Неужели чаша вышнего терпения переполнилась, и сейчас бессмертный наконец-то обретёт смерть?

Не помня себя, Агасфер упал на колени и простёр к бесплотной тени дрожащие руки.

Призрак покачал головой и отступил к стене. Его очертания медленно таяли в жаркой полутьме царских покоев.

Тогда Агасфер вскочил на ноги. Надежда умерла так же стремительно, как родилась, и Агасфер, хмелея от ярости, мысленно заключил тень в энергетическую ловушку чудовищной мощи. Когда-то этому приёму его научил наставник – почтенный лама из высокогорного тибетского монастыря. С помощью такого невидимого капкана Агасфер не раз ловил и уничтожал души людей, не угодивших или пытавшихся с ним бороться.