– Не убивать! Только связать!

Они принимаются за работу, но все равно приходится следить, чтобы кто-нибудь из этих неравнодушных граждан не ткнул в серые ребра оружием, или факелом, или еще чем-нибудь, что может прятать в пестрой куртке, за сапогом и в том самом увенчанном бубенчиком колпаке. Подземцы слишком долго мучились с этим существом, бесконечно носившимся по их прекрасным кристальным пещерам и каждый раз кого-то пожиравшим. Подземцы устали от того, как тварь проникала в их сны, лишала воли, заводила в темные уголки и приканчивала. Подземцы, когда я с ними встретилась, были в гневе и ужасе сразу. Поэтому теперь я боюсь: вдруг обещание – отдать мне Монстра, если я с ним справлюсь, – они заберут назад и учинят немедленную расправу.

Но они вяжут своего огромного врага смирно и тихо: пять добровольцев орудуют веревками из пещерных водорослей, пять других страхуют на случай чего, а еще десять – местные токсоты[2], судя по тому, что колпаки желтые, – держат оцепление, не подпуская сердитых сородичей. Еще какое-то время я слежу, с трудом скрывая любопытство. Все-таки занятный народец, жаль, что больше я их, похоже, никогда не увижу. Дрогфу оказались довольно милыми. Они вкусно готовят слепую пещерную рыбу и пюре из тины. Знают все языки мира. И, что для меня, пожалуй, главное – у дрогфу вообще нет правил. И с богами все тоже очень условно. То ли жители Святой Горы о них забыли, то ли махнули рукой, то ли Скорфус прав и это действительно совсем другой мир. Точнее, не мир вовсе.

– Предатель, – отвлекшись, все же бросаю я своему коту, и он от возмущения переворачивается в воздухе. Густая черная шерсть ловит алые и рыжие блики.

– Я-а-а? – Это уже больше похоже на свойственное обычным кошкам обиженное «мяу». – Да я, между прочим, привел вот эту группу поддержки, и еще…

– Ты бросил меня, – отрезаю я, вспомнив, как быстро скрылся за поворотом тоннеля кончик его пушистого хвоста. – Нет тебе прощения.

– Неправда! – рявкает он, но, посмотрев в мои прищуренные глаза, тут же осекается и закатывает свой. – А-а. Ты шутишь, человечица. Ну да, ну да. Нет мне прощения.

Конечно, я шучу: потеряю еще и Скорфуса – мне точно конец. Я совершенно не была заинтересована в том, чтобы Монстр поймал его и разодрал, тем более магия моего… ладно, питомца, хотя Скорфус не кот, а фамильяр… сделала бы его сильнее. Дрогфу предупредили меня: Монстр набирал мощь с каждой отнятой жизнью. И жизнь, например, жреца, выращивающего кристаллы, питала его лучше, чем жизнь рядового гоплита[3]. Не говоря уже о том, что Скорфус не так чтобы любит драться. Он вообще по большому счету довольно мирное существо.

– Ты сделал то, что я тебя просила? – уточняю, уже примирительно почесывая ему голову между острых ушей.

– Пур-р-р-р, – отзывается он, но спохватывается и сбавляет тон на сухой и деловитый: – Да-да, транспорт там. – Он бегло кивает в сторону тоннеля. – Не карета, но сойдет.

– Отлично. – Я снова тревожно кошусь на дрогфу. Они уже почти связали Монстра. – Эй! – Я взмахом руки привлекаю их внимание. – Пасть… рот… тоже завяжите.

– Хм. – Еще не повернувшись, я чувствую, как Скорфус на меня смотрит. – У меня, конечно, нет дипломатического образования, но мне кажется, это не лучшее начало.

– Мне нужно подготовиться, – напрямую сообщаю я, и Скорфус разумно затыкается, на его островатой морде даже проступает что-то вроде сочувствия. – Да и слушай, судя по всему, разговаривать он все равно пока не может. А от его рева могут упасть сталактиты.

Запоздало понимаю: вторым доводом можно было и ограничиться. Уровень моего доверия к моему же коту порой меня пугает.

– Как всегда разумна, как всегда предусмотрительна, – изрекает он, вздыхает и сам трется пушистой макушкой о мою ладонь. – Ладно… Не расстраивайся, Орфо. Ты в любом случае сегодня молодец.

