Хайнике подумал: «Стреляная птица. Если мы с ним справимся, считай, полдела уже позади. Но как его одолеть?»
Раздумывал и доктор Рюссель: «Ну вот, представление и началось. Но почему нет музыки? Номер-то коронный, а барабанной дроби нет! Они и раньше так сходили с ума от фокусов. Ну что ж, строительство поселка не состоится».
Прошло несколько томительных секунд. Д-р Рюссель уже давно упустил время, чтобы поставить на место этих двоих. А может, он и не хотел этого. Из открытой двери потянул чуть заметный сквознячок, пошевелил оконные шторы.
Рюссель не ждал Хайнике и Ентца. Мог бы, скажем, прийти священник, который начал бы проповедовать любовь к ближнему и долго толковать о тяжелых временах, наступивших так неожиданно, что он даже не смог к ним подготовиться. Рюсселю уже не в первый раз приходилось выслушивать священника. Да, приход священника Пляйша не был бы для Рюсселя неожиданным. А Хайнике? Когда-то он потерял его из поля зрения. Это была непростительная ошибка. Хайнике и Ентц уже в тридцать третьем были членами городского парламента и уже тогда доставляли ему немало хлопот. Они всегда были изобретательны и часто откалывали какую-нибудь шутку, которую ему надо было принимать всерьез, если он не хотел отделываться улыбкой. Единого мнения ни о настоящем, ни о будущем у него с ними никогда не было. Они всегда стремились лбом прошибить стену. Неужели у них и сейчас такие же твердые лбы? Да, Хайнике нельзя было упускать из виду. И это его, Рюсселя, вина, что Хайнике стоит сейчас у него в кабинете. Рюссель вспомнил сообщение гестапо: «Коммунист Георг Хайнике, по сути, уже труп. Проследите за тем, чтобы его похороны прошли тихо и как можно проще, в ночное время и без похоронных процессий».
Пятидесятидевятилетний бургомистр, который всего полчаса назад думал пережить самого себя, почувствовал вдруг усталость и безнадежность своего положения. Д-р Рюссель вяло махнул рукой. Хайнике и Ентц не поняли, что бы мог означать его жест. То ли он хотел сказать о конце своего пребывания в кресле бургомистра, то ли о том, что, мол, их визит вообще ничего не значит.
Хайнике еще крепче сжал свою трость. Он едва сдерживался, чтобы не ударить ею со всего размаху по письменному столу Рюсселя. Хотел бы он видеть, как съежится этот Рюссель, а затем вскочит и драпанет, спасаясь бегством.
В этот момент раздался голос Рюсселя:
— Я вас слушаю, господа!
Хайнике не замедлил с ответом и несколько глуховато сказал:
— Фашисты привели наш народ к самому краю пропасти.
— Да, это так, — ответил Рюссель, а затем добавил: — К тому же пропасть глубокая, и это видят все, кто стоит у ее края. Мы все свалимся в эту пропасть.
— Вы хотите сказать, доктор Рюссель, что у жителей Вальденберга безвыходное положение? Что вы хотите этим сказать?
Доктор подумал: «Русские, которых они ждали, не пришли. Оттого эти и ведут себя не так уверенно. В основном спрашивают. Требовать не осмеливаются. А может, русские вообще не придут? Ну а если придут, я заявлю им, что, мол, есть здесь один коммунист, который уцелел при нацистах. Подозрительный тип. Ведь если б он был настоящим коммунистом, нацисты наверняка бы его повесили. Может, и с русскими можно нормально беседовать? Надо попробовать».
— Так отвечайте же, герр бургомистр! — напомнил Хайнике.
— Я не понимаю вас, герр Хайнике.
— Вы повинны в этом, Рюссель! — ответил за него Хайнике.
— В чем? В том, что проиграли войну? Вы это имеете в виду? Но что я в Вальденберге мог сделать для того, чтобы мы победили? Если б мы выиграли войну, то, я думаю…
— Помолчите лучше!
— Так мы будем беседовать или что? — спросил Рюссель.
— С вами невозможно беседовать.
— Невозможно потому, что вы закрываете рот! Но я не позволю вам этого. Я всегда говорил, когда хотел что-то сказать. И вы не запретите мне этого. Вы ошибаетесь, если думаете…
— Антифашистское правительство освобождает вас от занимаемого поста.
