– Господь благоволит к вам, мистрис Теерлинк. Каким даром Он вас наградил!
– Безмерно благодарна за ваши добрые слова, ваше высокопреосвященство.
Он замечает у нее на поясе четки и едва заметно кивает. Четки старинные, память о матери: деревянные бусины отполированы прикосновениями. Должно быть, в этом кардиналу видится знак ее веры. Ложь – но разве не все здесь ложь?
– Королеве стоило бы сделать вас своей фрейлиной, – говорит он.
– Не могу принять такой чести, ваше высокопреосвященство, я из низкого рода.
– Из низкого рода? – повторяет он. – Многим родовитым дамам, знаете ли, не помешали бы столь же прекрасные манеры. – Смерив ее непроницаемым взглядом и помолчав, он добавляет: – А королеве нужно побольше таких людей, как вы.
С этим он наклоняется, чтобы потрепать по голове Героя (жест, наводящий на мысль, что кардинал в конечном счете не так уж плох), поворачивается и уходит, по-прежнему опираясь на пажа. Левина смотрит ему вслед, размышляя о том, сохранится ли эта внезапная симпатия, если он узнает о ее тесной связи с Греями. Но, быть может, теперь, когда семейство Греев изрядно уменьшилось, а Фрэнсис и девочки убедительно прикидываются кроткими овечками, дружба с ними – уже не препятствие для карьеры, как раньше.
Вскоре после ухода кардинала в комнату проскальзывает Кэтрин Грей. Глаза у нее опухли, в кулаке зажат скомканный носовой платок. Левина уже замечала, что в последние дни девочка много плачет по сыну Пемброка. Пытается припомнить, каково страдать по потерянной любви, но сравнить ей с не чем: даже в юности Левина не ведала сильных страстей. В отличие от этой девочки, которая вся – сгусток эмоций.
– Кэтрин, чем могу тебе помочь? – спрашивает она.
– Кардинал? – говорит Кэтрин, глядя на портрет. – Очень мрачная картина!
– И человек довольно мрачный, тебе не кажется?
– Да, наверное. А как не быть мрачным, когда ничего не делаешь, только молишься день и ночь? – Она берет горшочек с краской, открывает и подносит к свету. – Как это называется?
– Свинцовый желтый.
– Цвет лимона. Такой веселый цвет! – Лицо у Кэтрин сморщивается; она снова готова заплакать.
– Иди сюда, дорогая! – Левина протягивает ей руки, и Кэтрин позволяет себя обнять. – Будут и другие, – негромко говорит Левина, гладя ее по голове.
– Но мне так больно! Знаете, как в стихах: сердце разбито. Чувствую, оно рвется пополам!
Левина хочет ответить, что это пройдет, что однажды она оглянется назад и с улыбкой вспомнит о своем полудетском горе, но понимает – Кэтрин не поверит. Эмоции захватывают девочку целиком, составляют всю ее жизнь; возможно ли, чтобы такое сильное чувство просто ушло?
Так что она молчит и обнимает Кэтрин, пока та, успокоившись, не говорит:
– Maman хотела вас видеть.
Фрэнсис в своих покоях с портнихой, они возятся с несколькими отрезами ткани, сложенными грудой у стены.
– Ви́на, ma chere[21], – говорит она, приветливо улыбаясь, – я рада тебя видеть! Никто так, как ты, не разбирается в цветах! Мэри нужно новое платье на свадьбу кузины Маргарет.
Левина замечает, что при упоминании о свадьбе Кэтрин напрягается – неудивительно, если вспомнить, как безжалостно ее оторвали от молодого мужа. Фрэнсис берет отрез дамаста темно-розового цвета, прикладывает к нему другой, шелковый.
– Что скажешь? Как они смотрятся вместе?
– Мне кажется, слишком близкие цвета. Шелк платья будет лучше смотреться вот с этим. – Она указывает на отрез синего бархата. – И такой цвет больше ей пойдет.
– Ты права, как всегда, права.
Фрэнсис поворачивается к портнихе и отдает ей распоряжения: бархатное платье с вытачкой под горло и стомаком[22] из шелка. Объясняет, какой крой лучше всего замаскирует изуродованную спину Мэри: шов на спине надо пустить под углом, воротник сзади сделать жестким и добавить крахмальный полураф[23], скрывающий горб.
