— Габриэль! — позвал меня папа, как только пришёл домой.

Он уже сидел на диване, скрестив руки на груди и ждал меня, когда я спустилась.

— Папа, пожалуйста, — взмолилась я.

Он нахмурил брови.

— Ты слишком долго избегала этого разговора, Габриэль, — строго сказал он. — Мне нужно знать, кто этот человек на видео. Ты не можешь продолжать убегать от этого.

Я почувствовала, как у меня сжалось в груди, когда я подумала о видео. Я совершила ошибку, большую ошибку. Но меня заставили. Что я могла сделать?

Он встал со своего места и шагнул ко мне, его глаза наполнились гневом. Я не могла заставить себя встретиться с ним взглядом, поэтому вместо этого смотрела в пол.

— Габриэль, смотри на меня.

Я делаю глубокий вдох и смотрю вниз на свои дрожащие руки. Чувствуя, исходящий от моего отца гнев, который заставляет меня ещё больше беспокоиться, я ухожу на кухню.

— Габриэль, я не смогу тебе помочь, если ты не будешь говорить со мной. Я не знаю, что с тобой происходит, но я вижу, что что-то не так. Ты должна сказать мне правду, — кричит он, а затем идёт за мной.

Я чувствую себя загнанным в угол животным, из которого нет выхода.

— Я не могу, — сказала я, мой голос был едва громче шепота. — Это слишком сложно.

— Слишком сложно? — он усмехается. — Что такого сложного в том, чтобы сказать мне правду? Это действительно так плохо?

— Ты многого не знаешь, — тихо отвечаю я.

— А, ты блять расскажи! — он хлопает ладонью по столу, заставляя меня подпрыгнуть.

Я хочу накричать на него, сказать ему, как это несправедливо, что он заставляет меня делать это. Но я знаю, что это ничего не решит. Поэтому вместо этого я делаю глубокий вдох и пытаюсь найти слова для объяснения.

— Просто…просто я не готова с тобой поделиться. Это тяжело! — мой голос повышается неосознанно, и я чувствую, как у меня начинается истерика.

Он наклоняется вперёд, его глаза сверкают.

— Что может быть настолько тяжёлым, что ты даже не можешь поговорить об этом со своим собственным отцом?

Слезы покалывают уголки моих глаз, но я смаргиваю их.

— Я не хотела! Не хотела! Ясно! Я ничего этого не хотела, — говорю я наконец. — Он заставил меня сделать это.

Неужели я смогла это сказать?

— Кто заставил тебя сделать что? — требует отец.

Я закрываю глаза и делаю ещё один глубокий вдох.

Это оно. Я должна сказать ему.

— Мужчина на видео, — говорю я, мой голос полностью охрип. — Я не хотела ничего из этого делать. Он заставил меня.

Как испорченная пластинка я повторяю одни и те же слова раз за разом. Склоняясь к стене, я падаю на пол.

— Кто? Габриэль, кто? — папа подбегает ко мне и начинает кричать.

— М-м-мистер Рамирез.

Наступает долгое молчание, а затем мой отец разражается чередой проклятий.

— Вот сукин сын, — говорит он, сжимая кулаки. Как он мог так поступить с тобой? Почему ты не сказал мне раньше? Я убью его! — отец пытается встать и уйти, но я крепко держу его.

— Не уходи, пожалуйста, мне страшно, — говорю я, мой голос дрожит. — Я не знаю, что делать.

— Пять лет? — голос моего отца теперь был похож на рёв, его глаза пылали гневом. — Он делал это с тобой в течение пяти лет?

Я кивнула, слёзы текли по моему лицу. Я больше не могла сдерживаться. Тяжесть секрета, который я так долго хранила, была слишком тяжела, чтобы его вынести.

Я никогда не видела отца насколько раненым.

— Не уходи, прошу. Ты мне нужен сейчас. Прошу…

Лицо моего отца немного смягчилось, его гнев уступил место беспокойству. Он обнял меня.

— Почему ты не сказала мне раньше? Почему ты скрывала это от меня?

—Я не хотела тебя разочаровывать, — сказала я.

— Я не хотела, чтобы ты думал обо мне хуже, — я глубоко вздохнула и посмотрела на него снизу вверх. — Я просто так устала…

— Устала? — спросил папа, его рука стала нежно поглаживать мою спину.

