Успеваю перевести дыхание и отступить за дерево. По коже текут горячие ручейки. Сплёвываю солёную слюну, вытираю рукавом губы. В глазах двоится. Плохо.

Когда возвращается ясность мысли, слышу крики и взрывы, рёв огня, оглушительный треск, с которым падают выкорчеванные стволы деревьев, проламывая черепа. Свои, чужие — без разбора. Несколько раз землю тряхнуло — так бывает, когда несколько магов Ревда действуют сообща. Топот, лязг оружия, и — слава Семерым! — отрывистый голос лин де Блайта: «Не прыгать вниз! Не спускаться в воронки! Назад, за укрепления!»

Земля вспучивается, поднятая зелёной магией, встаёт стеной, отгораживая солдат Квертинда от противника. Тут же падает бурой занавесью, но пары секунд хватает для отступления.

Я ложусь на землю, прикрываюсь чужим щитом. Кажется, таххарийским.

— Назад! — консул орёт, как сумасшедший. — Назад, назад!

Блайт хрипит, как загнанный конь, но отсюда не понять, ранен ли он. Рука с клинком то и дело взмывает в воздух, пронзает тела варваров, что бесконечным потоком пытаются подобраться к нему сквозь поваленные деревья, перерытую выжженную землю и трупы. Вокруг консула их уже горы, настоящее царство Толмунда.

Кирмос почти не глядя кидает кинжал во врага и улыбается точному попаданию. Как от наслаждения. Он всё ещё в битве.

— Ваша милос… — пытаюсь крикнуть я, но голоса нет, поэтому тихо сиплю: — Нужно уходить.

Он не слышит. Ему некогда. Вот косматый воин свалился с размозжённым черепом. Ещё один упал с разрезанным горлом. Секунда — и кинжал из перевязи проткнул лучника, что подобрался слишком близко. Ещё мгновение — и огромный шар огня разбивает целый отряд варваров. Раскаленный воздух обжигает глаза, гортань, нос. Но он словно и не чувствует. Блайт не человек. Настоящий смертоносный вихрь посреди человеческого моря. Видят боги, он совершенно безумен. Таххарийцы уже опасаются подходить к консулу и неспроста: в своей буйной ярости он кажется бессмертным.

Это вселяет победную уверенность. Консул лин де Блайт жив, а значит, битва не проиграна. Он может выиграть её в одиночку.

— Вставай, щ-щенок! — рявкает Кирмос, вытаскивая из-под тяжёлого ствола какого-то парнишку. — Пошёл, ну!

Парень поднимается, подгоняемый ужасом, но тут же падает. Я сразу определяю: псёнок. Так мы называли тех, кто только прибыл в Пенту на обучение.

Что с псёнком стало, не знаю, потому что вдруг понимаю: в одиночку ни одна битва не выигрывается. Теперь Кирмос почти один, а значит, идеальная мишень. Три стрелы мелькают в воздухе и вгрызаются в тело Блайта, отбрасывая его назад. Самая последняя пронзает плечо, лишая Кирмоса ведущей руки.

Он качается, ещё и ещё, взывает к Толмунду, но тот ему не отвечает. Паршиво. Пекло и бездна, он погибнет!

Откидываю щит и ломлюсь сквозь гарь и битву к лучнику. Я знаю, откуда стреляли. Видел. Но вычислить стрелка не удаётся и я просто двигаюсь в том направлении, натянув маску стязателя на нос. На ходу поливаю её водой из фляги, чтобы не задохнуться в дыму.

Десять шагов, двадцать. Ноги слушаются плохо, но я надеюсь найти жертву и воззвать к Толмунду. Поднимаю за волосы какого-то таххарийца, но он мёртв. Не подходит. Следующий — тоже. Рычу. Мимо проносится стрела.

— Арган, нет! — кричит Блайт мне вслед. — Твою мать, Грэхам, вернись!

По звону клинков понимаю, что ему пришли на помощь солдаты. Но, если я сейчас развернусь, меня расстреляют в спину. Нужно идти вперёд. Во имя Квертинда! Во имя Кирмоса лин де Блайта!

Уворачиваюсь от прицельно летящих жал и вижу его — стрелка. Лезвие обрушивается на лучника в тот миг, когда он только успевает сообразить, что его цель — вот она, рядом. Варвар падает, и сзади снова звучит приказ Блайта об отступлении. Но реагировать на него некогда: налетает что-то чёрное, быстрое, почти молниеносное.