Бургомистр внешне оставался очень спокойным и непоколебимым. Он наклонил голову, прищурил глаза и ехидно посмотрел на Хайнике. Подумал: «Они никак не могут дождаться русских, вот и хотят сотворить что-нибудь сами!» Эта игра начинала доставлять ему удовольствие. Ведь пока он ведет словесную дуэль, с ним ничего не случится. Антифашистское правительство? Но что это такое? Где оно? Может, это Хайнике и Ентц? Или еще кто-то его представляет? Ну, с этими двумя он бы справился, как справлялся со многими другими, кто хотел подставить ему ножку. Он прошел большую школу как оратор. Он умеет аргументировать. Он уже научился из черного делать белое и так подавать ложь, что она казалась весьма правдоподобной.
— А кто, хотел бы я знать, будет распоряжаться судьбой города, если меня отстранят от должности?
Хайнике и Ентц несмело переглянулись. Всего они ожидали от бургомистра — и женского хныканья, и неуклюжих уловок, и истерики, но только не такого самообладания, которым он их буквально сразил.
Доктор Рюссель перехватил их взгляды. Теперь он с каждой секундой все больше убеждался в том, что если и отступит, то только под угрозой применения силы. Силу же, как он думал, они не применят.
А у Ентца чесались кулаки. Он кипел от ярости, но не знал, на чем ее сорвать. Оглянувшись, он не увидел ничего такого, что можно было бы разбить или поломать. Ентц уже хотел было открыть окно, схватить Рюсселя и выбросить его на улицу. Пусть подобрали бы бургомистра с проломанным черепом. А потом будут похороны с барабанной дробью и завыванием духового оркестра. Кто-то скажет: «Теперь власть принадлежит нам!» Люди будут выплакивать двенадцатилетнее горе. А этого, с проломанным черепом, быстро забудут, даже никто и в шутку не споет: «Был у меня камрад…» На могиле его установили бы памятник, где было бы высечено: «Здесь покоится чума!»
— Так что же вы хотите, герр бургомистр доктор Рюссель? — во весь голос закричал Ентц.
— Работать, — тихо ответил Рюссель.
В этот момент Ентц окончательно понял, что они зря пришли сюда. Одними словами бургомистра не выдворишь с занимаемого им поста. Их расчеты оказались слишком наивными: вот так прийти в ратушу, сказать: «Мы хотим взять власть в свои руки» — и ждать, что действительно им так просто ее и передадут.
— Господа, — продолжал доктор Рюссель, которому стало ясно, что шансы его возросли, — я рад вашему визиту. Я обдумаю ваши интересные предложения. Я очень благодарен вам.
Ентцу казалось, что они уже целую вечность находятся в кабинете Рюсселя. Ентц уже подбирал крепкое словцо в адрес бургомистра. Хайнике же в этот момент решил закончить этот бессмысленный разговор и уйти, оставив Рюсселя в том неопределенном положении, в котором он сейчас был. Хайнике повернулся и, оперевшись всем корпусом на трость, направился к выходу. За ним пошел Ентц, хотя его все еще обуревало желание выбросить доктора Рюсселя из окна. Ентцу хотелось хоть что-то сотворить, чтобы отделаться от навязчивой мысли, будто они потерпели поражение. Но в голову как назло ничего не приходило. Ентц не обернулся и даже не закрыл за собой дверь. Они спустились по лестнице. Улицы заливало майское солнце. Они медленно шагали по дорожке, обсаженной розами. В воздухе был разлит запах сирени. Листья рододендронов голубели в лучах солнца.
Первым заговорил Хайнике:
— Сначала надо решить с ландратом, а уже потом с бургомистром. Ландрат поважнее.
— Ты думаешь?
— Выбора у нас нет, — ответил Хайнике.
А наверху, в ратуше, д-р Рюссель закрыл за посетителями дверь и, усевшись за письменный стол, покачал головой. Затем встал и подошел к окну. По улице маршировала рота солдат. На обочине дороги стояли повозки, нагруженные матрацами и прочей домашней утварью. Это были беженцы из восточных районов, кочевавшие вместе с отступающими войсками. Бежать дальше было уже некуда, да они и не хотели. Война кончилась, а стало быть, зачем, да и куда бежать? Они теперь хотели найти себе крышу над головой. Но не находили. С понурыми головами стояли и лошади. Передышка была для них явно недостаточной. Повсюду на улице слышались крики и ругань. Они долетали и до доктора Рюсселя. Внезапно раздался выстрел, и опять наступила тишина. Строем прошла рота солдат.
