В принципе такая штука, как внешняя угроза, должна бы объединять. Но, как и среди солидных государевых людей при чинах и званиях, в структуре совокупных вооружённых сил туземной Голгофы, как бы сплочённых единой задачей, тем не менее, также наблюдалось весьма серьёзное разделение. То ли на рода войск, то ли по принципу комплектования и облику комсостава, то ли по концептуальному определению наиболее вероятного противника. Кто есть кто можно было судить и по хозяину или командиру, у кого какой. Кто из командующих хозяев в законе, а кто – верхом на законе. Именно этот коренной признак выделял как минимум две мощные группировки боевых охранных сил Ближней заставы Ручья. Да так оно и было, даже чисто визуально в отношении того же комсостава – одни ходили в камуфляже со звёздочками на погонах, другие – в той же степени пятнистые, но без остроконечных опознавательных стигм. Да и в способах несения службы они также разнились, правда, не сказать, чтобы уж слишком. Даже если вместе раньше что-то делили или тёлочек общих имели, всё это теперь решительно отступало на задний план. Что было, то было, дружба дружбой, а табачок – врозь! Основной служивый императив. Что-то более всего глубинное и потому единственно могущественное их выстроило и теперь держало друг напротив друга, не давало слиться, однако пока не позволяло и схватиться врукопашную. Однако для чего-то же держало?! Для каких-таких дел они тогда непрерывно и до седьмого пота тренировались?!
Именно таковы они и были на Ближней заставе великого Ручья – друзья-неприятели, незримой и властной рукой сведённые вместе стражи порядка из двух самых могущественных служб безопасности огромного региона, частной и государевой, в законе и верхом на законе. Того и гляди схватятся или втихомолку перегрызутся. Псы есть псы. Нестихающая конкурентность и вправду чувствовалась во всём, притом по нарастающей – и в степени боевой и особенно финансово-политической подготовки, и в великосветско-плебейской манере держаться самим, но особенно по части непрекращающихся разминок с прекрасным полом. Тут уж одни иногда сто очков вперёд давали другим, замороженным казённым уставом и особенно окладом. Но как те, так и другие служивые дебилы бодибилдинг тот выделяли особенно – можно сказать, обожали.
Такой профессионализм пропить решительно невозможно. Никак нигде и ни за что. Поэтому аккредитованные журналисты торопились свои накаркивающие предчувствия внести в анналы в режиме реального времени непрерывно пишущейся истории. Хотя бы в качестве чернового материала стартующей прелюдии эпохального мероприятия. Наверняка потом, отмотав на начало, в самых незначительных деталях и нюансах они же, теперь вместе со следователями, и обнаружат коварные зародыши развернувшихся потом событий. Похвалятся, как же они точно с самого начала рассчитали, а может вправду накаркали их. Сами себя за интуитивную предусмотрительность, если ещё живы останутся, поцелуют в одно место. Или даже в два.
Но так будет потом. А сейчас… Сплошной шорох в кустах, перебиваемый лишь скрипом лычек или треском отдираемых в страсти погон. Противно даже слышать. Тем более слушать.
Порою телевизионщики снимали просто так, навскидку, творили в режиме нон-стоп, словно акыны, наобум роясь в собственных ощущениях, впечатлениях, в нащупываниях кружащих вокруг невидимых и видимых потоков чего-то волнующего, но пока непонятного. Иногда же летописцы занимались простой постановкой сюжетов, заранее определяя и расстанавливая, какими они должны быть. Загодя режиссируя и воплощая позиции сторон, тех или иных действующих лиц, определяя потенциалы и мощности наиболее вероятных разрядов. Наконец просто расслаблялись, впрочем, и тогда неуклонно выдерживая стойку на малейшие колебания и завихрения мощно несущегося совсем-совсем рядом, а то и прямиком сквозь них – всё более правильного общественного, прости господи, мэйнстрима.
