— В таком случае, — прищурилась я, — вы тоже должны мне искренне представиться. Не по титулу и званию, как уже сделали, а по правде. Это будет справедливый обмен. Может, у вас есть какие-нибудь детские прозвища?

— Справедливый обмен, — задумчиво повторил за мной Ренуард, как будто пробуя на вкус эти слова. Кажется, ему понравилась идея, потому что он продолжил: — Если бы вы действительно вращались в свете, то слышали бы обо мне, как о непутёвом, ни на что ни годном сыне Его Милости консула Батора, отказавшемся повторить подвиг своего знаменитого старшего брата Филиппа и пройти испытание династией, — он сделал паузу. — А так же как о дерзком нахальном юнце, баловне судьбы, презревшем честолюбие и герб рода из трусости.

— Слышу за вашими речами глас общества, — я положила руку ему на плечо так, что кончики пальцев коснулись мужской шеи. Волосы на мужском затылке оказались шёлковые и мягкие наощупь, как нежная пена… — Вот, значит, как вас публично осудили.

— Это не глас общества, — хмыкнул Ренуард. — Так говорит мой ментор.

— О… — только и смогла выдавить я, одёрнув руку.

— Удивлены, что не все менторы готовы развязать войну со всем миром, защищая честь мейлора?

Я растерялась. Открыла рот и закрыла. Снова встала столбом, но, к счастью, последние аккорды музыки отзвенели, и танец закончился.

Молодой Батор вежливо поцеловал мою руку и проводил в круг гостей. У меня как будто гора с плеч свалилась. Всё-таки танцы для меня — всегда серьёзное испытание.

— Не хотела вас оскорбить, — выудила я из недр памяти учтивую фразу.

— Очень жаль, — ответил Ренуард. — Мы бы могли неплохо повеселиться, упражняясь в колкостях.

Он отвернулся, привлечёнными звуками новой музыки, и я только теперь заметила, что лицо парня украшал шрам. Длинный и ровный, он пересекал левую бровь, щеку и часть подбородка, будто бы это было не ранение мечом, а порез или даже след от удара тонким лезвием. Неужели… рапирой? Я прищурилась и подалась ближе, внимательно рассматривая мужскую щёку со светлой щетиной. Борозда шрама оставила белую дорожку на загорелой коже, и эта деталь была тем самым несовершенством, придающим особой прелести. Ренуард резко развернулся, отчего наши лица оказались очень близко друг к другу. Я отпрянула.

— Вы хотели меня поцеловать? — прозвучало над ухом.

— Вот ещё, — фыркнула я. — От вас несёт вином и благовониями.

— Это часть моего обаяния, — томно промурлыкал молодой Батор.

Он взял жёлтый бокал с подноса и предложил мне. Я охотно приняла его и хотела, было, выдать очередную порцию светской болтовни, но отвлеклась на набирающие силу звуки музыки. До боли знакомая, родная и въевшаяся в сознание мелодия взлетела к морской фреске на потолке зала. На этот раз она звучала не струнами одинокой лютни, а целым оркестром. Скрипачи, виолончелисты, трубачи и арфистка на постаменте подхватили мотив и от того он раскрылся по-новому: величественно, волнующе и проникновенно. Я прикрыла глаза и вздрогнула, когда к музыке присоединилось пение знакомого голоса.

Танцуй в ночной тиши, дыши чужой мечтою,

Беги за счастьем вслед по солнечной пыли.

Пусть Квертинд для тебя иной исход откроет,

Но истина проста: нет счастья без любви.

Под южным небом ты постигла тайны света,

Перехитрила тьму и вновь нашла себя.

Жизнь потекла ручьём по мудрым тем заветам,

Что в вечности служили погибшим королям.

Есть жертва и есть долг, и это выбор нужный.

И кажется, что нет обратного пути.

Сама не веришь ты, что стала так послушна,

Что больше не горишь желаньем отомстить.

Всё в прошлом; впереди — смиренье и прощенье,

Такой итог для всех удобен и хорош.

Но всё изменишь ты коротким откровеньем,

Саму себя в тот час погубишь и спасёшь.

О, что это за час! Вершина всей баллады.

Мгновение любви, бессмертной и смешной.

Момент единства душ под нежным звездопадом,

Недолгий перерыв. А после — новый бой.

