Или использовать то же зелье, но законно. Как я. Об этом продолжении я догадалась сама.

Мы с Лином переглянулись. Он прошептал:

– Мое тело зависимо от зелья? Я просто не понимаю, не контролирую себя, идя к сестре…

Эвер покачал головой:

– Твой разум. Только он. Ты уже привык спасаться так, придется отвыкать. – Он снова слабо улыбнулся и кинул взгляд на меня. – Но мы поможем. Давай для начала попробуем просто проводить больше времени вместе. И разговаривать. В том числе о твоей матери и твоем страхе быть королем. А там посмотрим, понадобится ли тебе еще помощь.

Лин сжал зубы. Я знала: он вспоминает давние слова на берегу, слова о сложных и легких путях. Он долго шел легким. Теперь предстояло выбрать сложный. Он боялся. Я взяла его за руку.

– Король и его волшебница.

Лин вздрогнул, но вцепился в меня в ответ. А я подумала и поправилась:

– Король. Его волшебница. И ее гаситель. На веки вечные.

С того дня мы наконец по-настоящему стали друзьями. Жаль, ненадолго.

Ненормальная физическая сила покидает меня вместе с ознобом – с каждым шагом сквозь колышущуюся завесу. На ощупь эта дрянь тугая, немного липкая и теплая, как человеческая кожа, – хочется просто вспороть ее ногтями, разодрать в клочья и скорее вылезти на свет, но, увы, руки заняты. В ушах свистит: пещерные сквозняки не хотят меня отпускать.

Вряд ли в чью-то голову вообще поместилась бы такая картинка – я, грязная, окровавленная, всклоченная, гордо выхожу прямиком из прибрежной скалы. Она вся в багровой гадости, больше похожа на прорванную девственную плеву, а через мое плечо небрежно перекинут огромный, в полтора раза меня крупнее, Монстр. Монстр Преисподней, впрочем, так его зовут подземцы. Мы-то даже не знаем, что за место Преисподняя, наши боги ни о чем таком не рассказывали.

Силы окончательно иссякают, стоит ногам впервые ступить на пляж, и я спешу скинуть черно-серую тушу, до того как захрустит моя спина. Не успеваю: падаю рядом, так неловко, что набираю полный рот песка. Проклятие! Ну ладно… Некоторое время просто лежу тряпкой, уткнувшись в него. Мышцы ноют, ободранная шея саднит, да еще и клеймо горит, будто рисунок раз за разом прижигают раскаленной иглой. По-видимому, так возвращается волшебство.

– Вставай, потомок обезьяны, – подначивает меня Скорфус. Судя по ощущениям в позвонках, по ним прохаживаются с выпущенными когтями. Изворачиваюсь и скидываю его, даже пытаюсь придавить собой. – Тихо-тихо, ты ведь помнишь, как я ценен?

Тут есть доля правды: фамильяры отличаются от обычных питомцев не только фантастической красотой. Они потомки животных, по своей или божьей воле покинувших Святую Гору и породнившихся с обычным зверьем. Большая загадка нашего мира – сами-то боги не могут сходиться со смертными существами, пламя в их крови и семени сжигает всех нас заживо, даже их поцелуи для нас смертельны. А вот фамильяров развелось уже множество, и почти каждый обладает как минимум одной волшебной силой, а порой целым букетом. Большинство говорят. Некоторые что-то предвидят. Другие умеют обращаться в людей, раздваиваться, выдыхать огонь, ходить сквозь стены. Скорфус чует и восстанавливает единожды открытые порталы, а его слюна облегчает боль. Но это не единственное и, пожалуй, не главное, на что он способен. И все равно мне есть чем встретить его наглость.

– Уже нет, – хмыкаю я, переваливаясь на бок. Подпираю рукой голову и начинаю внимательно наблюдать, как он избавляется от песчинок в лоснящейся шерсти. – Портал ты открыл и закрыл. Дело сделано. И к тому же…

Внутри что-то сжимается. Я не продолжаю.

Мой гаситель вернулся ко мне.

Вернулся ли?