Вот один корреспондент, плотный, седеющий творец (особая тревожащая примета – полное отсутствие татуировок), посадил на василькову кобылу своего сынка, в педагогических целях мобилизованного папаней в творческую командировку. Маленького мышонка, но по имени Лев. Василёк сходу обрядил пацанчика в казённую съёмочную бурку, накрыл его большой лохматой папахой и, взяв кобылу за узду, повёл по тенистой аллее, словно бы из доброй лишь слегка угрюмой сказки. Оператор, приседая, а потом, выпрямляясь, вёл-вёл их объективом своего заграничного цифровика, на секунду останавливал кадр и перебегал на новое место. Затем опять трудолюбиво мерцал ленивым, крысино-красным глазком бегущей видеозаписи. Разминал шею и правую кисть. Корреспондент-папа также постепенно сосредоточивался на предстоящей теме и что-то в его костяной голове медленно, но и неотвратимо вызревало. Если бы что-то хорошее, то и не вздрагивал бы при этом. Поэтому речь могла идти только о чём-то гениальном.
Да, в какой-то момент сказал тот творец сам себе! О да! Здесь будет фильм наш заложён! Да какой фильм! Достаточно людям обыденных репортажей, зарисовок и очерков! Хватит буколических, прилизанных картинок красивой жизни властной богемы на туземной Лысой Горе. Пусть всё слепится так, как оно на самом деле и станет происходить! Практически в режиме реального времени. Хотя и в записи, но словно бы один к одному. Шабаш получится? Наверняка! Вот пусть он и отразится в кадре. Как есть. Или каким получится. Мол, каким образом найду соответствующих персонажей, таким и запечатлею. И оформлю всё это в свет. А там, господь расположит, может быть, не выдаст и не съест. Наоборот. Сам смонтирует по правде жизни, как она покажет, куда вывезет. Акценты безошибочно расставит. Конец героям помучительнее состряпает. Всё равно настоящий созидатель не тот, кто производит что-либо, а кто монтирует и отпускает в свет. Не выпускает, а именно отпускает. Бросает в море. Иногда с камнем на шее. На худой случай со спасательным кругом.
Вот так он и сказал сам себе. Впрочем, может это ему в ржании мучающейся кобылы почудилось. Зов судьбы, поднимающий мёртвых. Во всяком случае, предощущение великой, то есть, скандальной будущности сыграло исключительно важную роль в том, что конкретно впоследствии получилось, какой именно фильм нон-фикшн склеился «за нашу и вашу свободу». Да и что вокруг на финише в самом деле попутно, до кучи подклеилось. Скормить же «пиплу» потом можно было что угодно. На «ура» вновь прошло всё, что показали.
Сегодня, как было подмечено всеми без исключения, в том числе и им самим, казачок Василёк проявлял себя удручающе трезво, тихо, располагающе к задушевным контактам всех доступных ему родов, величин и сортов. По идее они конечно могли быть всякими, иногда даже и вовсе не быть. Но вот кто единственно его всегда понимал, всегда охотно и по любому с ним контактировал – лишь Тоська, его единственная подруга. Может она и была его куратором? Кто знает. Хотя принципиально в целях маскировки и оставалась кобылою. В целом доброе животное неизменно терпеливо сносило все свои служебные обязанности. Слушалось малейшего движения узды и неизбывно благодарным оставалось за малейшие послабления, да и вообще почти не артачилось. Так, копытом только иногда. Промеж рог.
Василёк очень даже берёг доставшуюся ему непарнокопытную кормилицу, старался сильно некопытными или парнокопытными клиентами не нагружать, например, не очень грузных свинтусов подбирать. Это не всегда удавалось, хотя бы потому что последний выбор оставался всё-таки не за ним. Вот корреспондентский малец, мышонок по имени Лев, тот оказался идеальным седоком для Тоськи. Лёгкий, подъёмный, как и в самом деле летучий мышонок, незаметный в огромной бурке, он лишь взглядывал по сторонам из-под косм папахи своими огромными студёными глазыньками и как-то так подозрительно и многообещающе молчал. Может потому что в штанишках считалось сухо. Потом без папки, бывало, и сам ка-ак залезет сзади!.. Как такого Льва да не покатать?! Любой покатает. Хоть ночью. Но это конечно уже было бы слишком.
