Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В мороке и фальшивых льстивых отчетах из ВИП-больницы прошло несколько дней. Отцу становилось все хуже. К нему не пускали из-за пандемийных ограничений. И наконец объявили, что Алексей Васильевич в реанимации и ситуация безнадежная, дня два, может, три осталось, и…

Дина бросилась в клинику, получила отпор от главврача и отказ в посещении. Она, собрав все силы в кулак, позвонила своему старшему партнеру по проекту с роботами, председателю правления одного из самых крупных в мире банков, и, неожиданно сразу дозвонившись, не смогла говорить, а только всхлипывала в трубку:

– Папа… Они не пускают… Умирает… Не могу даже поговорить… Простите… Я по личному… Простите…

Банкир на другом конце провода повел себя как настоящий мужчина. Не небожитель, отдающий указания многочисленным помощникам разобрать ситуацию и доложить, а просто хороший человек, который лично поехал в другую больницу, договорился о транспортировке больного в хороший госпиталь из гламурного ВИП-кошмара и о консилиуме, и вот спустя неделю она услышала в телефоне:

– Дунечка, спой своему старику про костер…

Дина бросилась в госпиталь. «Папа, папочка! Он говорит без трубки в горле. К нему можно. Он про костер наш просит». Пока летела в своем «Ауди» по спящей эпидемийной Москве, вспоминала: «Дунечка, спой своему старику про костер…»

Старику 40 лет, это папка. Дунечке 15, это она, Дина. День рождения «старика». Как обычно, тридцать самых-самых близких человек за столом, выпивают и закусывают. Девочка театрально вздыхает, берет протянутую ей гитару, ставит пухлые пальчики на баррэ (пять необходимых аккордов уже освоила) и со всей страстностью пятнадцатилетней опытной женщины заводит:

Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету.
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту…

Вот и палата. Набрав воздух в легкие, Дина заходит.

– Доча, доча! Только забери меня отсюда. Хочу дома. Хочу жить.

– Папочка, милый. Потерпи еще. Нельзя пока домой. Еще чуть-чуть подлечимся.

Маленький, горячий в ковидном отделении летом пандемийного года. Общаться приходится через скафандры. Дина не выдерживает:

– Папка! Ты узнаешь меня?

Дина пытается стянуть шлем. На нее кидается сестра. Выводит из палаты.

– Я так и знала! Все! Теперь только по телефону. Больше не пущу никогда, – сестра Марина злится, чуть не плачет.

Динка покорно набирает номер:

– Папочка, чего тебе хочется? Может, поесть что-нибудь?

– Дунечка, спой про костер…

Ночь пройдет, и спозаранок
В степь далеко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой…[4]

– Милая моя девочка! Только трубку не клади. Мне тут… страшно что-то…

У Динки ухает куда-то сердечко, а потом медленно возвращается, но уже с тупой иголкой ужаса внутри. Эта иголочка теперь там живет всегда. «Отец же никогда ничего не боялся. Он же бесстрашный. Какой же может быть страх?»

Динка вспоминала… Дело было в нулевых. Папу вызвали на допрос в полицию. Почему его, старенького, уже заведующего лабораторией искусственного интеллекта старенького же Института Системного Анализа РАН, с трудом пережившего Перестройку? Да потому, что ему выпало несчастье быть Дининым папой. Вот и все дела.

На дворе были веселые нулевые. Вопросы тендеров решались уголовно-силовыми методами, а в тот раз намечался очень крупный по тем временам тендер на закупку информационной системы для одного из ведущих социальных Министерств России, и рынок пришел в такое волнение, что буквально брат пошел на брата. Ну, и Динку заказал ее нежный друг и любовник, Миша Мишин, глава системного интегратора и золотой партнер IBM, который решил, что не женское это дело – выигрывать тендер такого размера, а все другие доводы, кроме силового наезда, у кавалера уже иссякли.

Забавные, конечно, были времена. Так что поначалу Дина Алексеевна даже не очень сильно обиделась. Любовь любовью, а бизнес бизнесом. Все тогда были только что из девяностых, и то, что Мишин заказал свою девушку силовикам, а не киллерам, рассматривалось чуть ли не как благородный порыв.

