И правда, великое женское удовольствие с шиком зайти в ювелирный салон и не спеша разглядывать разложенные на красном бархате серьги, крестики, колечки, перстни, диадемы, колье, бусы белого, черного и розового жемчуга.

Благосклонно выслушивать вежливые пояснения приказчиков.

– Осмелюсь обратить ваше внимание, сударыня… Кольцо старинное с изумрудом, россыпь бриллиантиков по краям-с. А это подвеска с александритом, вы верно знаете, что камень назван так в честь императора Российского престола. Желаете примерить?

– Нет, лучше покажите тот браслет в египетском стиле! Какой насыщенный цвет…

– Лазурит, сударыня, в Европе его почитают за камень любви – с. Приносит удачу в делах амурных и навевает высокие помыслы. Недаром колонны иконостаса Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге сделаны из бадахшанского лазурита, который еще царица Екатерина Вторая приобрела по цене фунт серебра за фунт камня.

Далее элегантный черноусый приказчик поведал нам историю открытия топазов на Урале и рубиновые страсти в Африке. Пока меня убаюкивали сказками, Сергей Петрович пил кофей за столиком и читал газету.

Я придирчиво осмотрела витрины и, наконец, выбрала себе несколько дорогих изящных вещиц, которые в любую эпоху не потеряли бы актуальности.

Ближе к обеду воскресного дня, нагруженные коробками и свертками, мы вернулись в сонную заводь Замоскворечья. Двор Ляпуновой изрядно раскис под мартовским солнцем и потому Федор с Васей застилали его свежими досками. На одной из них я чуть не оступилась, пришлось Васе топор бросить и меня за локоток поддержать.

А впереди-то лужа… Я растерялась ненадолго, Вася подхватил меня за талию и одним взмахом вместе с пакетами перенес на сухое. Успела только длинные опущенные ресницы заметить да поджатые обветренные губы.

Мальчишка совсем, едва усики пробиваются. Наверно, и целоваться не умеет. Взяло меня озорство. Я на цыпочки поднялась и чмокнула Васю в щеку.

– Ох, спасибо, выручил!

– Да не за что, барыня, – смутился он, краснея как маков цвет.

А сзади уже Федор подбадривал густым тенорком:

– Ты Васятка не робей, будут ночи веселей!

Перекатов только досадливо сопел, прижимая к груди саквояж с подарками.

– Догоняйте, Сергей Петрович! – весело вскричала я, забегая на крыльцо.

Весь мир хотелось обнять, до того кровь разгорелась.

– Ольга Карповна, миленькая, здравствуйте! От дедушки моего Егора Семеныча не было ли вестей?

– Удивляете меня, Алена Дмитриевна! – нараспев протянула та. – Я и вас-то со вчерашней ночи не жду. Ну, да, я в няньки не нанималась, мне бы вовремя за комнату платили, а дальше своя голова на плечах. Гуляйте, где вздумается…

– И с кем сердечко велит! – хихикнула из-за плеча Ляпуновой сваха Акулина Гавриловна.

«Весь бабский комитет в сборе!»

И не только бабский, оказалось. В гостиной слышалось бряканье гитары, а смутно знакомый тонкий голосок напевал строки романса:

Похоже, за время моего отсутствия Макар Бабушкин значительно укрепил свои позиции в сонном царстве. Я сразу заметила, что без маменьки он чувствовал себя гораздо свободней. Пиджачок серенький расстегнул и фиолетовый галстук расслабил, завитой чубчик лихо на бок заломил.

Я попросила освободить стол от карт (пасьянс опять сложился идеально) и начала выкладывать сюрпризы.

– Ольга Карповна, надеюсь, вам будет интересно полистать эту кулинарную книгу. Роскошное издание Елены Молоховец «Подарок молодым хозяйкам». Второе издание, прошу заметить! Дополненное и расширенное. Расходится по Москве, как горячие пирожки.

– Там и картинки есть? Благодарю за заботу, Алена Дмитриевна, очень любезно с вашей стороны. Я право, не ожидала.

Но я уж по глазам вижу, что угодила.

