— Небо как в летнюю пору… — сказала Сигэ, глядя поверх клена. — Запомни, Тиэко, ты родилась здесь. Пусть не я тебя родила, но на свет появилась ты в этом доме.

— Да, да! — согласно кивнула Тиэко.

В храме Киёмидзу она сказала правду Синъити: ее не похитили в парке Маруяма под цветущими вишнями, а подкинули у входа в лавку Такитиро. Он и подобрал ее там.

С тех пор минуло двадцать лет. Такитиро тогда было за тридцать, и он не отказывал себе в развлечениях. Поэтому Сигэ не сразу поверила его объяснению, когда он появился с младенцем на руках.

«Не пытайся изворачиваться… Ясно, как белый день: это от одной из твоих знакомых гейш».

«Несусветная чушь! — Такитиро даже побагровел от возмущения. — Лучше погляди, во что закутана девочка. Ну как? Ты и теперь будешь настаивать, что это ребенок от гейши?» Он протянул младенца жене. Сигэ взяла девочку на руки и прижалась щекой к ее холодному личику.

«Что нам с ней делать?» — спросила она.

«Пойдем в дом, там все спокойно обсудим. Чего стоишь как истукан!»

«Она совсем еще малютка, должно быть, всего несколько дней, как родилась».

Отец и мать девочки были неизвестны, и записать ее как приемную дочь Такитиро не имел права — на то требовалось согласие родителей. Тогда он зарегистрировал ее в книге посемейных записей как наследницу супругов Сада. Девочку назвали Тиэко.

В народе говорят: если в семье усыновляют ребенка, обязательно появится на свет и свой собственный. Но у Сигэ так не получилось, и супруги Сада посвятили себя воспитанию единственной дочери. Прошло много лет, и их все меньше заботило, кто настоящие родители, подкинувшие девочку. Они даже не знали, живы ли те.

В тот раз уборка после ужина много времени не потребовала, и Тиэко быстро справилась с ней одна: собрала листья бамбука, в которые были завернуты рисовые колобки с рыбой, и вымыла чашки из-под супа.

Потом она поднялась на второй этаж в свою спальню и стала разглядывать альбомы с репродукциями Пауля Клее и Шагала, которые отец брал с собой в Сагу. Незаметно она задремала, но вскоре проснулась от собственного крика.

— Тиэко, Тиэко! Что с тобой? — донеслось из соседней комнаты. Тиэко еще не успела ответить, как раздвинулись фусума и вошла Сигэ. — Наверное, плохой сон приснился — ты так кричала. — Сигэ присела на постель Тиэко и включила ночник у изголовья.

Тиэко привстала — еще во власти ночного кошмара.

— Ой, да ты вся в поту. — Сигэ взяла с туалетного столика марлевое полотенце, вытерла ей лоб, потом грудь. Девушка не противилась. До чего же хороша эта юная белая грудь, подумала Сигэ.

— Вытри под мышками, — сказала она, протягивая полотенце.

— Спасибо вам, матушка.

— Страшный был сон?

— Ага. Мне приснилось, будто я падаю с высоты, медленно лечу вниз сквозь зловещий зеленый сумрак, а дна все нет.

— Такие кошмары бывают у многих: падаешь, падаешь без конца в бездонную пропасть. Как бы ты не простудилась, Тиэко. Может, сменишь ночное кимоно?

Тиэко кивнула. Она еще не вполне очнулась и с трудом стояла на непослушных ногах.

— Не надо, не надо, я сама принесу.

Тиэко, немного стесняясь матери, быстро сменила спальное кимоно и начала складывать снятое.

— Оставь, все равно его надо выстирать. — Сигэ взяла у нее из рук кимоно и кинула на стоявшую в углу вешалку. Потом снова присела у изголовья.

— Нет ли у тебя жара? — Сигэ пощупала лоб Тиэко. Лоб был холодный. — Наверно, ты просто устала от поездки в деревню.

— …

— У тебя нездоровый вид. Пожалуй, принесу свою постель и лягу рядом.

— Спасибо, матушка, не беспокойтесь. Мне уже хорошо, идите отдыхать.

