Никита Дмитриевич, живя в Лондоне, встречался с Юрием Михайловичем Лужковым, который тоже поселился там после отставки и рассказывал о своем хозяйстве в Озерском районе Калининградской области, пригласил туда князя вместе с леди Джун. Билеты уже были приобретены из Санкт-Петербурга в Калининград, а Юрий Михайлович не смог поехать по причине болезни, так что я пригласила именитых гостей к нам в Калининград и получила письмо:

Никита Дмитриевич сразу предупредил, чтобы не было никаких журналистов, никаких встреч с властями. И это было чудесно, что мы не были связаны никакими обязательствами.

Правда, я все же предложила тогдашней министру культуры Калининградской области встретиться с Н.Д. Лобановым-Ростовским, и она вначале дала согласие, но когда самолет из Санкт-Петербурга приземлился, помощница ее позвонила мне и сказала, что министр культуры очень занята.

Никита Дмитриевич с леди Джун с удовольствием посмотрели Музей янтаря и Музей мирового океана, где провела блистательную экскурсию Наталья Андреевна Трофимова.

Мы съездили на улицу Чапаева, 3, к дому, в котором жила в Кёнигсберге в эмиграции с 1920 по 1944 годы семья дворян Арсеньевых. Глава семьи философ Николай Сергеевич Арсеньев (1888–1977) и Никита Дмитриевич – дальние родственники. Прабабушка Никиты Дмитриевича по отцовской линии была бабушкой для Николая Сергеевича по материнской линии – такова их родственная связь, это Анна Ивановна Лобанова-Ростовская (урожденная Шаблыкина), в первом замужестве Шеншина, она в 1860 году вышла замуж за прадеда князя – Николая Алексеевича Лобанова-Ростовского (1826–1887).

Все остальное время дня мы провели у нас на улице Белинского в Калининграде, в квартире, наполненной добротой и книгами, к которым добавился драгоценный подарок Никиты Дмитриевича: книга Н.С. Арсеньева «Дары и встречи жизненного пути» с пометками карандашом автора.

Никита Дмитриевич рассказывал о своей матери Ирине Васильевне Лобановой-Ростовской (Вырубовой), говорил о том, что вся доброта, которая в нем есть, – она от матери, которая окружала его бесконечной любовью, и эта любовь была ему опорой в трудных обстоятельствах жизни.

Образцом или эталоном личности, на которую он хотел бы быть похожим, стал для него его дядя Николай Васильевич Вырубов, сделавший блестящую военную карьеру, прослужив в армии с де Голлем пять лет (о нем будет отдельный рассказ впереди).

В послевоенный период ветераны, которые были в Сопротивлении, близкие к де Голлю, стали занимать значительные посты. Николай Вырубов работал в ООН. Зашла речь о Сталине[4] и Жукове[5]. И Никита Дмитриевич привел мнение генерала Эйзенхауэра[6] о том, что Жуков – самый великий полководец XX века.

На вопрос, кто еще повлиял как личность на его развитие, Никита Дмитриевич рассказал о том, как встретился с сэром Исайем Берлиным[7], когда учился в Оксфорде. Лобанов-Ростовский тогда жил у его крестной матери Кэтрин, внучки Бенкендорфа[8], последнего царского посла в Лондоне. Ее супруг тогда преподавал в Оксфорде и занимался философией Николая Бердяева[9]. У них часто бывал Исайя Берлин. Он говорил, что, чтобы преуспеть в жизни, необходимо очень многим жертвовать. Так приятно бывать на вечеринках, на встречах и обсуждениях. Исайя Берлин сказал: «Не обращайте на это внимания. Вы потеряете много друзей, но запирайтесь у себя в комнате и работайте усердно, потому что, если вы хотите что-то сделать в жизни и внести какой-то вклад, это дается только большим трудом». Я последовал его совету и всегда старался в жизни вкалывать».