— Устала притворяться, что всё в порядке. Устала чувствовать, что меня всегда недостаточно. Устала чувствовать себя обузой.

Папа сжимал меня только сильнее в своих руках. Я уткнулась лицом ему в грудь, позволяя слезам свободно течь.

— Ты не обуза, Габриэль. Не смей даже так думать! — прошептал он, его голос был полон любви и уверенности. —Ты моя дочь, и я люблю тебя, несмотря ни на что.

Я прижалась к отцу, чувствуя, как тяжесть мира спадает с плеч. Впервые за долгое время я могла почувствовала себя не одинокой. И, может быть, только может быть, всё начало налаживаться.

========== Глава 8 ==========

Мейсон Хейз.

Мои глаза были на мокром месте, пока я шептал ей успокаивающие слова, обещая защитить её и всё исправить. Мне было невыносимо видеть, как ей больно, зная, что кто-то воспользовался её наивностью и доверием.

Когда я обнимал её, я почувствовал, как меня захлестнуло глубокое чувство вины. Как я мог не заметить этих знаков? Как я мог допустить, чтобы это случилось с моей малышкой? Что я за отец? Как так получилось, что я оказался неспособным защитить своего собственного ребенка от жестокости мира?

Сейчас, смотря вниз на её залитое слезами лицо, я понял, что должен быть сильным ради неё. Я должен был быть скалой, на которую она могла бы опереться, щитом, который уберег бы её от беды. Я поклялся себе, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы исправить, залечить раны и помочь найти обратный путь к счастью.

На данный момент всё, что имело значение, это прижимать её к себе и давать знать, что она в безопасности и ей никогда не придётся сталкиваться с ничем в одиночку.

— Всё хорошо, милая. Папочка, здесь, — шептал я ей в уши.

Обнимая её, внутри я плакал сам из-за её боли, из-за моей собственной слепоты и из-за жестоких поворотов судьбы, которые привели нас к этому моменту. Но больше всего я плакал из-за красоты духа моей дочери, из-за её силы и стойкости перед лицом невыразимой жестокости, и из-за неистовой любви, которая связала нас вместе как отца и дочь.

Я глубоко вздохнул, держа Габриэль в руках. Её тело сотрясалось от рыданий. Я вдыхал всё ещё детский аромат, который исходил из неё, отчего мне становилось только больнее. Она только что открылась мне о ужасе, через которую прошла, и я почувствовал, как внутри меня закипает гнев. Как кто-то мог так поступить с моей маленькой девочкой?

Я прижал её крепче, чувствуя её тепло рядом с собой, было очень сложно подавить гнев, который поглощал меня. Прямо сейчас ей нужен был я, а не моя ярость, но поделать с собой, я ничего не мог.

— Всё в порядке, — прошептал я, мой голос срывался. — Всё в порядке. Я здесь для тебя.

Но даже произнося эти слова, я знал, что они были пустыми. Как могло что-то быть хорошо после того, через что она прошла? Как я мог защитить её от всего мира, когда я даже не мог защитить её от этого?

Я не мог смотреть на неё, чувствуя боль в груди, от которой не мог избавиться.

Это была моя маленькая Габриэль, та, которая всегда искала у меня защиты, и я подвел её. Я это сделал наихудшим из возможных способов. Я не смог выполнить свою роль. Я — отец. Это моя роль и самое важное из всего, чем я являюсь. Но я провалился.

Гнев внутри меня угрожал поглотить меня, он был подобен лесному пожару, вышедшему из-под контроля и угрожавшему поглотить всё на своём пути. Это обжигало меня насквозь, яростный, как неумолимый жар.

Мне хотелось наброситься, ударить по чему-нибудь, что-нибудь сломать. Мне хотелось кричать, пока моё горло не пересохнет, а лёгкие не начнут гореть, хотелось уничтожить всё, весь мир хотелось разорвать, который позволил этому случиться с моим маленьким ангелочком, хотелось заставить Рамиреза заплатить, заставить его страдать так, как страдала она.

Мои руки сжались в кулаки, когда я стал представлять, что бы я с ним сделал. Я бы сломал его, заставил бы его молить о пощаде. Я видел, как я бью его со всей силы, которая у меня была, ломая кости и выбивая зубы. Я хотел услышать, как он кричит, увидеть, как дёргается. Я хотел заставить его заплатить за то, что он сделал, совершив жестокую и кровавую месть. И тогда он был бы уничтожен, целиком и полностью.