Переодевшись, я вернулся во двор. Меня ждал заваренный дедушкой чай и приготовленные бабушкой кята. Ни о чём другом думать я больше не мог. Да и зачем?
Глаза как твои
— Вы видите то, чего никто не видит.
– Вы не видите то, что видят все.
Белые. Таких глаз я никогда не видел. Выцветшие и мутные, словно запылённое стекло, они смотрели будто насквозь. Жуткое зрелище. Мы шли с дедушкой из магазина, когда незнакомая бабушка стукнула тростью прямо у меня под ногами. Я хотел было сказать что-то резкое, но дедушка опустил ладонь мне на плечо и поздоровался:
– Здравствуй, Мара.
– Твоему внуку, – голос её, точно лезвие по пенопласту – такой же противный и скрипучий, – не помешает хоть иногда смотреть под ноги.
Я округлил глаза от возмущения и поджал губы.
– Ну, знаете…
– Я помогу тебе спуститься с небес, – женщина хмыкает и сплёвывает на землю. – Конечно, он умрёт. Ты многого не замечаешь, но я вижу, как ты мучаешься от этой мысли, и как страдает твоё сердце. Слишком наивное, чтобы признать, что это неизбежно, ребёнок.
– Мара, – дедушка сжал пальцы на моём плече.
– Думаешь, он всегда будет рядом? Прими это, пока не поздно. Иначе потом придётся слишком много плакать.
– Мара, – дедушка повторил чуть громче.
– Ты и сам это видишь, – она подняла трость и потрясла ею в воздухе, – Господь решил оставить меня без глаз, но наделил даром видеть человеческие души. И я вижу, что его душа не находит покоя. Он страдает и будет страдать ещё долго. Пройдёт много времени, прежде чем этот глупый мальчишка сможет смириться. Это твоя вина.
– Я услышал тебя, Мара, – дедушка взял меня за руку и потянул за собой.
– У него твои глаза. Твои! – крикнула вслед старуха и зашлась в приступе кашля.
– О чём она говорит? У тебя глаза серые, а у меня карие. Как они могут быть одинаковыми? – я едва успевал за дедушкой. Обычно он ходил медленно и никуда не торопился, а сейчас шёл так быстро, будто хотел убежать от чего-то.
– Всему своё время.
Это всё, что сказал тогда дедушка. Когда мы дошли до дома, он заперся в кабинете и не выходил до самого ужина. Я сел на качели – деревянную плашку, перевязанную верёвками и подвешенную на ветке тута. Странное чувство, которое впервые я ощутил в поле дождя, вернулось. Дыхание сбилось, кончики пальцев закололо от холода, в горле неприятно защекотало. Я посмотрел в сторону летней кухни, где готовила хангяль бабушка. Мой любимый. Но от этого стало только хуже. На глазах выступили слёзы и нос защипало. Может, это всё от лука… Точно! Для хангяля нужно много лука, вот и захотелось плакать. Ведь других-то поводов нет. Нет?
Я обернулся. Сквозь мозаику стеклоблоков угадывалась дверь кабинета. Наверное, дедушка сейчас разбирает прошлые планы уроков или печатает на машинке. Скоро он откроет застеклённые двери и выйдет во двор. Прямо сейчас и откроет. Ещё секундочку…
А в голове гремели слова старой женщины: «Конечно, он умрёт». Я спрыгнул с качели и замотал головой, жмурясь до белых пятен в глазах.
– Нет, не будет этого! – подошва тапочка упёрлась в камень, я полетел назад и, оказавшись на земле, закричал в голос.
Испугавшаяся бабушка выбежала ко мне и опустилась рядом на колени. Она прижимала меня к себе, попутно ощупывая – не ушибся ли. Но такие раны никто разглядеть не в силах.
– Неправда! Неправда! Неправда! – я вопил на весь двор, задыхаясь от слёз и отчаянно пытаясь поверить в свои же слова. Но старый скрипучий голос в голове обернулся в мой собственный и повторил:
– Он умрёт…
Дверь кабинета тихо скрипнула и закрылась.
***
На следующий день я пришёл к этой женщине сам. Она, как и вчера, сидела на лавочке возле железных ворот и стучала тростью по земле. Голова её была опущена. Только сейчас я заметил, как странно она одета: тёмно-синий платок, прижатый плетённым ободком к макушке, большие серьги с круглыми звеньями, длинная юбка с бахромой и чёрная рубашка со стоящим воротником. На плечах шерстяной платок, закреплённый брошкой в форме паука. В такую-то жару… Странная она.