– Акулина Гавриловна! Корзина деликатесов для вас, а в коробке шаль. В остальном сочтемся бумажками. Бабушку Пелагею зовите, скорей к столу. Тут пастила клюквенная и яблочная, на смородине и малине… Анисья! Держи платок. Макар Лукьяныч, как поживаете? Вам могу предложить бутылочку хорошего вина. Надо же отметить выходной! А потом нам еще сыграете? Очи черные, очи жгучие, очи страстные и кипучие…

Создала я веселую суматоху, Анисья бросилась подогревать московский термопот, то бишь самовар обыкновенный, Ольга Карповна – не из тучи гром – углубилась в книгу рецептов, Перекатов подсел к Бабушкину, начал с умным видом какие-то казенные дела обсуждать. Ничего нового – «в департаментах сидит одно жулье, деньги ворует, а на дорогах ямы».

Чтобы отдышаться немного, я подошла к окну, где была посажена резеда в плошках. Душа праздника просит, а на дворе Вася доски таскает в заплатанной рубахе и стоптанных сапогах.

Акулина Гавриловна погладила мою спину пониже лопатки и горячо зашептала на ушко.

– Коли приглянулся соколик, так недолго и в гнездышко присадить, перышки потрепать. Хороши перышки-то, русые, густые, хоть и нечесаны…

– О чем вы? – усомнилась я.

– Да вот молодец один под оконцем топчется, совсем его хозяин работой замаял, а плата невелика и ту Вася в деревню матери отсылает. Ежели бы кто его приголубил да денежкой одарил. Ежели бы нашлась какая славная барыня… уж в долгу б не остался, думаю. Парень чистый, тихий, благодарный.

– Акулина Гавриловна, это нехорошо. Да зачем же? Даже не представляю, – ахнула я.

– И-и, голубушка ты моя, при твоих ли капиталах скучать и жеманиться! Ты лишь глазочком моргни, я тебе Ваську завтра же на золотом блюде доставлю. Хоть ножом режь, хоть сырым ешь. Все в твоей власти, душа моя.

– Зря вы затеяли это разговор! А денег я ему и так дам.

– Так зачем же так, если можно за службу легонькую, – поразилась сваха. – Ты ж у нас красавица писаная, ладная, манкая, словно картинка, не какая-нибудь старая розвальня. Да Ваське за счастье у ног твоих белых посидеть, не говоря уж чего другого.

– Вижу его третий раз в жизни! – натянуто рассмеялась я. – И потом, у меня Перекатов есть.

Тут Акулина Гавриловна всерьез удивила. Подперла острый подбородочек ладонью и, ткнув меня в бок сухим кулачком второй руки, проворковала со знанием дела:

– Чего с Сергуни Петровича взять – одного форса на гривну да нежных вздохов на алтын. А я тебя, голуба, вижу насквозь. Тебе не коняшка цирковая нужна в ленточках с кружевами, а рабочий жеребчик с литой шеей да крутым норовом. Пусть без гривы надушенной, но чтоб на ногах крепко стоял и скака без роздыху.

При таком сравнении меня смех разобрал. Акулина Гавриловна подкрякивала, утирая глаза платочком.

Я обняла ее за плечи и шутливо сказала, желая прекратить разговор:

– Так найдите мне надежного рабочего жеребца. Чтобы без обмана и изъяна. И чтобы не в карман мне глядел, а куда повыше.

Сваха приняла пожелание всерьез, сразу посуровела.

– Непростая задача, но выполнимая. Ради твоего удовольствия все средства применю, ягодка моя спелая!

– О чем вы все долгие разговоры ведете, Алена Дмитриевна? – подал голос Перекатов. – Идите уже к нам, украсьте собою беседу о высокой поэзии. У нас с Макаром Лукьянычем вышел спор о творчестве Некрасова Николая Алексеевича.

– Не можете рассудить, кому на Руси жить хорошо? А мы породы лошадей обсуждаем, – невинным тоном ответила я. – Кто более пригоден к бою, а кто к параду.

– Не прост вопрос, – значительно нахмурился Бабушкин, следя за плавными движениями рук Ольги Карповны, протиравшей бокалы.

Вечером, при свете керосиновой лампы, в благодарность за привезенные лакомства, бабушка Пелагея поведала мне старинный рецепт настоящего русского сбитня. Не надеясь на свою память, по складам прочитала записи в ветхой тетрадке:

– Следует взять по хорошей щепотке шалфея, зверобоя и буквицы, горсть клюквы, фунт меду, а также перцу и имбиря по изволению, наливши все это добро в кружку воды, поставить на огонь и дать кипеть, снимая при этом пену, потом, словя клюкву, передавить оную в чашке, и процедя туда же, опять вскипятить.