Монстр глубоко спит, хриплое дыхание почти неразличимо. Я торопливо подползаю, оглядываю его, хватаю за руку – серую, болезненную, едва знакомую руку с обломанными когтями. Поворачиваю запястье внутренней стороной к себе. Стрела там, была все это время. Дальше я спотыкаюсь взглядом о бирюзовое колечко – свой давний, детский подарок, – выпускаю эту уродливую конечность и обессиленно закрываю глаза. Правда обессиленно, потому что именно сейчас, на другом воздухе, я понимаю: смотреть на это невозможно, держаться бодро невозможно, соображать невозможно. Реальность, которую я раскроила своей отчаянной идеей, сомкнулась и срослась. Вот они, последствия. Скоро мне предстоит как-то исправить то, что я натворила четыре года назад, хотя бы попытаться, а еще рассказать об этом правду хоть кому-то. Как минимум отцу. Ему будет больнее всех, но да. Стоит это сделать.

– Так, не реветь, не реветь! – Скорфус пролетает где-то передо мной: крыло нагоняет воздух. – Слушай, ну мы же молодцы, почти все сделали, осталась малость.

– Осталось очень много, Скорфус, – возражаю я, с усилием сев попрямее и посмотрев на него. – Ты не представляешь. Ты тогда еще не был со мной.

Его это не впечатляет; он только весело кувыркается в воздухе и плюхается мне на колени, чтобы свернуться в клубок. Из черноты почти идеального мехового шара сверкает желтый глаз.

– Зато я с тобой сейчас. И у меня большие планы.

Вздохнув, я привычно чешу его между ушей. Он издает вполне обычное урчание, совсем немного похожее на грохот медных труб. Все это время на Монстра я не смотрю. И не думаю, вообще не думаю о том, что делать дальше. Сонное зелье будет действовать до зари. По крайней мере, я уверена: в ближайшие часы он не проснется.

А когда проснется, будет уже другим. Прежним.

– Пур-р-р-р, – блаженно повторяет Скорфус в который раз. И я снова переключаю мысли на него.

Я нашла Скорфуса, когда мне было плохо – омерзительно плохо. Это случилось на берегу, в вечер, когда я почти ничего не соображала и потому приняла его за обычного кота. Потащила бы я домой фамильяра, зная, что некоторые из них опасны? Не знаю, я не отвечала за себя. А Скорфус, как позже выяснилось, только недавно свалился за борт корабля, на котором к нам добирался, еле выплыл, уснул на пляже среди водорослей. Он родом с отдаленного острова Игапты, где фамильяров-кошек целое племя. Почти все они любят свою землю до умопомрачения: местные их обожествляют как ставленников доброй Гестет. С острова их не выманить, а вот Скорфус – хотя фамильяры не рождаются с клеймами – всегда ощущал себя странником, тем, кому на роду написано путешествовать. Поэтому он пробрался на торговый корабль гирийцев. Но, к сожалению, как оказалось, он не переносит качку, теряет из-за нее ориентацию.

Я нашла его без сознания, мокрым и замерзшим. Окоченелые крылья были так прижаты к облепленному водорослями телу, что я их даже не заметила, приняв за какое-то увечье. Неладное я почуяла, только когда дома он раскрыл глаз и истошно заорал. Впрочем, засыпать и видеть очередные кошмары мне не хотелось, поэтому я отсрочки ради решила выяснить, что за тварь неосмотрительно притащила домой. Мы поговорили. Узнав, что я принцесса, Скорфус мгновенно перевозбудился, без церемоний запрыгнул мне на руки, принялся вовсю тереться, повторяя: «Давай, давай дружить, у нас даже имена похожи, ну давай!» Орфо и Скорфус. Действительно, есть что-то общее. Мой разум был все еще затуманен, по сути, мне было плевать, и я просто сказала: «Давай», чтобы он скорее заткнулся. Потом я легла спать, и он нагло забрался в мою постель. А уже наутро стало понятно: у Скорфуса, пусть в зачаточном виде, есть дар гасителя. Ведь кошмары я пережила куда спокойнее, чем переживала все предыдущие месяцы, а еще через ночь они кончились.

Да, именно так, месяцы. Мое наказание больше не ограничивалось неделями.

Так я узнала, почему некоторые волшебники, не нашедшие гасителей, но подружившиеся с фамильярами, достаточно долго оставались живыми и здоровыми. Я сомневалась, что это светит мне: я нарушила слишком много правил. Но Скорфус дал мне надежду. И – куда важнее – стал другом. Кажется, даже первым настоящим другом, ведь что Лин, что Эвер были для меня не такими друзьями. А может, и не друзьями вовсе, я зря использовала это слово, мои чувства к обоим были… чуть иными. Я этого уже не знаю. Не знаю ничего.