Мои родители ветеринары, этим и объясняется количество кошек и собак в нашем доме. Иногда их бывало и больше. Хорошо, что дом наш, построенный еще прадедом, большой, двухэтажный, окруженный заросшим садом, мог вместить большое количество животных. Не только кошки и собаки, но и кролики, крысы, хорьки, змеи побывали в ветеринарном центре моих родителей. Некоторых, тех, кому нужен постоянный уход, забирали к нам. Родители любят животных, к ним приходят люди и днем и ночью, и они никогда никому не отказывают в помощи. Я с детства помогала родителям, как говорится, всегда была на подхвате: то подержать животное во время процедуры, то поменять повязку, а позже отец стал доверять мне делать уколы и ставить капельницы. Мои дорогие папа и мама были уверены, что я продолжу их дело, стану ветеринаром. В нашем маленьком городке они были известными людьми, всеми уважаемыми и ценимыми, и отблеск этого чувства падал немного и на меня.

Прошел месяц после встречи с цыганкой, и я и думать забыла про ее слова, долг давно отдала, родители деньги дали и восприняли мой рассказ как должное. И жизнь моя потекла дальше по наезженной колее: учеба, помощь родителям в клинике, дружба, спорт, чтение. К чтению меня пристрастили бабушка и отец, мама в меньшей степени. У нее времени не хватало читать мне, когда я была маленькой, но сама она читать тоже любила, читала за едой, перед сном, вопреки всем советам медиков.

У нас была большая библиотека. Множество поколений нашего рода (кстати, в прошлом дворянского, хотя я считаю, что это не повод для гордости) собирали книги. И бабушка, и родители, и я продолжили этот процесс, в результате повернуться в нашем огромном доме было негде. Ну и что? Меня это волновало мало. Я зачитывалась книгами советских времен, которые мне подсовывала бабушка, с упоением прочитала «Открытую книгу» Каверина, и с еще большим упоением прочитала трилогию Германа «Дело, которому ты служишь». После этого я заявила, что хочу стать хирургом. Отец только посмеялся: «Хорошим хирургом может быть только мужчина, потому что для этого нужны крепкие нервы, сильные руки, выносливость, физическая и моральная, а самое главное – умение быстро принять решение и реализовать его, несмотря на все то, что тебе советуют другие врачи. Нужна интуиция, нужно чувствовать больного, его боль так же, как свою, и при этом уметь отстраниться от эмоций: от жалости, сострадания, потому что это только мешает. Ты не сможешь». Отец решил, что его отповедь отпугнет меня, но я была его дочерью: я стала воспитывать в себе все то, о чем он сказал. Я тогда училась в восьмом классе. Первое, что сделала – записалась в секцию карате. Я решила, что надо уметь наносить удары и принимать их. В том возрасте я особенно не задумывалась над своей внешностью, и мысли, что мне могут сломать нос, повредить глаз или пальцы, не посещали меня. Я думала, что научусь отражать удары без ущерба для внешности. Жаль, моя подружка меня не поддержала: Анька ходила на танцы, и из солидарности с ней я тоже стала ходить. К тому же я знала, что родители, узнав о танцах, смогут примириться и с карате.

Я старалась больше помогать в клинике: частенько я наблюдала, как отец безжалостно, одним легким движением, кастрирует кота или пса, следила за точностью и выверенностью всех его движений. У него ни разу не дрогнула рука, ни одной паузы, ни одного момента нерешительности. Так же сурово и бесстрастно он удалял опухоли животным. Сначала он думал, что я не смогу присутствовать при таких операциях, но он ошибся. Я старалась доказать и ему, и себе, что скоро смогу не только смотреть, как это делается, но и делать это самой. Я ухаживала за животными после операций, ни кровь, ни гной, ни экскременты не вызывали у меня брезгливости. Я накладывала повязки, мазала раны мазью, стараясь довести свои движения до того совершенства, с которым это делал отец.

Однажды принесли кота с жутким абсцессом: его надо было вскрыть, иначе серый пушистый красавец кот мог погибнуть. Отец молниеносным движением сделал разрез, выдавил гной, смазал внутри раны мазью и сказал мне: «Завтра будешь делать сама укол и смазывать рану». Я обомлела. Кажется, я даже побледнела. Даже не знала, что сказать.

