Хочется быть частью чего-то вечного, какого-то бессмертного целого.

(с) Дом на краю света

Ришикеш, март 1968 г.

Он подошел к окну и болезненно поморщился: Пол сидел на ступеньках соседнего бунгало и задумчиво перебирал струны гитары. Взъерошенные со сна волосы торчали в разные стороны, придавая его и без того детскому личику выражение совершенной и беспредельной невинности. Джон готов был бы побожиться, что тот еще даже не умывался и не чистил зубы, а прямиком с постели взялся за гитару. Удивительно, что хотя бы нашел у себя терпение одеться, а не броситься к инструменту прямо в неглиже: когда Пола настигало вдохновение, с ним нередко случалось и такое. Джон непроизвольно и неожиданно сильно стиснул пальцами раму окна, впиваясь ногтями в ветхое дерево с облупившейся краской. Слегка наклонил голову, пытаясь разглядеть лучше выражение лица друга. Усмехнулся. Пол весь был погружен в себя. Тонкие пальцы его бегали по грифу, казалось, без всякой цели и смысла, но Джону было прекрасно известно, что именно в таком медитативном состоянии у него рождались всегда его лучшие мелодии, которые пел потом весь мир. Наверное, далее следовало бы заявить нечто претенциозное вроде: в такие минуты молодого гения беспокоить не стоит, иначе мелодическая нить навсегда ускользнет из сознания величайшего композитора современности, а настроение его будет испорчено минимум до конца месяца. Впрочем, как и ваше, если вас угораздит стать источником этого самого беспокойства. И все это безусловно было самой что ни на есть истиной, вот только касалось не Пола, так заразительно сейчас зевавшего и продолжавшего что-то бормотать себе под нос, вероятно, подбирая текст к уже родившейся музыке, а Джона, наблюдавшего за процессом со стороны и едва ли заметившего, как ошметки краски с рамы уже впились ему под ногти. Подойди сейчас к Полу даже не Джон или кто-то еще из Битлз, не Махариши и не Джейн, а просто совершенно случайный человек, задай Полу самый банальный вопрос на свете, и Пол отложит гитару, мило улыбнется, кивнет и обязательно вдумчиво ответит, а потом пожелает нарушителю спокойствия хорошего дня, вернется к гитаре и как ни в чем не бывало допишет свой новый шедевр. А потом встанет со ступенек, отряхнет широкие белые штаны и отправится умываться, а затем есть противный диетический завтрак, который Джон за эти несколько дней пребывания в Ришикеше уже не мог видеть, мечтая о нормальном беконе и человеческой яичнице. Да, гении бывают и такие: не громящие гостиничные номера, а аккуратно стелящие за собой постель. Не огрызающиеся на всех и каждого, а мило беседующие со всяким, подвернувшимся ему под руку. Черт побери, и как у него это только выходит?!

Взгляд Джона скользнул от пальцев к груди и замер на гирлянде ярко-оранжевых цветов. Ну надо же, и ее не поленился нацепить. Вышел на крыльцо при полном параде. Это ж Пол, черт возьми. Он и в Ливерпуле на своей нищей Фортлин роуд выглядел заправским денди в опрятном белом пиджачке и с неизменным элвисовским коком. Он находил время и желание выглядеть на все сто, не имея за душой ничего, и сейчас, имея все, он не изменяет старым привычкам. Джон невольно улыбнулся, вспоминая, как тот поправлял ему галстук перед выходом на сцену – сам Джон почти не придавал значения опрятности своего облика. За него это всегда делал Пол. И он ловил себя на мысли, как приятна ему эта забота, эти прикосновения. Ловил и задерживался на ней, смакуя, но не позволяя себе пойти чуть дальше в объяснении ее причин и природы.

