Литмир - Электронная Библиотека

Она испытующе посмотрела в его глаза, – но в них не было ничего, кроме любви и нежности.

– Трудно было, – продолжала она. – Иногда я от изнеможения стоя засыпала, склонившись грудью на рычаг, но тотчас меня будил грозный окрик надсмотрщика: «Антифила, проснись!» Антифила – это была я…

– Прокрида, – воскликнул он. – На тебя кричали? Тебя, может быть, били? И может быть, еще… еще хуже того…

Она вторично испытующе посмотрела на него – и опять увидела на его лице одну только любовь и нежность.

– Никто не касался меня, – с расстановкой ответила она, – те самые, которые кричали: «Антифила, проснись! – шепотом прибавляли: – Перунница Зевса, помилуй нас».

– Перунница? Почему перунница?

Она подняла на него глубокий взор своих впалых глаз – и он не повторил своего вопроса.

XII

Прокрида предсказала верно: все пошло по-старому. Челядь вернулась, узнав, что вернулись господа, и принесла обратно награбленное добро. Двор ей уж не был страшен. Какой-то подпасок, видевший Прокриду над пропастью Харадры, рассказал, что она спустилась туда; и вот теперь пошла молва, что она годичной службой у царя преисподней вызволила своего мужа. Те, которые раньше ее любили, теперь боготворили ее. Сама она скоро оправилась от последствий испытанных лишений: молодость брала свое, и по прошествии нескольких месяцев Кефал имел свою прежнюю Прокриду, прекраснейшую среди всех. Огорчала их только старая няня; потрясенная всем испытанным, она слегла, и уже не было надежды на ее исцеление.

Старые жизни угасали, зато загорались новые: по прошествии года Прокрида могла обрадовать мужа весточкой, от которой она стала ему еще много дороже.

– Видишь, – сказал он ей, – там на небесах я не мог забыть земного – но то небесное я с тобою навсегда забыл.

Он говорил правду, и она в этом не сомневалась. Все подробности также и своего первого видения он уже раньше успел ей рассказать – как бы именно для того, чтобы их сбыть и забыть.

И она первая ему напомнила:

– Отчего же ты не испробуешь того дрота-прямолета, который я с таким трудом для тебя добыла?

– При случае испробую, – ответил он.

Случай не замедлил представиться.

XIII

Опять тот исполинский олень появился в лесах Харадры, на верхнем склоне Гиметта. Опять надлежало с вечера отправиться туда, чтобы в безмолвной засаде дожидаться утра.

Прокрида спокойно снарядила мужа.

– А ты что будешь делать? – спросил он.

– Пораньше лягу спать и проснусь лишь к утру, чтобы посмотреть, как ты будешь прибивать рога оленя к триглифу нашего дома.

Он ушел. Она же долго смотрела ему вслед, любуясь силою и плавностью его движений и сверканием волшебного дрота в лучах заходящего солнца.

Но проспать до утра ей не удалось. Она проснулась среди ночи с криком, руками ища Кефала рядом с собой. С трудом она вспомнила, где он; но это воспоминание наполнило ее сердце новой безотчетной тревогой. Как могла она его отпустить одного?

Она подошла к окну и открыла ставни. Была полночь; луна стояла высоко и заливала своим сиянием Гиметт и равнину Месогии.

Чу, стоны… да, это стонет бедная больная няня. Надо к ней пойти; но сначала Прокрида оделась и обулась, точно для выхода.

Няня это заметила:

– Куда ты, дитятко?

– К нему, няня. Я напрасно отпустила его одного. Но ты не беспокойся: к утру мы вернемся, а тем временем Климена у тебя посидит.

– Я не за себя; могу и одна умереть. Но ты не ходи.

Она внезапно приподнялась и схватила руки своей питомицы; ее глаза были широко раскрыты.

– Ты не видишь, но я вижу…

– Что видишь?

– Розу…

– Да? – вскрикнула Прокрида. – В венке из роз? И в ризе, усеянной розами?

– Нет. Одну розу… розу на зелени… страшную розу…

Очевидно, она говорила в бреду. Прокрида осторожно разжала ее руку и уложила ее обратно на подушки. Она опять принялась стонать, иногда повторяя свои последние слова:

– Розу на зелени… страшную розу…

XIV

Все было видно как днем. Прокрида быстро достигла горы у того ее места, где Харадра водопадом низвергается в пропасть. Тут ей показалось, что она через шум волн слышит свое имя.