Я не сразу разбираю в ворохе мерцающих костяных застёжек лицо женщины. Таххарийка, кудрявая, буйная, как дикая кобылица, нападает отчаянно, не боясь напороться на саблю. Я теряюсь: никогда не видел такой дерзости.

— Слева! — врывается в мой бой голос Кирмоса. — Там ещё трое.

В тело вонзаются хопеши, один за одним, пуская по коже горячие ручейки крови. Делаю вздох, и из груди вырывается хрип. Едкий дым разъедает лёгкие. В плече торчит тонкий кинжал. Когда я успел его словить? Не знаю. Вынимать нельзя — истеку кровью. Оставлю до палатки целителей.

Я больше не чувствую ног. Только боль.

Боль в спине, боль в плече, боль в колене.

Вдох — судорога — боль.

Боль.

Нужна жертва Толмунду.

Дрожащими пальцами достаю последний тиаль и делаю глоток трупной крови, надеясь восстановить хоть часть здоровья.

— Хорджа трес! Тха! — ревёт таххарийка и обнажает чёрные зубы, тщательно выговаривая слова: — Кве-рти-нда упырь! Умри за нашего хьёль-амира!

Ей вторят десятки мужских голосов. Не удержавшись, я падаю на колени. Прямо на бордовый стяг, уже втоптанный в грязь. Рядом лежит знаменщик. Его остекленевшие глаза смотрят в небо.

Сталь очерчивает широкую дугу, и крыло хопеша касается моей шеи. Ещё миг — и боль уступает место пространственной темноте. Я моргнула и обнаружила перед глазами высокую люстру кабинета Великого Консула. Слёзы хлынули водопадом по щекам, тело затрясло крупной дрожью.

— Нет, — услышала я свой голос раньше, чем осознала видение. — Нет… Грэхам, вставай! Сражайся! Нет!

Я схватилась за золочёные подлокотники кресла, сползая на пол. Безобразно открыла рот и застонала, размазывая по лицу солёную влагу. Что за мучительный дар? Как посмел Квертинд показать мне будущее того единственного, кто стал мне ближе и ценнее самой себя?

На мой вой прибежали Йоллу и Джулия, попытались поднять меня, но я ревела в голос, хваталась за всё подряд и кричала:

— Нет, Грэхам, вставай! Будь проклята война! Будь прокляты те, кто её начал! Они не могут забрать тебя у меня! — Нижняя губа затряслась, добавляя дрожи и жалости моим мольбам. — Это не может быть концом. Я сейчас…

Я снова взяла записку, смяла её в ладони и попыталась вернуться в роковой миг, чтобы узнать, увидеть, что Грэхам на самом деле выжил.

— Сейчас, сейчас, — я зажмурилась, сосредотачиваясь, и магия откликнулась мне.

Неохотно, лениво, медленно, как капля густого бузовника, стекающая по стенке опустевшей чашки, прорицание пропитало моё сознание.

— Ещё кое-что, ваша милость, — я останавливаюсь у выхода, придерживая край полога командирской палатки. Подумав долю секунды, всё же опускаю ткань и разворачиваюсь к лин де Блайту.

— Да, Грэхам? — Он даже не поднимает взгляд от вороха бумаг, целиком захваченный донесениями, отчётами, картами. Войной.

Кирмос не спит уже третьи сутки. За эти дни мы укрепили западную границу полуострова Змеи, пролегающую по Данужскому лесу, возвели военный лагерь и разведали местность. Будь у нас больше времени, возможно, построили бы палисады и заграждения, а пока только выкопали ров и окружили его валом. Стянули всех боевых магов, включая самых молодых парней. Войска таххарийцев в двух часах пути.

— После битвы я бы хотел отказаться от должности экзарха, — вытягиваюсь по-военному и прижимаю к груди кулак. К чему медлить? — Своим преемником предлагаю назначить Велора лин де Лавотьена. Он достойный боец и мудрый руководитель, к тому же из древнего аристократического рода. Стязатель Лавотьен не раз доказал свою верность ложе и Квертинду. В его преданности вам я не сомневаюсь.

Кирмос лин де Блайт наконец смотрит на меня. Удивлённо, неверяще. Должность — единственное, что есть у меня ценного в жизни. Так он считает. Так я сам считал до недавнего времени. До последних событий я даже не думал решиться на этот шаг. Но Кирмос своим громким поступком заявил всем, на что способна его человечность. Он позволил себе руководствоваться чувствами. Это даёт мне право надеяться на его прощение и даже благословение.