– За Грэмма! За Грэмма!!… – с разных концов стола раздались возгласы захмелевших гостей.

– За Грэмма! – вполголоса произнес Кирилл, с нескрываемым удивлением глядя на товарища, еще несколько часов назад крайне возмущенного этим столь неординарным подарком…

Последующие за тем памятным днем рождения Дмитрия, плавно перетекшим в празднование новоселья и именин Грэмма, полгода пролетели для них как один день. Неестественно теплая в этом году зима, распустившая слякотные сопли сразу после Нового года, к исходу февраля вдруг опомнилась, заскрежетала зубами и, обозлившись на весь свет, завьюжила, затрещала проспавшими Крещение морозами. Побесновавшись до середины апреля, белая склочница окончательно устала, ослабила вожжи, позволяя ртутному столбику потянуться вверх, к заветному плюсу в графике температурных показателей. Несмотря на заметное потепление, остатки выпавшего в конце февраля – начале марта снега, собранные коммунальными службами в огромные грязно-серые кучи, еще весь апрель мозолили глаза уставшим от зимы горожанам. Только по прошествии майских праздников, сопровождавшихся регулярными ночными заморозками, днем сменявшихся на кратковременные, но колючие и хлесткие, перемеженные мелкой ледяной крупой, от того невероятно противные дожди, весна закрепилась на занятых рубежах. Словно сумасшедший художник, каким-то чудом вырвавшийся из мрачных стен психиатрической лечебницы и схвативший в истосковавшиеся по работе руки свою старую палитру, с хаотичной торопливостью весна яркими, сочными, преимущественно зеленого цвета кляксами стала украшать освободившееся от последнего снега мрачное полотно земли.

Стоически перенеся все капризы природы, не очень, впрочем-то, и уделяя своего внимания этим перипетиям по причине всепоглощающей занятости самими собой, человек и собака – Дмитрий и Грэмм, уловив первые весенние запахи, стали совершать осторожные кратковременные вылазки из квартиры. Улица с первого же выхода на нее в одночасье завоевала безграничное расположение Грэмма, и команда: «Гулять!», стала для него чуть ли не более ожидаемой, нежели – «Кушать!», а ведь прием пищи занимал в его жизни наиважнейшее место! Воздух свободы пьянил, вызывая непроизвольное проявление избытка чувств, выражаемых громким поскуливанием, взвизгами и даже почти человеческими радостными криками. И пускай свобода ограничивалась периодически натягивающимся и резко остужающим неумеренный пыл поводком, это ни в коей мере не мешало Грэмму получать от прогулок несказанное удовольствие и чувствовать себя вполне счастливым. Сам не до конца осознавая того, он на инстинктивном уровне понимал, что мера эта вынужденная, а поводок, неумолимо сдерживающий бьющую через край энергию, приспособление нужное, более того – полезное, и, не будь его бегущие впереди разума лапы непременно доставили бы их владельцу кучу неприятностей!

Не имея никакого отношения ни к собакам охотничьих пород, ни даже к служебным, Грэмм тем не менее, обожал читать, именно читать уличные запахи, и делал это на удивление универсально. Выходя из подъезда, Грэмм сразу задирал голову и, словно вышедший на вальдшнепа ирландский сеттер, ловил «верхние» запахи, но стоило им с Димой пересечь границу лесопарка, как Грэмм превращался в идущую по следу немецкую овчарку и, уткнувшись носом в землю, жадно втягивал в себя все многообразие лесных ароматов. С головой погружаясь в окружающий его океан невидимых глазу, но остро воздействующих на органы обоняния летающих в воздухе микрочастиц, Грэмм искренне недоумевал спокойному равнодушию хозяина. Как можно не среагировать на след недавно прошедшей по лесной тропинке, где сейчас идут они, какой-то большой собаки, тяжелый дух которой так и бил в ноздри?! Следом за ним стелился, хотя и не такой       плотный, но схожий по тяжести восприятия запах ее хозяина. У Димы запах другой – хороший, ставший уже родным – он пахнет домом! А вот и подпись, оставленная псом-гигантом на стволе ближайшего дерева. Вонь от нее такая, что глаза режет! Ничего, дело поправимое! Готово! Теперь все идущие следом собаки смогут прочитать: «Здесь был Грэмм!». Если же свернуть с тропинки и отбежать по только начавшим набирать силу молодым росткам папоротника и крапивы хотя бы на несколько метров вглубь леса, можно учуять следы пребывания здесь не домашних, а каких-то других, резко пахнущих дикой свободой животных. Вот бы встретить, посмотреть, а может, даже укусить разок! Что ни говори, а прогулки – вещь мало того, что приятная, полезная и познавательная, жаль только хозяина, ведь он со своим ущербным обонянием не может разделить с Грэммом всю полноту ежедневно новых незабываемых впечатлений!