Но в данной ситуации – папа на допросе – уже был явный перебор. Стариков и детей на этой войне трогать было не принято даже в девяностые. Дина очень-очень обиделась и приняла экстренные меры. В результате руководство силовой структуры перед папой и госпожой Кусковой искренне извинилось. Заигравшиеся товарищи понесли заслуженное наказание, а в качестве подарка ей преподнесли стенограмму допроса отца, сообщив, что читали текст запоем всем отделом:

«Молодой человек, я, пожалуй, отвечу на ваш вопрос, хотя мой адвокат и говорит, что я не обязан это делать. Вы сидите здесь передо мной и валяете дурака уже битый час без всякого уважения к собеседнику. “В поле зрения наших сотрудников гражданин…” и тому подобное. Я периодически это слышу в течение жизни. В 1974 году похожий разговор был после того, как я отказался подписать согласие на то, чтобы “информировать” силовые органы о поведении и разговорах членов группы при поездке на чемпионат мира по компьютерным шахматам. В 1990 году – после того, как я отказался выступить обличителем директора Института в участии в некотором спецпроекте с ЦК КПСС. И каждый раз эти ребята работали, исходя из исторически сложившейся ситуации. За их плечами стояли государственные машины. У них не было личного выбора, и они… уважительно относились к собеседнику. Но вы-то сегодня какую историческую задачу решаете, угрожая пожилому математику? Вы что, действительно рассчитываете так меня напугать, что я начну клеветать на собственную дочь? Вы позволяете себе театральные эмоции при полном отсутствии артистического таланта. Все, чем я вам могу помочь при сооружении этого уголовного дела, это вот. Держите ластик, сотрите ту муру, которую вы понаписали, а то потом краснеть придется. И хотя мой адвокат говорит, что надо очень вежливо с вами разговаривать, ни в коем случае не обижать, я все-таки думаю, что…»

Папа Дины провел детство со ссыльным отцом в Хабаровске и бо́льшую часть времени крутился в рыбацком порту с местными грузчиками и бичами. Так что матерился он художественно и вдохновенно. Последнее его предложение на допросе стало мемом и долго блуждало в стенах этой структуры как образец мотивирующей речи.

Отряхнувшись и придав голосу деловое звучание, Дина предложила экрану:

– Па! А давай ты мне расскажешь, как вы чемпионат мира по компьютерным шахматам тогда выиграли? А то я ведь маленькая была очень. Кроме того, что все сидели и курили, ждали от вас международный звонок, а детям можно было не спать, ничего и не помню больше.

Отец долго молчал в трубку, были слышны хрипы и свисты пораженного вирусом дыхания. Дина решила, что он задремал, но тут Алексей Васильевич начал говорить:

– Знаешь, Дунечка. Есть счастье и СЧАСТЬЕ. Я вот часто просто счастлив был. И с мамой твоей, и с другими женщинами. Ты уж прости, но так. Очень счастлив был с тобой и Ляпой (младшим братом Дины). Но такое СЧАСТЬЕ, как счастье покорения вершины созидания и победы, я испытал только однажды – когда в 1974 году судья объявил: «И чемпионом мира становится шахматная программа “КАИССА”, Советский Союз». И заиграл гимн. И советский флаг первым взмыл в небо. И вместе с ним три предыдущих бессонных года, когда дни и ночи мы учили думать, анализировать и выигрывать огромную железяку. И все эти бесконечные пачки папирос «Прима», и исчерченные формулами профессором Адельсоном-Вельским доски, и споры до драк между шахматным тренером Сашей Битманом и программистом Животовским, разрешавшиеся за графинчиками спирта, настоянного на лимонных корочках. И каждый, каждый из нас знал тогда, что он СРАЖАЕТСЯ ЗА РОДИНУ И ЗА БУДУЩЕЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. Ты понимаешь, мы были беспартийные хиппари, раздолбаи-шестидесятники, первые программисты советской страны. Но, Бог мой, какое же это было чувство НАШЕЙ ПОБЕДЫ! И, знаешь, так странно, что Россия забыла про это сегодня. Не помнит ни победы, ни победителей. Животовского потомки в Америке, Адельсон-Вельский в Израиле похоронен как израильский ученый советского происхождения. Одни мы тут с тобой, Динка, на вахте остались. Ты уж не подведи…

вернуться

4

Цит. по: Я. Полонский «Песня цыганки».

4
{"b":"847787","o":1}