— Значит, это правда, — консул проводит ладонью по карте, стряхивая с неё крошки, и ехидно прищуривается. Под глазами его залегли глубокие тени. — Ты и госпожа Ностра… Консульские игры зашли слишком далеко, да, Грэхам? Ты перевыполнил возложенную мной миссию, — он ухмыляется. — Знаешь, годом раньше я был бы бесконечно разочарован твоим решением, но теперь…

Провидение вытолкнуло меня, как ненужную свидетельницу мужского разговора, в холод реальности. Зубы застучали, лёд пробрал до самых костей.

— Что теперь? — спросила я у напуганной Джулии. — Что теперь?

— Не знаю, — она панически выпучила глаза, потрогала мой лоб, схватила за локти. — Вам нужно отдохнуть, Верховный Совет вот-вот начнётся. Выпейте лауданум. Вы вся дрожите.

Я выбила из её рук крохотную бутылочку, и та разлетелась осколками по паркету. Запахло опиумом.

— Ещё! — потребовала я у клочка бумаги, пытаясь снова проникнуть в будущее Грэхама.

Безуспешно. Глаза закатились, но прорицание не пришло на смену темноте.

— Бледная девочка опять сходит с ума, лу-лу, — запричитал рядом Йоллу. Он погладил меня по волосам, попытался поднять и уложить на кушетку. — Госпожа Ностра, сегодня восьмой день красной луны 211 года от коронации Тибра Иверийского! Вы дома, в настоящем! Очнитесь!

— Я должна увидеть…

— Ванда! — затрясла меня Джулия. Она и сама вздрагивала, будто была вместе со мной в прорицании. — Прошу тебя, перестань! Ты умрёшь от истощения магической памяти!

Я сильнее вцепилась в записку, развернула её, смяла и скомкала. Ещё!

Дар не отозвался.

Тогда я торопливо нащупала в ушах серьги — подарок Грэхама. Крупные рубины, похожие на капли крови, придавали мне трагичной прелести. Так он сказал, вручая коробку из мастерских Люсьены Фонфон…

Я зажмурилась до белых кругов перед глазами и сама потянулась к бездонному хранилищу вечности. Нырнула в рубиновые грани, пытаясь нащупать ту судьбоносную нить, один из путей Квертинда, по которому следует экзарх Арган.

— Экзарх, вы так щедры. Мне идёт это украшение? — она выныривает из-под шёлковой простыни, подбегает к зеркалу, примеряет обновку.

Ловит мой взгляд в зеркале и не спешит разворачиваться. Изящно покачивает бёдрами и берёт персик из вазы.

Совершенная до каждого изгиба, белоснежная и хрупкая, как лепестки орхидей, рассыпанные по комнате. Они повсюду, как и запах мяты. На постели. На столе. На секретере и кушетке.

Аккуратные девичьи зубки, которые я недавно трогал языком, вгрызаются в нежную мякоть, и фруктовый сок течёт по бледной руке. Ванда смеётся. И я смеюсь. Как влюблённый дурак, как мальчишка, впервые увидевший женщину. В этом вся суть — в нашем противостоянии. Мне так нравится проигрывать ей.

Выразить любовь для мужчины так просто. Она сверкает двумя драгоценными камнями в её ушках, путается в паутине бесцветных волос. Идёт ли ей мой подарок? О да. Особенно, когда на ней больше ничего нет, кроме двух рубиновых серёжек.

— Они придают тебе трагической прелести, Ванда, — я закидываю руки за голову, удобнее устраиваясь на кружевных подушках. Она рассматривает меня жадно, даже похотливо. — Две капли вражеской крови для Великого Консула. Это ли не достойный подарок от простого стязателя?

— Будь ты простым стязателем, я бы приказала экзарху освободить тебя от должности. — Ванда присаживается на круглый пуфик, откидывает волосы, облизывает пальцы. Дразнит. — И тогда бы между нами не стояли ни условности, ни разногласия, ни стол Верховного Совета. Мы могли бы принадлежать друг другу официально, перед лицом Квертинда и семи богов.