Артист Кирмосовский стоял в луче света, но не наслаждался вниманием публики, а был погружён в себя. Он смотрел на свои пальцы, между которыми уже потухала магия Нарцины, и, казалось, даже не услышал аплодисментов. Музыкант, всегда выбирающий иверийские имена в качестве псевдонима, в образе Чёрного Консула как будто облачился в его невозмутимость и уверенность. Он был отрешён и спокоен, как и ментор чёрного паука. Я с удивлением обнаружила, что они действительно похожи. Просто пёстрый, вечно веселый и пьяный бард никогда не переставал улыбаться и хохотать, нести радость людям. Кирмос лин де Блайт же никогда не переставал убивать.

“Всё было враньём!” — закричала в моей памяти напуганная, обиженная Юна Горст. “Почти ничего,” — ответил ей родной голос. Практически такой же реальный, как только что отзвучавший голос барда.

Я хватанула ртом воздуха, приложилась к бокалу вина, отпивая его крупными глотками. Глаза защипало, а в груди снова поселился комок из острых стальных прутьев, протыкающих сердце насквозь. Случайное слово, мимолётный жест, чужой взгляд — всё вдруг стало напоминать о том, кого мне следовало забыть.

О боги, за что? Сколько можно меня мучить? Почему не кончается эта боль? Почему не проходит? Почему короткое напоминание о менторе оборачивается пыткой? Почему я ищу его в каждом госте и в каждой балладе? Я ведь могу стать по-настоящему счастливой. Я держу в руках всё, о чём мечтают миллионы девушек в Квертинде. Передо мной то, о чём я когда-то мечтала сама: свобода, выбор, самостоятельность. Независимость. Достаток. И, икша его дери, Ренуард Батор, сын и наследник консула, который мне искренне нравится. И который симпатизирует мне. Чем не праздничное чудо?

Я часто заморгала.

— Вас так растрогала баллада? — удивился наблюдательный Ренуард.

— Просто тут душно. Мне нужно на воздух, — пожаловалась я.

И вручила озадаченному Батору недопитый бокал. Не дожидаясь ответа, сама побрела к открытым дверям. В ушах гудело.

— …так поцелуй его, и узнаешь, настоящая любовь у вас или нет! Всем известно, это проверка…

Горячие губы на моей коже. Утренние солнечные лучи и ощущение падения. И мужчина, который только что убил целый отряд собственной армии, чтобы спасти меня. “Пора бы уже перестать быть хорошим ментором.”

— …стязатели — это не звери, которых можно спускать с цепи. И не скоморохи. Зачем они на этом балу? Это королевская охрана. Кого они охраняют, есть у нас нет короля? Консул лин де Блайт и сам в состоянии о себе позаботиться!

Крепкие объятия сильных рук, запах терпкого мха, кожи и тумана. Его запах. “Всегда помни, что ты — моя мейлори.”

— …он держит свою мейлори в Пенте Толмунда, в глухой западной башне. Дворня Протуковских из Каткита видела, как туда завозили клетки с пленными. Клянусь, он делает из неё Чёрную Мейлори! Иные менторы дарят украшения или книги, а Кирмос лин де Блайт поставляет своей подопечной живых людей для ритуалов.

“Меня зовут не Джер.”

Всё-таки зря я выкинула кольцо. У меня теперь не было ничего, кроме воспоминаний.

В тумане и дурном бреду я пробиралась сквозь толпу, пока, наконец, не оказалась на открытой террасе, ещё влажной от дождя, обдуваемой ветрами. Подальше от толпы и их злых языков. К счастью, сейчас тут не было стязателей. Тут не было никого. Только холодный порыв тут же взметнул мою юбку, она заплескалась у ног шелковым морем, но я не остановилась. Подошла к балюстраде, схватилась за неё и часто задышала.

Толмунд! Я снова сбежала.

Кожа покрылась крупными мурашками, прохлада южной зимы отрезвила.

Взгляд прояснился, явив мне аккуратные клумбы, постриженные низкие деревца, кустарники в виде иверийских корон, подхваченные бордовыми лентами. Ровный ряд фонарей — жёлтых пятен в светлой темноте. Следы кошачьих лап на примятой земле. Взмахи птичьих крыльев. И лёгкое жемчужное мерцание, нитью охватывающее сад — маги Мэндэля потрудились и здесь. В День Династии всё должно быть безупречным.