Когда мы вынесли кота хозяевам и отец объяснил, что дальше надо делать, я пришла в себя. Наверное, я наконец-то поняла, какое бремя собираюсь на себя взвалить. Я попросила: «Ну можно я завтра еще посмотрю, а потом уже буду делать?» Отец, усмехнувшись, согласился. Он не верил, что я когда-нибудь смогу это делать, по крайней мере, пока не вырасту.

На другой день после школы я прискакала в лечебницу, чтобы еще раз понаблюдать за работой отца.

Медсестра мне сказала:

– А Юрия Валентиновича нет. Он на срочном вызове, лошадь в Сосновке столкнулась с машиной, может, придется усыплять.

Вот уж чего папа не любил, так этого. Он говорил мне: «Медицина – наука темная. Думаешь – все, конец, не выживет, надо прекратить муки, а вдруг происходит чудо – и животное выздоравливает. Только в крайнем случае, когда нельзя снять боль, надо прекращать мучения, тогда я усыпляю животное. Когда уверен на 100 процентов. Но такой уверенности у меня еще никогда не было». Папа любит парадоксы, но кто обработает сегодня кота?

Лена сказала:

– Сегодня дежурный врач Москвина. Отец ее предупредил, что ты придешь смотреть, но спроси сначала у хозяев, разрешат ли они.

Когда отец был на приеме, ему можно было ни о чем хозяев не спрашивать – настолько был значителен его авторитет. Я – не он, мне придется общаться с хозяевами.

Хозяин кота, пожилой мужчина с грустным взглядом, вопросительно посмотрел на меня, когда я подошла к нему. С Катей Москвиной я уже поговорила. Отец приготовил шприц с лекарством, два вида мази. Сначала антибиотик, потом обработать рану. Делать надо быстро, кот уже не под наркозом, без обезболивания, смазывание – это ужасные страдания, но без этого нельзя.

Мы вместе с хозяином вошли в кабинет. Кот, увидев стол, начал истошно орать, как бы понимая, что его будут мучить. Катя объяснила хозяину кота, как его держать, я помогала. Укол она сделала нормально, не так быстро, как папа, но кота мы сумели сдержать. Но когда она смазала палец мазью и полезла коту в рану, он заорал практически как человек, стал вырываться, и она не смогла ничего сделать. Хозяин кота сам чуть не плакал, казалось, у него сейчас начнется истерика. Я сказала: «Подождите, давайте успокоим котика». Я стала гладить его, говорить какие-то глупые слова тоненьким голосом, сделала так, чтобы кот лежал на боку. Хозяин придерживал его лапки, а голова кота была в пластмассовом колпаке. Пока я говорила с котом, Катька, молодая еще и не очень опытная, с расстроенным видом снимала перчатки. Я, не сменяя ласкового тона, сказала ей:

– Надень мне на правую руку перчатку из нового комплекта.

Она с надеждой, что я избавлю ее от неприятной процедуры, с готовностью сделала это.

– Намажь указательный палец болтушкой, а средний левомеколем.

Она сделала. Я выдохнула, и, не отпуская левой рукой кота, быстро круговым движением провела по ране сначала одним, а потом другим пальцем. Кот зарычал от боли, но я ухитрилась сделать это так быстро, что он успокоился.

Хозяин осторожно вынес кота. Я вышла следом. Кажется, я собиралась упасть в обморок. Я подумала об отце и взяла себя в руки. Хозяину кота сказала:

– Если хотите, я сама буду делать эту процедуру. Осталось еще девять раз.

Мужчина, чуть не со слезами, сказал:

– Спасибо, да уж конечно, только к вам буду ходить. Спасибо за Барсика.

– Подождите благодарить. Сначала он должен выздороветь. Не выпускайте его на улицу. Если повязка разболтается, аккуратно, но не туго поправьте ее. Если что-то будет не так, звоните. Телефон круглосуточный.

Хозяин, продолжая благодарить, прижав к себе страдальца-кота, ушел. Я подошла к кулеру, налила полный стаканчик воды и махом выпила. Я ведь еще только училась в десятом классе.