– Друг мой, – сказал Жорж с притворным спокойствием: – ты мог бы не упоминать о нашей законной щекотливости, но, конечно, хотя мы очень желали бы служить государю, которому служите вы, знатный дворянин не может принимать некоторые должности не роняя себя. А мой благородный друг маркиз де-Фоконьяк принадлежит, так же как и я, к такой фамилии, где чин поручика считается слишком ничтожным. Нашим величайшим честолюбием было бы отдать наши шпаги к услугам такого гения, какой управляет Францией в эту минуту, но будьте так добры сообщите генералу причины отказа, к которому побуждает нас то, что другие могут считать предрассудками, а мы считаем священными преданиями. Предки моего благородного друга командовали полками при Кондэ и Лианкуре, так же как мои предки в Италии. Император наверно поймёт, что благородная кровь не может изменить прошлому, и даст нам единственную должность, которая по преданиям принадлежит нашему дому – должность полковников.

– Да, полковников! – с твердостью подтвердил Фоконьяк.

Дипломат-адъютант был поражён этими притязаниями. Отказать в чём-нибудь Савари казалось ему до того непостижимо, что он осмотрелся вокруг себя, как человек старающийся возвратить потерянное равновесие, и совершенно растерялся. Алкивиад подоспел к нему на помощь.

– Господин адъютант, – скромно сказал он: – мы с кавалером могли бы предложить наши услуги Англии. Правда, полк стоит там довольно дорого, но подобная безделица не могла остановить Фоконьяка или Каза-Веккиа. Мы могли бы также бросить наш взор на германскую конфедерацию; там за ничтожную цену можно купить три полка и, следовательно, быть три раза полковником. Мы же приехали во Францию для того, чтобы иметь честь служить гениальному человеку.

Уроженец Лангедока в доказательство своей вежливости любезным движением руки сделал знак смущенному адъютанту, что он может выйти. Тот ушёл поражённый дерзостью Фоконьяка и надменностью Жоржа.

– Вот увидишь, – сказал Алкивиад, как только удостоверился, что офицер не может его слышать: – он непременно произведёт нас в полковники.

– Я начинаю думать, что они слишком глупы для этого, – сказал Жорж, пожимая плечами.

– Все-таки нам не надо полагаться на это. Савари, этот полицейский генерал, злая обезьяна, хотя мы побили его. Будем остерегаться его засад. Надо, однако, отдать тебе справедливость, ты великолепен в твоей роли оригинала. Но смотри, чтобы не было преувеличения.

– Не бойся! – ответил уроженец Лангедока своим настоящим голосом и на своем родном языке.

– Фушэ всё меня тревожит, – сказал Жорж.

– Полно! – сказал Фоконьяк: – Он не подаст признака жизни против нас. Я подкупил одного из секретарей самого важного начальника департамента; человек этот должен сообщать мне всё, он совершенно в моих руках. Он знает, что изменить мне, значит обречь себя на верную смерть; я доказал ему это.

– Потом Жак, которому он дал место возле себя, наблюдает за ним.

– Я не думаю, чтобы он подозревал это, – сказал Фоконьяк, улыбаясь.

– Он не сообщал мне ничего, – сказал Жорж.

– Стало быть, Фушэ спокоен.

Опять постучались в дверь. Явился слуга.

– Господа, – сказал он – вас спрашивают.

– Кто?

– Жак от имени Сернефа. Он мне сказал, что этих имен достаточно для того, чтобы вы их приняли.

– Пусть войдет.

В эту минуту Крот, ещё недавно разыгрывавший роль нищего, явился в обыкновенной одежде чиновников. Он поклонился и подал Жоржу письмо. Лакей ждал, смотря на эту сцену. Жорж, вместо того, чтобы выслать его, прочел письмо при нем и улыбаясь сказал Жаку:

– Поблагодарите господина де-Сернефа за его приглашение к обеду. Он хорошо сделал, напомнив мне, что его отец был знаком с моим отцом; скажите ему, что я буду у него.

– Хорошо, – ответил Жак и ушел.

Лакей все слышал. Он делал вид, будто стирает пыль. Де-Фоконьяк понял хитрость Жоржа относительно этого шпиона.

