— Дай-ка я тебе помогу, — сказала Сигэ, становясь за кухонный стол. — Это была та цветочница, которая всегда приходит?
— Да.
— Видела у отца альбомы, которые ты ему подарила?
— Не обратила внимания.
— Он только их и взял с собой.
То были альбомы репродукций с картин Пауля Клее, Матисса, Шагала и некоторых более поздних художников-абстракционистов. Тиэко купила их для отца, рассчитывая, что они, возможно, помогут натолкнуть его на новые идеи.
— Зачем ему рисовать? Его дело продавать то, что изготовлено другими. Так нет же… — Мать умолкла, не закончив фразу. — А ты всегда носишь кимоно, сшитые по рисункам отца, — продолжила Сигэ после недолгого молчания. — Мне следовало бы поблагодарить тебя за это.
— Поблагодарить?! Мне они просто нравятся — вот я их и ношу.
— Отец не говорил, что кимоно и пояса, которые ты надеваешь, какие-то грустные?
— Матушка, они скромны, но если внимательно приглядеться, сразу чувствуешь, что сделаны они со вкусом. Некоторые даже очень их хвалят.
Тиэко вспомнила сегодняшний разговор с отцом.
— Что ж, красивой девушке бывают к лицу как раз скромные кимоно, хотя… — проговорила Сигэ, приподнимая с кастрюли крышку и помешивая жаркое деревянными палочками. — Твой отец почему-то перестал делать модные эскизы для нарядных кимоно.
— А ведь в былые времена он очень увлекался яркими, необычными рисунками…
Тиэко кивнула.
— Матушка, а почему вы никогда не надеваете кимоно, изготовленные по эскизам отца? — спросила она.
— Твоя мать слишком стара для этого.
— Вы все говорите: стара, стара, а сколько же вам лет?
— Старуха я, — только и ответила Сигэ, не вдаваясь в подробности.
— Кимоно с тонким и скромным эдоским узором работы Комия, которого называют «сокровищем культуры» или иначе — «национальным достоянием», очень к лицу молодым. Прохожие даже оглядываются.
— Ты не сравнивай Такитиро с великим мастером Комия.
— Почему же? Наш отец выискивает в самых глубинах человеческого духа…
— Не говори так сложно, мне этого не понять, — оборвала ее Сигэ, склоняя свое белое, типичное для женщины Киото лицо. — А знаешь, Тиэко, отец к твоей свадьбе обещал изготовить совершенно замечательное кимоно… Вот и я давно жду, когда наступит этот день…
— К моей свадьбе?!— Лицо Тиэко слегка омрачилось. Потом она подняла на мать глаза и спросила: — Скажите, матушка, с вами случалось когда-нибудь в жизни такое, что потрясло ваше сердце, перевернуло душу?
— Дважды. Может, я тебе и говорила об этом — когда я вышла замуж за Такитиро и когда мы с ним похитили крошечную девочку Тиэко. Мы тебя привезли тогда на машине. С тех пор минуло двадцать лет, но и теперь, когда я вспоминаю об этом, сердце готово выпрыгнуть из груди. Вот дотронься…
— Матушка, разве меня не подкинули?
— Нет, нет, ты ошибаешься! — Сигэ чересчур решительно затрясла головой. — Человек хоть раз в жизни совершает дурной, ужасный поступок, — продолжала она. — Похищение ребенка — преступление более тяжкое, чем кража денег, чем всякое иное воровство. Я думаю, это хуже, чем убить человека.
— …
— Представляю, как горевали твои родители, — ведь от такого можно сойти с ума! Когда я задумываюсь над этим, мне начинает казаться, что даже теперь я согласилась бы вернуть тебя им… Но нет, я тебя никому не отдам. Конечно, если бы ты их отыскала и пожелала возвратиться к настоящим отцу и матери, тут уж ничего не поделаешь, но… я бы не перенесла этого. Может быть, умерла бы от горя.
— Матушка, не говорите так! На свете у меня только одна мать — это вы…
— Знаю, и это делает мою вину еще более тяжкой… Мы с отцом понимаем, что нам уготовано место в аду, но что нам ад, если нам посчастливилось вырастить такую прекрасную дочь. По взволнованному лицу матери потекли слезы. Тиэко и сама заплакала.
— Скажите мне правду: я подкидыш? — с мольбой в голосе спросила она.
