Так что теперь, смотря в зрачок этой свастики, Самурра понял: «Смерть идет». Бандит сделал несколько неверных шагов назад, но тут его сердце опять пронзила острая боль. Он взглянул в окно вновь и увидел: свастика-мандала переместилась ближе – она была на стене дома напротив – глаз в центре несколько раз моргнул, наливаясь кровью все сильнее. И Самурра почуял ледяное дыхание смерти, от которой нигде не спрятаться. Однако его воля тем не менее была крепка – по крайне мере он должен закончить начатое. Самурра шаркающей походкой (ноги не слушались, боль не проходила) сделал несколько шагов к столу, внезапно в комнате похолодало, он обернулся и побледнел: свастика заняла подоконник, глаз моргнул, лучи свастики начали расти и вращаться. Рывком Самурра оказался в своему кресле, схватил чистый лист бумаги и ручку, в верхнем правом углу чиркнул: «Всем подчиненным и Наблюдателю», посередине «Последний приказ», с красной строки «Самсонова – найти и уничтожить.», глаза Самурры взглянули на подоконник – там было пусто, взглянул на портрет жены (быть может в последний раз), но не увидел ее – в рамке была свастика-мандала, ее лучи вращались все быстрее, глаз ненавидящим взором сверлил свою жертву. «Вот и все – последние секунды,» – подумал Самурра, но не стал вспоминать все прожитое и испытанное, воля велела ему закончить дело. Однако рука точно налилась свинцом, сердце билось глухо, с перебоями, точно нехотя, кишки скрутило, болью пронзило почки, ныла печень. Тем не менее Самурра нагнулся, прокусил кожу на руке, и новая игла боли привела его конечность в движение – рука вывела с новой строки «Найти и уничтожить любой ценой», строчной ниже дата, справа он начал не глядя свою подпись, а сам взглянул на рамку и увидел свою светленькую Светочку в последний раз. Затем перевел взгляд на прокушенную кожу на руке и издал стон ужаса – из раны сначала проступил глаз, затем лучи свастики, они тянулись по его руке, прошли холодом сквозь плечо, сердце, все нутро, затем вокруг глаза появилась спираль-манадала и тут лучи начали вращаться, внезапно, вихрем; ручка выпала из руки Самурры, он рухнул на пол, согнувшись пополам от боли, из его рта хлынула кровь, черная кровь, целым потоком – видимо, вихрь превратил все его внутренности в кашу, жизнь ушла из глаз Самурры, спираль перестала вращаться, лучи свастики втянулись в центр, глаз закрыл веки, метка Неведомого исчезла. Самурра остался лежать в луже собственной крови – поверженный своим врагом, своим старым другом.

***

Аквилла резко сел в своей постели – он был в холодном поту. Мария дотронулась до его спины:

– Что-то случилось?

– Кошмар приснился, – ответил барон.

– Ты уверен, что именно кошмар?

– Такого не может быть в действительности: я видел Самурру.

– Того упыря, что отправил к тебе своих псов?

– Можно сказать и так, а можно – мой бывший друг, мой враг…

– И что тебе приснилось?

– Что он умер в страшных мучениях, что знак Неведомого пришел к нему и разорвал в клочья все его внутренности, что Самурра лежал в луже собственной крови, навсегда покинув этот мир.

– А что он делал перед смертью? Молился, просил о пощаде, звал любимую?

– Нет, выписывал приказ найти и уничтожить меня.

Мария усмехнулась:

– Значит ты все правильно сделал. Собаке – собачья смерть.

– Не говори так, пожалуйста.

– Разве он заслужил что-то другое?

– Это я заслужил нечто иное, нежели лежать в постели с девушкой, черствею, любовь моя, не прошло и восьми часов как из-за меня погибло трое человек, а я ни капли не раскаиваюсь, что со мной?

– Ты просто хорошо подготовлен, милый. Скоро тебе предстоит предать смерти тысячи. Какое уж тут раскаяние из-за трех шакалов?

Аквилла резко обернулся, положил ладонь единственной руки на затылок своей любимой и долго смотрел ей в глаза.

– Откуда ты знаешь? – спросил он, наконец.

– А ты не обратил внимание на татуировку прямо под моей левой грудью?

– Обычно я не смотрю на нею, а касаюсь соска языком или губами.

