В глубине долины, где виднелась темная полоса лесов, покрывавшая склоны гор, показалась вдруг вышедшая из-за деревьев человеческая фигура, в которой молодая девушка, не смотря на дальнее расстояние, тотчас же узнала Альфреда. Да, это был молодой граф. Он поспешно шел по направлению к дому Добланера, постепенно ускоряя шаг. Увидев опять обширную котловину, обнесенную высочайшими фантастическими вершинами, исчезавшими в голубом небе, он вздохнул полной грудью на чистом, горном воздухе. Теперь только, вблизи уютного уголка Добланера, ему стало ясно, что сюда влекло его, что сюда стремился он всей душой.
Мариетта вскочила в радостном испуге. Как охотно бросилась бы она к нему на встречу, но порыв этот поборола девическая робость. Она остановилась и, только когда он подошел, протянула ему руку. Они безмолвно стояли друг перед другом. Весь горный мир, казалось, озарился светом любви, зарождавшейся в их сердцах, и обменом проникавших в душу взглядов поведали они друг другу чудную тайну.
Добланер от души обрадовался приходу молодого графа. Он взволнованно приветствовал гостя своим низким голосом и с увлечением принялся рассматривать художественно иллюстрированные красками руководство минералогии, учения об окаменелостях и кристаллографии, которые принес ему Альфред. Он весь углубился в чтение новых книг, a Мариетта с гостем ушли в горы и расположились на скале под елями. На этот раз Альфред выбрал для своего эскиза вид противоположной стороны долины, с необозримой, серебристой пустыней Вечного льда и с каменным выступом, выдававшимся на полувысоте глетчера. Часы быстро проходили в веселой болтовне. Они оба были беззаветно счастливы хорошим настоящим, хоть и не проронили ни одного слова о зарождавшейся взаимной любви.
Вернувшись домой, Мариетта с гордостью показала эскизную тетрадь Добланеру; он назвал некоторые пункты, снятые умершим в Риме художником, с которыми, по его мнению, Мариетта должна была познакомить графа. Она сама намеревалась показать Альфреду все эти места и тем больше обрадовалась, заручившись согласием отца. Но на этот раз молодые люди ограничились послеобеденной прогулкой к марэне, под каменным выступом, откуда открывался живописный вид на дом Добланера. Альфред пришел в неистовый восторг при виде освещенного солнцем ледяного поля. Заходящее светило роняло в долину яркие, косые лучи, ударяя ими в каменистую вершину так называемой горы пламени, высившейся над домом Добланера. Чем ближе склонялось солнце к закату, тем фантастичнее становилось освещение ее скалистой вершины. Бледные, едва заметные днем очертания причудливого силуэта, походившего на группу окаменелых, огненных языков, обозначались теперь все отчетливее, и верхушка горы словно разгоралась гигантским костром. Яркий, красноватый свет лучей заходящего солнца постепенно поднимался, озаряя только самые вершины гор, пока, наконец, все не слилось в однообразном сером фоне.
Наши молодые герои повернули обратно: они шли почти все время молча. Мариетта проводила гостя до опушки леса, который наискось пересекал долину, отделяя от нее котловину, замкнутую в горах в виде красивой декорации. Прощаясь, Альфред удержал в своей руке маленькую, пухленькую ручку Мариетты и, на вопрос, будет ли она рада вскоре опять увидать его, он получил в ответ глубокий, полный значения для него взгляд.
Альфред скоро сдержал слово. На этот раз молодая девушка повела его в одно из мест, указанных отцом. Их взорам представился живописный вид пенящегося ручья, который ниспадал с крутого ската и затем извивался между фантастично разбросанными по долине скалистыми глыбами. Молодые люди по обыкновению сделали привал, но на этот раз, что то не спорилась работа, не клеился разговор. Мариетта стала молчаливее и задумчивее, и когда на обратном пути, при спуске в долину, пришлось расстаться, личико ее омрачилось грустью. Альфред понял, что в этом сказалось нечто больше, чем сожаление при мысли о разлуке, во всяком случае, непродолжительной. Он нежно обнял ее и поцеловал в головку. Легкая краска покрыла щечки Мариетты, но поцелуй не испугал ее: он был для них обоих только наружным проявлением душевных ощущений, которые давно уже стали ясны им. Чем отчетливее сознавала Мариетта новое чувство, тем менее была способна беззаветно отдаваться счастью настоящего. Вопреки переживаемому блаженству, она не могла отрешиться от неотступной мысли о будущем. Но молодая девушка тщетно искала ответ на свой вопрос.