— Нет, нет! Я ведь тебе уже говорила… Почему ты сомневаешься в моих словах?
— Не могу поверить, что такие люди, как вы, как отец, могли похитить ребенка.
— Разве я тебе сейчас не говорила, что раз в жизни человек совершает дурной поступок?
— Скажите, где вы меня похитили?
— В Гионе, — без запинки ответила Сигэ. — Мы приехали туда вечером полюбоваться на цветущие вишни и увидали лежащего на скамейке под вишневым деревом ребеночка — прекрасного, как цветочек. Мы склонились над ним — и он нам улыбнулся. Я взяла его на руки — и уж никакие силы не могли заставить меня снова положить его обратно. Я прижалась щекой к его щечке, а отец поглядел на меня и говорит: «Сигэ, украдем его! Бежим, скорее бежим отсюда!» Остальное было как во сне. Помню лишь, что мы помчались к харчевне «Хирано», знаешь, той, которая славится имобо[21] — там мы оставляли машину, — и уехали домой…
— …
— Твоя мать, наверное, куда-то отлучилась, а мы и воспользовались этой минутой.
Рассказ Сигэ был не лишен логики.
— Это судьба… Так ты стала нашей дочерью, Тиэко. С тех пор минуло двадцать лет. Хорошо ли мы поступили — не знаю, но в душе я молитвенно соединяю руки и уповаю на прощение за совершенный поступок. Наверное, и отец тоже.
— Матушка, не корите себя! Я всегда говорю себе: до чего же мне повезло!
— Тиэко прижала к глазам ладони.
Похищена ли была Тиэко или подкинута, но в книге посемейных записей она значилась законной наследницей семейства Сада.
Когда отец и мать впервые — она в ту пору поступила в среднюю школу — признались Тиэко, что она не родной ребенок, девочка не восприняла этого всерьез и даже подумала, будто родители так сказали, потому что она плохо себя ведет.
Наверное, они опасались, что она прежде узнает об этом от соседей. А может, верили в непоколебимость дочерней любви и решили: девочка уже достаточно взрослая и можно сказать ей правду. Признание родителей застало Тиэко врасплох, но нельзя сказать, что она уж очень опечалилась. Она не особенно страдала и когда стала взрослой. В ее любви к Такитиро и Сигэ ничто не изменилось, не осложнились и их отношения. Словом, ничего такого не возникло в ее душе, что нужно было искусственно подавлять. Может, тому способствовал характер Тиэко.
Но если она не дочь Такитиро и Сигэ, значит, где-то живут ее настоящие родители; чего доброго, у нее даже и братья есть, и сестры. «Я с ними вряд ли свижусь, — размышляла Тиэко, — и живется им тяжко, должно быть, не то что мне».
Но главное было не это. Больше тревожило огорчение, какое могла бы она доставить нынешним отцу и матери — хозяевам дома со старинной решеткой.
Вот почему Тиэко там, на кухне, прижала ладони к своим глазам.
— Тиэко, — Сигэ положила ей руку на плечо, — не спрашивай больше о прошлом. Мир так устроен, что никому не ведомо, где и когда упадет ему в руки драгоценный камень.
— Драгоценный камень?! Не слишком ли лестное сравнение? Но я была бы счастлива, если бы он пришелся впору вашему кольцу, — прошептала Тиэко и усердно занялась приготовлением ужина.
После ужина Сигэ и Тиэко поднялись наверх в дальнюю комнату.
В фасадной части второго этажа находилась скромная комната с маленьким оконцем и низким потолком, где ночевали ученики и посыльные. В дальние же комнаты вела галерея, проходившая сбоку от внутреннего двора. Туда можно было попасть и прямо из лавки.
Самых уважаемых, давнишних покупателей обычно принимали в дальних комнатах. Там же при случае они ночевали.
С обычными покупателями переговоры велись в гостиной первого этажа, выходившей во внутренний двор. Это была большая комната — от лавки до задней части дома. Вдоль стен — полки с товарами. Здесь на полу, устланном тростниковыми циновками, раскладывали ткани и кимоно, чтобы покупатели могли свободно их разглядывать.
На втором этаже были еще две небольшие комнаты с высокими потолками — спальни родителей и Тиэко.
Тиэко села перед зеркалом и распустила длинные, изумительной красоты волосы.