– Я не смогу помочь тебе, и никто не сможет, – стоило мне подойти, как старушка заговорила своим противным голосом. – Каждый через это проходит по-разному, каждому уготована своя дорога, и какой она будет, не узнаешь, пока на неё не ступишь. Твоё сердце волнуется, я вижу, – она подняла голову и причмокнула губами, сморщив нос. – Дай руку.
Я был уверен, что это она виновата в моём волнении. Что именно из-за неё в груди так тесно. Мне даже подумалось, что она прокляла меня. Но всё же я протянул руку, потому что где-то глубоко внутри знал, что так надо.
Старушка нахмурилась, дрожащей ладонью водя по воздуху, и, лишь коснувшись моей, продолжила:
– Твой страх велик, ребёнок, но он напрасен. Это неизбежно и оттого пугает. Раньше ты и подумать не мог, что однажды он умрёт, да? Что же тебя заставило усомниться? – женщина хрипло рассмеялась, поглаживая большим пальцем внутреннюю сторону моей ладони. – Мне тоже так казалось. Но посмотри на меня – я старая. Даже слишком. Но Господь решил, что нам ещё рано встречаться. Такова Его воля и такова моя судьба. Но когда время придёт, я не стану противиться. – Старушка покачала головой и заговорила снова. – Он никуда не уйдёт. Тебе понадобится время, чтобы понять это. Не смотри на мир – научись его видеть.
– Вы сказали, что у меня глаза дедушки, но ведь они другие, видите? – я наклонился и широко раскрыл глаза. – Вот они, ни капельки не похожи.
Мара прищурилась, сжала рукоять трости пальцами и уставилась мне в грудь. Брови её дрожали.
– Вы смотрите не ту…
– Совсем не похожи, говоришь? – старуха скривила губы в ухмылке и сплюнула на землю. – Всему своё время, глупый мальчишка.
– Ничего не глупый! Не обзывайтесь, – я насупился и вырвал ладонь из чужой руки. – И зачем я вообще пришёл сюда. Только и делаете, что говорите загадками, а я потом придумываю всякое. Даже почти поверил, что вы ведьма и прокляли меня. Не хочу с вами разговаривать!
Я развернулся и уверенно зашагал обратно, пиная каждый камень, что попадался под ноги. Настроение было прескверное. И всё из-за этой бабки, будь она сама проклята. Наговорила мне чепухи и сидит там, смеётся над моими страданиями. Точно ведьма.
Пока я поминал бедную старушку на добром слове, солнце остановилось прямо над моей головой. Стало жарко и душно. Я спрятался в тени каштанов и прислонился спиной к каменной изгороди.
– Только настроение себе испортил, – пробубнил я и пнул очередной камешек. Он ударился о другой камень, подпрыгнул в воздухе и врезался в пустую металлическую бочку. Тишину сотряс глухой звон, на звук откликнулись цикады и сверчки. Листик каштана упал на крышку бочки. Листья эти большие и красивые, похожие на ладошку с пятью пальцами, оттопыренными во все стороны. Дедушка рассказывал, что из них готовят отвар и делают настойки, которые укрепляют сердце. Мы собираем листья каштана каждый август, чтобы зимой бабушка добавляла их в чай. Интересно, а как здесь зимой? Наверное, родник замерзает, а холмы прячутся в снегу…
Как-то мы с дедушкой устроили небольшую зиму. Бабушка тогда очень разозлилась. Нам было поручено взбить подушки, подвешенные на веревке, но при очередном ударе ткань порвалась и белые гусиные перья разлетелись по двору, подхваченные ветром. А когда бабушка увидела это и собралась уже закричать на нас, одно перо влетело ей прямо в рот. Тогда она и сама пару раз ударила подушку выбивалкой. Дедушка изо всех сил старался не засмеяться, а я тихо хихикал в кулак у него за спиной.
Воспоминания вызвали у меня улыбку и, успокоившись, я пошёл дальше. Неприятное чувство внутри притупилось, но появилось новое – волнующее по-доброму. Словно совсем скоро Новый Год и обязательно случится что-то хорошее.
Много лет спустя я пойму, как права была старушка Мара. Я буду часто слышать, что мои глаза похожи на дедушкины, что в них есть тот же тёплый свет и спокойная мудрость, как будто ничего меня удивить не может. Вот только поражало меня в мире всё, и с каждым днём лишь сильнее. Со временем я научусь замечать то, чего никто замечать не хочет: буду видеть, как играют в салки листья с ветром, как кружат в вальсе снежинки, как оставляют невидимые следы на песке волны, как обнимают облака солнце. И буду видеть дедушку везде, куда упадёт взгляд. Душа моя и правда будет долго страдать, не желая принять действительность. Оно так всегда бывает, когда привязываешься слишком сильно. Но это будет потом, а сейчас…