Посещения Альфреда возобновлялись все чаще и чаще. Как счастлив бывал он всякий раз при виде хорошо знакомой и милой ему окрестности дома Добланера, глядя на величественный горы, подернутые голубоватой дымкой. Живительный горный воздух освежал его разгоряченную голову. От прилива молодой страсти и любви, у него невольно вырывался иногда радостный крик. На этот зов выбегала к нему на встречу Мариетта. Он заключал в свои объятия и целовал в алый ротик молодую девушку, которая тут же принималась весело болтать.
Самой большой радостью для Мариетты было сделать что-нибудь приятное Альфреду и притом обыкновенно сюрпризом. Однажды, расположившись по обыкновению на скале под елями, чтобы рисовать, он заметил между деревьями скамеечку, устроенную так, чтобы ему можно было работать, сидя в тени. Рядом, немного пониже, Мариетта устроила сиденье и для себя. Там проводили они вместе целые часы. Мариетта подолгу останавливала свой взгляд на молодом художнике, пока он снимал виды, изредка наклоняясь, чтобы поцеловать ее в головку. В другой раз Альфред увидел, что лужайка, на которой он не любил сидеть, потому что высокая, густая трава долго не просыхала после утренней росы, была скошена собственноручным трудом Мариетты. Приветливый взгляд Альфреда в ответ на милое внимание бывало лучшей наградой для Мариетты, а ему доставляло большое удовольствие срисовывать все те места, с которыми были связаны воспоминания о счастливых часах, проведенных с Мариеттой, причем особенно тщательно молодой художник передавал поэтический образ своей подруги. Отношения Альфреда и Мариетты упрощались все более и более. Теперь при прощании уже не являлось тяжелого чувства: могло ли быть сомнение в том, что свидание скоро возобновится. Проводив Альфреда, молодая девушка подолгу смотрела ему вслед; любуясь его стройной и мощной фигурой, она внутренне гордилась сознанием, что ей принадлежит нужная любовь этого красивого юноши. Они вполне поняли друг друга и вверились будущему.
Однажды, когда в одно из посещений Альфреда, зашел опять разговор об умершем в Риме художнике, Добланер повел гостя в бывшую комнату своего родственника, чтобы показать оставшиеся там эскизы, нарисованные масляными красками. Альфред скромно сознал превосходство этих работ над своими, откровенно пояснив, что быстрым успехам в живописи очень способствуют благоприятные условия окружающей обстановки. На это Добланер простодушно предложил графу эту комнату, извиняясь за ее скромное убранство. Мариетта испугалась и вместе с тем от души обрадовалась, когда Альфред также просто принял предложение ее отца.
Тут же обо всем переговорили, и молодая девушка не утаивала своей детской радости. Добланера, однако, поразила особенная заботливость, с которой его дочь занялась устройством комнаты для графа, но долго останавливаться на этом ему не пришлось. В ту же ночь разразилась над долиной сильная гроза, за которой, по его соображениям, должно было последовать значительное передвижение в горных ущельях и марэнах. Все его внимание сосредоточилось на этой мысли, и он, по обыкновению, стал пропадать целыми днями и возвращался только поздно вечером, усталый до изнеможения.
Таким образом, Альфред и Мариетта были совершенно предоставлены друг другу; заботы по немного сложному хозяйству были целиком поручены Фефи. Молодой граф занял предназначенную ему комнату, тщательно убранную и уставленную цветами. С каким приливом радости проснулся он на следующее утро: яркие лучи утреннего солнца заливали своим светом его уютную комнату и горы, окружавшие дом Добланера. Альфред быстро поднялся и с наслаждением вдохнул горный воздух, ворвавшийся свежей струей в открытое окно. Выйдя на лужайку, он встретил Мариетту, которая с ласковой насмешкой приветствовала его с поздним утром. Ему показалось, что никогда еще Мариетта не была так прекрасна. Ее личико, как и вся окружающая природа, дышало утренней свежестью, за которой стушевывался сильный загар, придававший ей характер южного типа, совершенно противоречившая белокурым волосам.