Когда молодые побеги сочной зеленой травы превратились в мягкий ворсистый ковер, покрывающий все свободное от асфальта пространство, изобретательный Грэмм не преминул использовать этот подарок природы в своих прогулочно-развлекательных целях. Приметив во время очередной прогулки наиболее густо поросший молодой травой участок, Грэмм, не раздумывая, нырял в мягкую ароматную зелень и, перевернувшись на спину, терся о нее, урча от удовольствия и вытягивая вверх все четыре лапы. Дмитрий не препятствовал новой забаве Грэмма, наоборот, останавливался и, улыбаясь, ждал, давая возможность своему любимцу в полной мере насладиться прогулкой. Обратив внимание на то, что посторонние люди никогда не остаются равнодушными к его «травяной гимнастике», созерцание которой вызывало у них всплеск положительных эмоций, Грэмм стал целенаправленно караулить прохожих, устраивая при их приближении импровизированные цирковые представления, где коронным номером стал «таракан на спине», неизменно привлекавший внимание. И если взрослые люди лишь сдержанно улыбались, то дети, завидев очередное выступление четвероногого артиста, приходили в неописуемый восторг. Стоит отметить, что Грэмм к людям относился с нескрываемой приязнью, а детей он просто обожал, что, впрочем, было взаимно. Дима уже привык к тому, что практически на каждой прогулке к нему подбегал мальчик или девочка, достигшие возраста прогулок во дворе без сопровождения взрослых, с вопросом: «А можно его погладить?!». Дмитрий не возражал, а Грэмм, в свою очередь, как мог, изо всех сил показывал свое расположение маленькому человеку.

Несмотря на все описанные прелести, не все в характере Грэмма было безупречно. Дело в том, что он, как выяснилось, до кончиков своих огромных ушей терпеть не мог собак. Не всех. С маленькими и соразмерными ему самому Грэмм общий язык находил и даже мог снизойти до коротких игр. Если же к нему пытался приблизиться пес, превышающий его размерами, будь то злобный бультерьер или скорая на расправу немецкая овчарка, или даже добрейший лабрадор, реакция Грэмма была всегда одинакова – «В атаку!». Эта, прямо скажем, не очень хорошая черта его характера служила одной из основных причин того, что Грэмм был лишен удовольствия свободных прогулок, не контролируемых ни на секунду не ослабляющим своего внимания беспристрастным поводком. Ведь случись так желаемое Грэммом столкновение, последствия его могли быть непредсказуемы! К сожалению, Грэмм этого не понимал и, внемля зову крови, в которой вскипала ее часть, унаследованная от бойцовых предков, тоже рвался в бой. Проблему нужно было срочно решать, и решение здесь было только одно – дрессировка.

Скачав из Интернета первоначальный курс общей дрессировки и поверхностно его проштудировав, Дмитрий, не откладывая решение проблемы в долгий ящик, принялся за дело. Практически сразу стало понятно, что работа дрессировщика – занятие отнюдь не простое и не имеющее никакого отношения к мероприятиям увеселительного характера. Не понимая, что от него хочет хозяин, Грэмм вертелся, пытался вырваться и успокоился лишь тогда, когда, с трудом усадив его в правильное положение, Дима сунул ему в рот кусочек заранее приготовленного лакомства.

– Вот так! Сидеть! Хорошо! – выдохнул вконец измученный Дмитрий.

Проглотив неожиданное угощение, Грэмм поднялся на четыре лапы и просительно посмотрел на хозяина. Ни на что, особо не надеясь, Дима взял в руку очередной лакомый кусочек и показал его Грэмму.