Цветы на груди Пола были совсем свежими. Джейн позаботилась с раннего утра? Сердце Джона неприятно екнуло: по приезде он специально поселился в отдельном бунгало и не позволял Синтии даже проникать внутрь. А Пол, казалось, не уловил в этом поступке ни малейшего намека, ни единого сигнала и со спокойной совестью вселился в соседнее бунгало вместе с рыжеволосой Джейн, которая и радовала его теперь роскошными нарядами и свежими цветами. Менее подходящую женщину рядом с Полом и представить было сложно. Правда, осознавал это один только Джон. Остальные неизменно ахали, какая это красивая пара да как им обоим повезло друг с другом. В один из таких липких моментов неприкрытой лести Джон не выдержал и брякнул в подлинно своем духе:

– Дженни, а как часто ты мастурбируешь? Может, поделишься секретами мастерства?

Узкие зеленые глаза Джейн расширились до совсем уж неподобающих для светской дамы размеров, восторженные окружающие заохали, заизвинялись и сразу откланялись, а Полу, наверное, стоило бы врезать другу в тот же миг, чтобы навсегда отучить от подобных публичных скабрезностей, но он лишь повернулся к невесте и виновато улыбнулся, пожимая плечами. Дескать: это Джон, что с него взять. Шут Джон со своими привычными колкостями. Ничего удивительного. А вот если бы Джейн тогда громко расхохоталась, как бы невзначай касаясь плеча Джона, давая тем самым знак, что она своя, она с ними на одной волне, она понимает этот грубый портовый юмор, тогда, возможно, Джон и вправду рассердился бы. А сердце екнуло бы уже от самой настоящей ревности, которую никогда в действительности не вызывала в нем изящная, кукольная, укоренившаяся в искусстве, сплавленная из лучших образчиков бомонда, но совершенно чужая Полу Джейн. Зачем он вообще обзавелся этой девушкой, которую никогда в реальности и не любил? Джон давно пытался найти ответ на этот вопрос, но все попытки выяснить это у самого Пола неизменно натыкались на милую улыбку, элегантно прикрывающую бетонную стену молчания: Пол умел игнорировать неудобные вопросы, даже если их задавал наглец и шут Джон.

Боль от ошметков краски под ногтями достигла, наконец, сознания, Джон чертыхнулся и затряс рукой, пытаясь избавиться от впившихся в плоть острых кусочков. Потом побежал в ванную вычищать их щеткой с мылом, а когда минут через десять вернулся к окну, Пола на ступеньках уже не было. Двадцатипятилетний гений умел сочинять шедевры за считанные минуты. Джон вздохнул, подошел к зеркалу, кое-как пригладил шевелюру и вышел из бунгало. На несколько мгновений замер у двери, словно бы мучительно вспоминая о чем-то или не решаясь на что-то. Затем отпустил ручку, дверь жалобно скрипнула и захлопнулась, а Джон уже стремительно шагал по тропинке к соседнему бунгало. Ну теперь у него, по крайней мере, есть беспроигрышный повод заглянуть к другу и обсудить свежую песню: тому точно будет о чем поговорить, а Джон… ну, в конце концов, он может показать Полу набросок Child of Nature, который давно вертелся в голове. И тот не догадается, что зашел Джон просто так. Потому что хотел его видеть. Потому что прошло уже несколько дней покоя, жары и медитации, а они еще ни разу не остались с глазу на глаз и не поговорили. С Джейн он уж как-нибудь разберется. И без стука дернул на себя дверь соседнего бунгало, искренне надеясь, что не застанет Пола снова в том неудобном положении, в котором так часто в прошлом уже заставал его.

И опоздал совсем немного: Пол как раз почти успел переодеться и в этот самый момент застегивал на груди плотную голубую рубашку.

– Чем белый костюм не угодил? – язвительно усмехнулся Джон и протянул ладонь для приветствия.

– О! Я как раз к тебе собирался, – с неподдельной искренностью расплылся в улыбке Пол. – Набросал тут кое-что, хотел показать.

– У меня тоже пара идеек наметилась, – и Джон без спроса плюхнулся на диван, взял гитару Пола и, ни на секунду не замешкавшись, принялся перебирать струны.

Вошедшая в гостиную Джейн замерла, наблюдая за игрой Джона, потом нахмурилась и пробормотала, казалось, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Гитара же леворукая, разве нет?

Пол, расслышав ее удивленную реплику, подошел к невесте, обнял ее за плечи и звонко чмокнул в висок:

– Джона это никогда не смущало. Он с легкостью играет и на леворукой.