– А еще уважаю чужое жилище, – все так же запоздало добавляю я, кусаю губу и снова смотрю на дрогфу. Они расступились. Связанный Монстр лежит в поблескивающем круге маленьких начищенных сапог. Он все еще без сознания и все еще ужасен, несмотря на то, что изуродованную кожу и торчащие ребра скрывают путы. – О боги, Скорфус. Мы ведь точно…

– Да, да, успокойся. – Судя по тяжести на плече, он садится туда; судя по влажной шершавости на шее, начинает зализывать одну из моих ран. – Это даже не будет сложно, первые подвижки ты, думаю, увидишь по пути. А дальше… просто нужен другой воздух.

– Какая все-таки я дрянь, – срывается с губ само. Взгляда от Монстра я так и не отвожу.

– Ты была малышкой, человечица, – спокойно отзывается Скорфус. – К тому же, если я понимаю правильно, все не так просто. Твой брат…

Монстр со сдавленным стоном шевелится. Получеловеческая голова его ворочается вправо-влево и замирает снова. Кто-то из дрогфу плюет ему в лицо, остальные начинают лопотать ругательства. Тревожно. Мерзко. Стыд прожигает до печенок. Взяв себя в руки, я останавливаю Скорфуса до того, как мне захочется зажать уши.

– Оставим это на потом. Нам пора.

Он не спорит – легко слетает с плеча, хлопнув крыльями у самого моего уха. Устремляется к подземцам и, зависнув под их завороженными, полными почти обожания взглядами, велит:

– Тащите его к телеге.

Чтобы поднять Монстра, нужно сразу десять дрогфу. Они несут его так низко, что серое человеческое запястье, торчащее из веревок, волочится по полу и бьется о камни. Лучше поправить эти путы, потому что вдруг он освободится? Лучше поправить, потому что ему больно.

Но я не могу.

Наши боги и богини считают войны довольно полезным делом. Иногда кто-то из них выбирает одну человеческую сторону, кто-то – другую, и так они выясняют отношения. Делят смертных друзей и врагов. Хорошеньких жриц или жрецов. Яблоки и вино. Земли, которым покровительствуют. Всякие сокровища, которые хранят на Горе. Какая человеческая сторона выиграет, такой бог и победит. Для них это вроде как сыграть в настольную игру за чашей вина.

Но чаще все же бывают войны, на которые богам плевать: недовольно смолкнув, они лишь наблюдают и, вероятно, изумляются смертной глупости. Наша оказалась такой.

Когда Гирия напала на Физалию, я была слишком мала, чтобы понять, что именно нам там нужно. Да даже отец не до конца понимал – войну задумала мама. Говорила, будто Физалия много о себе возомнила. Будто ее волшебники – а там больше волшебников, чем у нас, – начинают вмешиваться в дела других стран. Будто они проникают в умы королей, императоров и консулов, и именно поэтому Физалию резко полюбили: все охотнее ездят к ним, чем к нам, покупают у них, чем у нас, хотят дружить с их правителем. Даже желтая императрица Ийтакоса и голубая императрица Хиды – наши самые верные, давние друзья – стали бывать там слишком часто.

Сейчас я догадываюсь: это была ложь. Волшебники не могут настолько нарушать правила, и способности воздействовать на других у большинства нет. Дело в ином: Физалия в прошлом – наша провинция. Так было веками, провинций у нас много, но однажды именно Физалия снискала особую благосклонность одного из наших королей – моего прадеда Иникихара – и стала независимой. Ей даже не понадобилось отвоевывать свободу. А потом она начала расцветать.

Мы тоже не бедствовали, другие страны дружили и с нами. Нам не было равных в сыре, вине, выделанной коже, дешевых тканях и строительном мраморе. Но все равно мама злилась. Особенно когда узнала, что физальский король Гринорис вот-вот выдаст дочь за сына консула Игапты – самой большой, процветающей страны на континенте Святой Горы. Страны с огромной армией и особым покровительством самого Зируса. Страны, мнившей о себе, по мнению мамы, еще больше.

Повод нашелся вскоре – случилась бойня на острове Пери. Ту территорию, полную вулканов и самоцветных залежей, мы делили со дня, как Физалия освободилась. Половину населения там составляли гирийцы, а половину – физальцы. Жили они дружно, работу делили на всех – добывали обсидиан, проясняющий разум, гематит, останавливающий кровь, и священный лазурит, облегчающий агонию. Говорили на обоих диалектах нашего общего континентального языка. Над замком Дуумвирата – союза двух правящих островом патрициев-наместников, гирийского и физальского, – развевались сразу два флага.