– Вам нужно будет ее измерить, только сейчас она у королевы, не знаю, когда освободится. Пока возьмите как образец вот это. – И женщина протягивает портнихе старое платье Мэри.
– Господи боже, да оно словно для куклы пошито! – восклицает женщина, но под взглядом Фрэнсис осекается. – Прошу прощения, миледи, я просто…
– Довольно, – резко отвечает Фрэнсис и поворачивается к дочери. – Кэтрин, разве ты не должна сейчас быть в покоях королевы avec ta soeur?[24] – И затем Левине: – Пока мистрис Партридж собирает свое хозяйство, давай прогуляемся. Хочу кое-что с тобой обсудить.
Бедная миссис Партридж, донельзя смущенная своей бестактностью, торопливо собирает разноцветные ткани. Тех, кто не знаком с Фрэнсис, она порой пугает: страшит сам титул герцогини, но верно, что и держится она холодно и отстраненно. Лишь немногие, как Левина, знают, что под этой внешней холодностью скрываются благородство и доброта.
Фрэнсис протягивает ей беличью накидку.
– На улице холодно, но на галерее много лишних ушей. Не возражаешь, Ви́на?
– С удовольствием подышу свежим воздухом, – отвечает Левина, и обе они облачаются в меха.
– Je peux imagine[25]… Ты ведь пишешь этого человека. Уверена, рядом с ним воздуха вообще не остается.
– Ты права, – отвечает Левина. – Но, мне кажется, в нем скрыто больше, чем видно на первый взгляд.
– Сомневаюсь, – с усмешкой отвечает Фрэнсис. – Что можно разглядеть в Поуле, кроме фанатичной приверженности своей вере? – Помолчав, она добавляет: – Королева его любит, и неудивительно: он вернул Англию в лоно Римской церкви.
Они выходят черным ходом, спускаются по узкой винтовой лестнице, ведущей из покоев Фрэнсис к восточному выходу из дворца. Во дворе спешивается гонец, весь забрызганный грязью, бросает поводья конюху и, прыгая через три ступеньки, взбегает на крыльцо. Интересно, что за новости он привез? Должно быть, о войне императора с французами. Королю тоже не терпится обагрить меч кровью – но, говорят, он останется в Англии, пока не родится наследник.
Деревья в саду чернеют на фоне тяжелого, словно густой суп, февральского неба. Трава перерыта кротами – женщинам приходится обходить высокие земляные холмики. Левина чувствует, как сквозь туфли просачивается влага. Наконец они доходят до беседки. У нее три стены – с четвертой стороны открывается вид на дворец – и голубятня на крыше. В теплую погоду, когда здесь пахнет полевыми цветами, а над головами воркуют голуби, джентльмены и дамы устраивают здесь свидания или просто присаживаются отдохнуть. Теперь голубей не слышно, сыро, вместо цветов пахнет мочой; но Фрэнсис и Левина не заботятся о том, чтобы найти место получше. Они садятся на холодную скамью. На полу зловещая россыпь белых перьев – должно быть, до кого-то из голубей добралась лиса.
– Как же я буду рада отсюда уехать! – говорит Фрэнсис. – В этом месте и стены давят на меня.
Левина с беспокойством смотрит на подругу. Фрэнсис похудела и побледнела, вокруг глаз черные круги.
– Когда ты выходишь замуж?
– Скорее всего, весной. К тому моменту пройдет год с тех пор, как герцог…
Левина кивает. Фрэнсис нет нужды договаривать: весной окончится должный срок траура по ее предыдущему, казненному мужу.
– Свадьба будет тихая. Никаких торжеств и пиров.
– И ты станешь мистрис Стокс! – Левина смеется, и Фрэнсис с нею. Обе понимают: хоть она и потеряет положение при дворе, но, даже выйдя за простолюдина, для всех останется герцогиней Саффолк и близкой родней королевы.
– Все думают, он охотится за моими землями. Да пусть хоть все забирает – все, что осталось: не высокая цена за то, чтобы выбраться из этого folie[26]. – Подруга улыбается, и в этой улыбке Левине на миг чудится Джейн.