Она подошла к водопаду. Его белая пена казалась еще белее в сиянии луны. Вначале она ничего не могла разглядеть, кроме пены; но услышав еще раз и притом явственно свое имя, она увидела точно двух светлячков рядом в тумане глубины и поняла, что это были глаза наяды.

– Я виновата перед тобой, нимфа, но не гневайся: в ближайшее новолуние кровь ягненка обагрит твои волны. Я помню твое благодеяние и буду его помнить всегда.

– Хорошо, что помнишь. На благо ему и себе ты послушалась меня тогда – на благо обоим послушаешься и теперь. Вернись домой, Прокрида. Не бойся передать доверия; вернись домой.

– Зачем?

– Затем, чтобы ты могла обагрить кровью ягненка мои волны в ближайшее новолуние. Не бойся передать доверия; вернись!

– Что это значит – передать доверия?

Но ответа на свой вопрос она не получила; а когда она стала искать обоих светлячков в туманной пропасти, она их более не нашла.

– Ну что же, вернусь, коли так.

Она пошла обратно. Ее дом лежал перед ней как на ладони; за ним – холмы, отделявшие Месогию от приморской полосы. Звезд не было видно из-за луны; но Прокрида без труда рассчитала, что там, над морем, теперь восходит Овен. А за ним взойдут Плеяды; а там…

Она вздрогнула: роза на зелени – страшная роза!

И она решительными шагами, не оглядываясь, пошла в гору.

XV

Вот и верхний склон; все ясно видно при луне. Под чинарой, над руслом Харадры, лежит Кефал. Он, видно, дремлет чуткой охотничьей дремотой; его рука не выпускает дрота-прямолета. Да, этот раз дичь не уйдет от него.

Она спряталась в зарослях на мураве. Кефала с этого места не было видно; зато перед ее глазами расстилалась вся Месогия с ее долами и холмами, а дальше – море тумана, а дальше – каменные громады Эвбеи, Андроса, Кеоса. Все казалось призрачным и жутким: «Не будь здесь вблизи его – я бы обезумела от страха».

Вот луна стала заходить за хребтом Гиметта.

Огромная черная стена спустилась с горы и двинулась по равнине, поглощая долы и холмы Месогии, затем полосу тумана, затем островные горы и наконец небо. На небе показались звезды; там, над невидимой горой, сверкало золотое руно Овна; недалеко, знать, были Плеяды.

Опять потухли звезды; предрассветная бледность покрыла синеву неба, и на ней все яснее и яснее стал обозначаться двускатный шатер Андросской горы.

Глаза Прокриды горели от бессонницы и напряжения; чем ближе был час рассвета, тем громче билось ее сердце, так громко, что она боялась, как бы Кефал не услышал его ударов.

Вот загорелось… нет еще… Она протерла глаза; ах, как они были горячи, эти бедные глаза, при прикосновении ее холодной руки! Опять взглянула она на восток… Этот раз уже не было сомнений; розовое пламя вспыхнуло на Андросской горе и стрелой взвилось вверх; за ним другое, третье. И с Кеосской тоже… и с Эвбейской тоже… все небо исполосовано розовыми столбами. Ослепленная, она отвернула глаза к черной стене Гиметта. Боги! И здесь то же, везде розовые столбы. Она оторвала взоры от горы, обратила их на окружающий ивняк и кусты олеандра. И здесь то же самое, все кусты горят, везде колонны и столбы, и розы, розы, розы. Целый дождь роз полился кругом, с неба, с деревьев, отовсюду. Исчезли небо, леса, горы, все кругом переливалось в багровом зареве…

– Это терем Зари! Кефал! Кефал!.. – Она бросилась к нему.

Зашумело в зарослях. Кефал проснулся.

– Олень! Помоги, Артемида!

И дрот-прямолет понесся к невидимому зверю, сверкая своим медным острием в розовом сиянии Зари…

Когда над Андросом взошло солнце, его лучи осветили оленя, мирно пившего воду Харадры среди безмолвия дремлющей горы.

IV. Царица вьюг

(Эллины и скифы)

Пролог

I
19
{"b":"847824","o":1}