– Так посмотри разок, любвеобильный ты мой, – усмехнулась Мария и, улыбаясь, откинулась назад.

Аквилла включил лампу, осторожно приподнял грудь любимой, посмотрел и замер изумленным – там была небольшая, не больше двухрублевой монетки, татуировка знак Неведомого.

– Ох, уж этот проклятый Орден, – прошептал Аквилла, поцеловал татуировку и спросил, – Скажи ты была в Ордене до того, как меня завербовали?

– Нет, – с улыбкой, будто вспоминая что-то хорошее, ответила Мария, – Меня завербовали из-за тебя, тогда на рассвете ко мне пришел сыскарь, как там его, Шлейхель, вместе с женщиной в мантии и маске медведя. Они бесцеремонно вошли ко мне в дом и спросили, люблю ли я тебя настолько, что готова последовать в неизвестность и неопределенность. Все тогда считали тебя погибшим, и это было словно чудесное воскресение. Конечно, я согласилась и ответила, что готова пройти хоть через саму преисподнюю лишь бы быть с тобой. И, как видишь, до сих пор не раскаиваюсь, хотя мне пришлось взять новое имя, сменить место жительства, солгать друзьям и родителям, что я встретила свою любовь – прекрасного человека, приняла его религию и уезжаю с ним в далекую восточную страну. Ха, все тогда решили, что я сошла с ума, как будто никто из них никогда не совершал безумные поступки ради любви. Впрочем я, пожалуй, не солгала им, сказав, что встретила того самого человека.

– В этом ты абсолютно права, – улыбаясь, подтвердил Аквилла, поцеловал ее, и лег, положив Машину голову себе на плечо.

***

Утром в семь часов барон Аквилла проснулся от звонка в дверь. Долгого, настойчивого и нетерпеливого, а затем пошли короткие, конвульсивные и еще более нетерпеливые, один за другим. Аквилла вскочил с кровати, проклиная утренних гостей, накинул халат и пошел к двери. На пороге оказался посыльный в форменной прокурорской одежде.

– Надеюсь, вы принесли мне весть от господина прокурора, что все улажено, дело замято, и так далее? – позевывая, спросил Аквилла.

Мрачный посланец из прокуратуры в ответ, молча прошел, не разуваясь, на кухню и положил на обеденный стол сверток и какое-то сопроводительное письмо, коротко сказал:

– Распишитесь в получении.

– Что это? – спросил Аквилла, разворачивая сверток, в котором оказался достаточно массивный футляр – сантиметров 40 длиной, не меньше.

– Последняя разработка НИИ Геронтологии при Генпрокуратуре. Я как руководитель проекта был против вручения вам опытного образца, но у вас слишком влиятельные и настырнее друзья в руководстве. Распишитесь в получении, а потом рассматривайте сколько влезет.

Нехотя Аквилла поставил свою размашистую подпись на сопроводительной, из которой следовало, что ему, сыскарю, направлена во временное пользование опытная модель боевого протеза РВ-17 в количестве 1 штуки.

– Боевой протез? Это издевательство такое, да? – закипая, прошипел Аквилла.

– Сейчас увидите, что это, – ответил мрачный тип, открывая футляр и доставая из него механическую руку (фрагмент от локтя до кончиков пальцев). Как раз недостающий барону фрагмент руки.

– И что она может? – скептически спросил Аквилла.

Посланник начал свой ответ издалека:

– Боевой протез разработан в рамках проекта Рука Возмездия, это опытный образец № 17. Предыдущие 16 моделей были провалом, хотя можно и назвать их ступенями к цели, поскольку функциональности протеза мы добились именно работая над ними. Но 17-ая – это успех, можно сказать гордость НИИ.

– А почему не работали предыдущие 16-ть?

– Может быть потому что большую часть бюджетов распиливали мои предшественники, а может потому что в них мы рассчитывали исключительно на технику, но год назад Вертинский, курируя работу НИИ, отдал волевое распоряжение и к участию в проекте допустили двух колдунов.

– В смысле магнетизеров?

– Да нет – именно колдунов. Знахарей из каких-то глубинок Союза. Уж не знаю, чего они там не заговаривали, но самое сложное – подключение схем к живым нервам человека успешно произошло. А теперь приготовьтесь.