– Кто такой этот Сернеф? – спросил он.

– Младший сын мелкого дворянина. Отец его оказал кое-какие услуги моему отцу и я обязан ему признательностью.

– Заплати свой долг, кавалер, заплати, если представится случай. Долги надо платить всегда.

– Я думаю, что этот господин пригласил меня к обеду с намерением потребовать от меня какой-нибудь услуги.

Он передал письмо Фоконьяку. Тот прочел про себя:

«Фушэ берётся преследовать Кротов.»

В эту минуту на двор гостиницы шумно въехал всадник. Чрез минуту он вошел к двум мнимым дворянам и подал им конверт. Жорж распечатал. Это был приказ Фушэ явиться к нему. Жорж слегка побледнел, Фоконьяк удивился. Оба предвидели важную опасность.

Когда Жорж и Фоконьяк были потребованы к Фушэ, они быстро переглянулись и гасконец на разбойничьем языке сказал:

– Идти ли?

– Да! – ответил Жорж: – а то нас, арестуют и тотчас убьют. Может быть, Фушэ только что-то подозревает и станет нас допрашивать, но мы его проведём.

И оба, спокойные, уверенные, что оправдаются от всякого обвинения, встали, чтобы идти вместе с посланным министра, который их ждал. Жорж сказал ему:

– Мы готовы следовать за вами.

– Не прикажете ли оседлать ваших лошадей? Его светлость живет в своей вилле в часе езды отсюда.

Жорж и Фоконьяк сразу же поняли, что дело идет не об аресте, если министр обращается с ними с таким уважением.

Жорж приказал лакею оседлать лошадей.

– Странно, – сказал гасконец: – что Фушэ, герцог Отрантский, имеет надобность до нас. И не находите ли вы, кавалер, что его светлость мог бы сам собственноручно написать к нам? Это было бы гораздо приличнее. Как министр, герцог может приказывать нам, пока мы находимся на французской земле. Как дворянин, он должен бы выказать вежливость, это неоспоримо. Как министр, какое дело может он иметь до нас? Никакого. Очевидно, нас требует к себе дворянин. Но Фушэ сделан герцогом так недавно, что, вероятно, ему неизвестны обязанности знатного вельможи по отношению к дворянам. Будем снисходительны.

Эта комедия игралась для посланного министра. Тот верно передал Фушэ дерзости Фоконьяка; но Фушэ не обижался на такие безделицы.

– Лошади оседланы, – пришел доложить лакей.

Отправились. Жорж дорогой думал:

«Если бы подозревали, что я Кадрус, то гостиница была бы окружена».

Чтобы доехать до виллы герцога, надо было проезжать мимо Магдаленского замка. Де-Фоконьяк бросил на него долгий взгляд; Жорж по-видимому не обратил на него внимания.

Приехали. Мнимых дворян просили подождать несколько минут. Они провели полчаса в передней министра. Фушэ слушал донесения своего агента и справлялся со своими пометками. Через четверть часа он дотронулся до легкой пружины в стене своего кабинета, образовалось отверстие, в которое можно было видеть людей, находившихся в передней. Де-Фоконьяк обнаруживал свое нетерпение с хладнокровием знатного вельможи времен Людовика XV.

– Какая славная вещь – этикет! – говорил он: – И как был прав великий король. Но он также делал герцогами ничтожных людей. Но он установил по крайней мере, чтобы никогда титулованный человек не был принужден торчать в передней простолюдина, достигнувшего важной должности.

Он наговорил с двадцать других любезностей в таком же роде, так что Жорж сказал ему шепотом, подозревая разумеется, что его слушают:

– Позвольте, маркиз де-Фоконьяк. Я обижен не меньше вас. Однако вы напрасно обнаруживаете здесь вашу досаду. Это неблагоразумно.

– Что же может с нами случиться? Надо подумать, да дважды подумать, прежде чем коснуться Алкивиада де-Фоконьяка.

– Коснулись же герцога Энгиенского, который пал под пулями солдат первого консула.

Фоконьяк сделал вид, будто задрожал и побледнел. Настало печальное молчание.

Фушэ сказал себе: «Главное лицо здесь – молодой человек; другой – старый дуралей».

Он начал разговаривать с одним из своих агентов.