Также было интересно послушать рассказ Никиты Дмитриевича, какое сильнейшее впечатление на него произвела Дягилевская[10] выставка русского театрального искусства в Лондоне в 1954 году, куда привела Кэтрин. «Это был шок лубочности, красок и контрапункт с подобными западными художниками, – говорил Никита Дмитриевич. – На Дягилева работали 42 художника, из которых 21 – русские. Они были настолько яркие и динамичные, что произвели на меня впечатление на всю жизнь».

Кто поддержал собирательство работ русских художников, на кого опирались Нина и Никита Лобановы-Ростовские в своих неутомимых устремлениях? На этот вопрос Никита Дмитриевич ответил, что, конечно, Илья Самойлович Зильберштейн[11], который приезжал дважды в Париж, «бывал у нас и был одним из немногих, которые вживую могли сказать о значимости тех работ, которые у нас были». До 1960-го года в Советском Союзе не публиковалось никаких книг, даже о мирискусниках. Первым проявлением был некролог Зильберштейна в 1960 году в «Правде» о кончине в Париже художника Александра Бенуа[12] без подписи Зильберштейна. И потом появилась первая монография Марка Эткинда об Александре Бенуа – он сослался на «Правду», и ему разрешили, как члену партии, издать эту книгу.

Вторым человеком, оказавшим моральную поддержку в коллекционировании, стал директор Музея современного искусства в Нью-Йорке Алфред Барр[13]. «Мы жили в одном доме с ним, по адресу: 96-я Ист-стрит, д. 49. Это был уникальный человек, который после окончания своего образования в Гарварде приехал в Советский Союз в 1923 году, по своей инициативе, и провел там два месяца. Он обходил все ателье тогдашнего авангарда, вернулся в Нью-Йорк и подарил музею те вещи, которые ему дали Родченко[14], Татлин[15]. Он опубликовал дневник о поездке в СССР и убедил меня, что значимость русских левых художников имеет мировое значение, что это не просто местечковая живопись, созданная в России для русских, а она международного масштаба.»

Эта поддержка очень немногих была очень важна, так как половину семейного бюджета, что тогда было где-то сто долларов в месяц, тратили на собирание. «Это маленькие цифры, которые вряд ли сегодня кого-нибудь впечатлят, но это были реалии нашей жизни. Так что нужна была поддержка идеологическая от весомых личностей».

Удалось устроить более 50 выставок русского театрального искусства в США на протяжении 30 лет. И вместе с тем была мечта о Советском Союзе, и это не удавалось.

Но вот произошло то, что американский посол Артур Хартман[16] решил отпраздновать пятидесятилетие дипломатических отношений между СССР и США выставкой собрания Лобановых-Ростовских. Он это сделал в посольстве, куда пришло море людей. За этим последовало приглашение от директора Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Это свершилось 4 года спустя: выставка состоялась в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, а затем – в Манеже в Петербурге.

Тильзитский мир и князь Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский[17]

Однодневное пребывание в Калининграде Никиты Дмитриевича и леди Джун не позволило нам по времени съездить в город Советск, который до 1946 года назывался Тильзит, известный в истории тем, что там был заключен Договор о мире между Александром Первым и Наполеоном в 1807 году. В российском обществе Тильзитский мир не был популярен. Лев Толстой в романе «Война и мир» устами Николая Ростова также осуждает принятие мира, когда казалось, что после Прейсиш-Эйлауского (теперь Багратионовск) и Фридландского (теперь Правдинск) сражений силы Наполеона были ослаблены, и оставалось нам только сделать последнее усилие, и Наполеон будет побежден. Но Александр Первый согласился на предложение Наполеона о заключении мира. Организация встречи на реке Неман и подписание Тильзитского мира было поручено князю Дмитрию Ивановичу Лобанову-Ростовскому, обнаружившему, кроме выдающихся способностей в ведении боя, дипломатический дар. Когда у Наполеона спрашивали о самом ярком событии в его жизни, он ответил, что это был Тильзитский мир, благодаря тем почестям, которые ему тогда оказали и назвали впервые императором.