— Что-то не верится. — Сигэ отогнула одеяло и прилегла на край постели. Тиэко подвинулась, давая ей место. — Ты уже совсем взрослая, даже неловко спать с тобой в одной постели. Наверно, не усну.

Но Сигэ заснула первая. Тиэко выпростала руку из-под одеяла и осторожно, чтобы не разбудить мать, погасила свет. Ей не спалось.

Сон, который видела Тиэко, был длинный. Матери она рассказала лишь о самом его конце.

Вначале он был приятен и похож на явь. Ей снилось, как они с Масако приехали в деревню на Северной горе и любуются криптомериями. Масако ей говорит, как она похожа на ту девушку, но во сне это сходство занимает ее гораздо сильнее, чем наяву тогда в деревне.

В конце сна она стала проваливаться куда-то вниз сквозь зеленый сумрак… Откуда он? Быть может, от рощи криптомерии на Северной горе?

Такитиро нравились состязания в рубке бамбука, устраиваемые храмом Курама. То был по-настоящему мужской праздник.

Такитиро посещал эти состязания с юных лет, и они не были ему в новинку, но в нынешнем году он решил взять с собой Тиэко. Тем более что другой праздник — знаменитый Праздник огня в Курама — на этот раз не отмечали из-за нехватки денег.

Такитиро опасался ненастной погоды: состязание дровосеков обычно происходило в самый разгар цую[31].

Девятнадцатого июня был настоящий ливень — слишком сильный даже для сезона дождей.

— Такой ливень долго не продлится — завтра обязательно распогодится, — повторял Такитиро, поглядывая на небо.

— Отец, я вовсе не боюсь дождя, — успокаивала его Тиэко.

— Знаю, — ответил Такитиро, — но если не будет хорошей погоды…

Двадцатого весь день, не переставая, моросил дождь.

— Закройте двери и окна, — приказал Такитиро служащим в лавке. Иначе весь товар отсыреет.

— Отец, выходит, мы не поедем? — спросила Тиэко.

— Пожалуй, отложим до будущего года. Гору Курама сейчас всю заволокло туманом…

В состязаниях обычно участвуют не монахи, а простые миряне. Подготовка к ним начинается восемнадцатого июня: отбирают по четыре ствола женского и мужского бамбука, которые закрепляются между бревнами, поставленными справа и слева от входа в главное святилище храма. У мужских деревьев оставляют листья, но обрезают корни, женские оставляют с корнями.

По традиции участники состязания, расположившиеся слева от входа в святилище — если повернуться к нему лицом, — называются командой из Тамбы, а справа — командой из Оми[32].

Каждый участник надевает традиционную одежду из грубого шелка, обувает соломенные сандалии на шнурках, подвязывает рукава тесемками, опоясывается двумя мечами, голову обматывает кэса[33], сшитым из пяти лоскутьев, к пояснице прикрепляет листья нандины и берет в руки тесак в парчовых ножнах. Предводительствуемые глашатаем, расчищающим путь, участники состязания направляются к вратам храма.

Примерно в час пополудни монах в старинном одеянии гудит в раковину, возвещая начало состязания. Два юных послушника, обращаясь к настоятелю храма, нараспев провозглашают:

— Поздравляем с праздником рубки бамбука!

Затем они подходят к расположившимся слева и справа от главного святилища участникам состязания и говорят:

— Желаем успеха команде Оми!

— Желаем успеха команде Тамбы!

Следует процедура выравнивания стволов бамбука, после чего послушники извещают настоятеля:

— Выравнивание окончено.

Монахи входят в святилище и читают сутры. Вокруг за неимением цветов лотоса[34] разбрасывают ранние хризантемы.

Настоятель спускается с возвышения, раскрывает веер из кипарисовика и трижды поднимает и опускает его. Это знак к началу состязаний.

С возгласами «Хо!» участники состязаний по двое подходят к стволам бамбука и разрубают их на три части.

Это состязание и хотел Такитиро показать Тиэко. Как раз в тот момент, когда он все еще колебался, ехать ли в такой дождь в Курама, пришел Хидэо. Под мышкой у него был небольшой сверток, завязанный в фуросики.

— Вот пояс для барышни. Наконец-то я его выткал.

— Пояс?.. — с недоумением спросил Такитиро. — Пояс для дочери?