Она говорит это без намёка. Я слишком хорошо знаю её, чтобы это понять. Просто поддалась откровению момента. И меня наполняет эйфория. Она обнажена, она принадлежит мне и хочет принадлежать ещё больше. Здесь, в доме, который мог бы стать нашим общим. Не Великий Консул, а нежная девушка Ванда Ностра. Выразить любовь к ней гораздо проще, чем выразить бесконечное восхищение стойкостью, силой и умом той мраморной твердыни, что возглавляет Верховный Совет. Она восхитительна. Разве я это заслужил, Грэхам-Лиходей из подворотни? Должность в великолепном Лангсорде — мечту любой шпаны из провинции, доверие лин де Блайта и лучшую женщину Квертинда?

Должно быть, я просто любимчик богов.

Экзарх Арган по праву может гордиться покорением поставленных вершин.

Но Грэхам-Лиходей знает, что не стоит брать больше, чем способен унести. Даже если речь идёт о божественных дарах...

— Прошлое! — бессознательно шепнула я, прерывая прорицание. — Эта эмоция, его эмоция, я чувствую её. Он счастлив. Я помню это. Но это… прошлое!

— Выпейте, — почти насильно влила лауданум мне в горло Джулия. Горечь обожгла нёбо. — Давайте же! Верховный Совет, ваша милость! Война с Таххарией-хан нависла над Квертиндом, вы не можете так истязать себя. Вставайте. Вот так, да, — подбодрила она и подвела меня к кувшину с тазом. — Умойтесь и успокойтесь. Сейчас лекарство подействует и вам полегчает.

— Что делать, лу-лу?! — метался по кабинету Йоллу. — Кто виноват? Я… — Он вцепился в лохматый вихор, едва не выдирая его. — Да, я могу быть виноват. Скажем, что я не пустил бледную прорицательницу на совет!

— Вот и хорошо, — мягко, как с ребёнком, говорила со мной Джулия. — Вот так, присядьте. Выглядите уже лучше. Как себя чувствуете?

— Как будто умерла, — слабо ответила я.

— Быть или не быть виноватым, лу-лу? — задёргал ушами рудвик, пребывая в полнейшей панике. — Кровавый экзарх убьёт меня! Бедный, бедный Йоллу!

Я ещё никогда не была так слаба. Даже в те времена, когда первые прорицания изматывали меня, бросая в случайный промежуток времени случайного человека, я находила силы встать и дойти до постели. Сейчас же мне не верилось, что я когда-нибудь сумею подняться. Не только истощение магической памяти ослабляло меня. Моё тело утяжеляла грядущая трагедия, придавливала укрытием ядовитого, дурманного цветка смерти.

Это стало вызовом. Преодолевая дурноту, нечеловеческий холод в костях и мышцах, дрожа всем телом, я поднялась и сделала шаг к шкафу со сказками. Без особой цели, просто по привычке: именно в хранилище я должна была попасть для очередного погружения в прошлое Мелиры Иверийской. В этот день мне суждено было узреть создание великого наследия Иверийской династии, чтобы вдохновиться перед советом. Но треклятая поездка в Астрайт обошлась мне очень дорого. Внезапный провал в будущее Грэхама сорвал планы и спутал мысли. Как теперь идти на совет? Как действовать? Где найти силы?

Пальцы прошлись по пёстрым корешкам книг, которые так любил Камлен. Порой я читала ему вслух в те времена, когда он ещё был моим наставником. Он говорил, что нельзя вмешиваться в провидение Квертинда. Что мы наблюдатели и своим вторжением сделаем только хуже — ведь, так или иначе, предназначение настигнет каждого и каждый тем или иным неисповедимым путём придёт к своей судьбе. Камлен Видящий получил это прозвание не только из-за дара. Мой предшественник на посту Великого Консула был мудрым и дальновидным человеком.

Но что, если он ошибался? Что, если мы сами творим Квертинд? Что, если мы не персонажи какого-нибудь заигравшегося в живые души творца, а сами создатели?

Волосы прилипли к намокшему лбу, кожа всё ещё вспучивалась мурашками, но я начала согреваться: лауданум делал своё дело. Возвращал если не стройность мыслей, то хотя бы их ясность. Силы прибывали, и я уже могла стоять без поддержки. И думать без истерики.

Ведь для чего-то это было нужно — увидеть судьбу Грэхама. Может, для того чтобы спасти его, пока не поздно? Приложить все усилия?

Слёзы и страдания необходимо оставить в прошлом ради будущего.

Я могу попробовать пойти против квертиндского промысла. Развернуть направление одной-единственной дороги.

И начну с того, что постараюсь не допустить этой войны. Пока ещё мы оба здесь, в мирном настоящем, я не должна сдаваться.