– Неправда!

– А моё вылеплено из какашек. Так тебе нужна моя помощь – или как? – Она схватила его рюкзак, нашла в нём учебник по подготовке к инкубаторскому экзамену с четырьмя символами стихий на обложке и открыла на середине. – Начнём с быстрого опроса. Почему Остров открыл остальному миру, что единороги реальны?

– Кенн… ну ты чего! Давай серьёзнее!

– Я абсолютно серьёзна, Скар. Ты думаешь, что всё знаешь, но поверь: именно на простейших вопросах ты и засыплешься.

Лампа над ними зажужжала громче. Скандар уже отвык от Кенны в хорошем расположении духа, особенно когда дело касалось Острова, и решил ей подыграть.

– Ладно, ладно. На Острове не хватало своих тринадцатилетних ребят, способных открыть дверь Инкубатора и найти внутри предназначенных им единорогов. Это означало, что единороги вылуплялись дикими, неукрощёнными, и со временем Остров бы не справился с их количеством. Поэтому они решили распространить эту практику и на британских детей.

– С какой самой серьёзной проблемой столкнулся Остров, открыв правду британцам? – спросила Кенна, пролистнув несколько страниц.

– Премьер-министр и его советники посчитали это розыгрышем, потому что у нас в стране было принято считать единорогов персонажами сказок, белыми и пушистыми…

– И? – поторопила Кенна.

– …и какающими радугой, – закончил Скандар, и они с улыбкой переглянулись.

Как и все британские дети, они были наслышаны о тех днях, когда единорогов считали мифическими созданиями. Мисс Бантресс рассказывала, что их бы подняли на смех, вздумай они заявить, что единороги реальны. На первом инкубаторском уроке она раздала им для ознакомления вещи из прошлого: плюшевую розовую игрушку с закрученными ресницами и улыбающейся мордочкой, блестящий ободок с серебристым рогом и щедро усыпанную блёстками открытку на день рождения с пожеланием: «Всегда будь собой – только если ты не единорог: тогда всегда будь единорогом».

А потом, пятнадцать лет назад, всё изменилось. Стоило репортажу про кровожадных диких единорогов захватить экраны британцев, как из магазинов пропали все товары с единорогами. Папа рассказывал, что всех до смерти напугала мысль, что эти чудовища могут полететь к Британским островам, убивая всех на своём пути – зубами, копытами или рогом. Ужас вынудил людей вычистить дома от всего связанного с единорогами – книжек с картинками, мягких игрушек, брелоков, украшений на праздники – и сжечь это в кострах, ещё долго пылавших в парках.

Неудивительно, что родители не были в восторге от идеи отправлять своих детей на родину этих существ. Скандар читал старые газетные статьи о вспыхнувших в Лондоне протестах и долгих дебатах в парламенте. Но ответ на все недовольства был неизменен: если мы не поможем, диких единорогов будет рождаться всё больше и в конце концов они всех нас убьют. Общественность потребовала пойти войной на Остров и уничтожить всех единорогов, на что премьер-министр парировал, что единорога – и не важно, есть у него наездник или нет, – невозможно убить пулей. Он настаивал, что в случае согласия все в Великобритании окажутся в выигрыше.

«Укрощённые единороги совсем другие, – пытался успокоить он сомневающихся. – Только представьте, какая это честь. Разве вы не хотите, чтобы ваши дети стали героями?»

По словам папы, через какое-то время люди успокоились. Конечно, прощаться с родными было нелегко, но ведь переехавшие на Остров дети не умирали, и дикие единороги ни на кого не нападали. Родителям британских наездников разрешалось раз в год посещать Остров и проводить целый день со своими детьми, и ни один ребёнок не попросился домой. Участников Кубка Хаоса почитали люди всех возрастов, они были популярнее представителей королевской семьи. Большинство детей, задувая свечки на торте в день рождения, загадывали желание стать наездниками. Медленно, но верно единороги вошли в повседневную жизнь, а о диких единорогах почти никто не упоминал.

До вчерашнего дня. До явления Ткача.

– Как думаешь, на экзамене будет что-нибудь о Ткаче? – спросил Скандар Кенну. – И он правда укротил того дикого единорога? Но ведь это невозможно, верно? В смысле в самом определении дикого единорога сказано, что он такой, потому что упустил шанс стать партнёром предназначенного ему наездника и вылупился в одиночестве…

Кенна остановилась, но не подняла глаз от своих серых носков:

– Не переживай так. Ты справишься.

– Ты серьёзно думаешь, что я смогу стать наездником? – тихо, почти шёпотом, спросил Скандар. Кенна никак не могла повлиять на результат его экзамена и уж тем более на то, откроется перед ним дверь Инкубатора или нет, но ему всё равно было важно знать, что сестра в него верит.

– Конечно! – улыбнулась она.

Но у Скандара выступили слёзы. Он ей не поверил.

Он опустил глаза на свои колени.

– Нет, я всё понимаю. Во мне нет ничего особенного. Где я – и где наездники, которых показывают по телику! Они все такие крутые и харизматичные. А я… ну… у меня даже волосы непонятного цвета!

– Не говори ерунды – они каштановые, как у меня.

– Да ну, – безнадёжно вздохнул Скандар. – Почему просто не сказать, что они цвета грязи? А мои глаза… опять ни то ни сё: то ли голубые, то ли зелёные, то ли карие. А ещё я боюсь пауков, и ос, и темноты – не всегда, только когда совсем-совсем темно, так, что собственной руки не видно, но всё равно. Какой единорог захочет стать мне партнёром?

– Скандар… – Кенна опустилась перед ним на колени, как часто делала, когда они были ещё маленькими и он из-за чего-то расстраивался.

Разница в возрасте между ними была всего год, но Кенна всегда казалась ему намного старше – до того самого дня в прошлом году, когда она провалила экзамен. После этого уже ему пришлось быть сильным, когда она месяцами рыдала в подушку, когда, усталая и разбитая, не могла заснуть. Он и сейчас иногда слышал её плач по ночам, и этот звук пугал его сильнее, чем рёв тысячи кровожадных единорогов.

– Скандар, – повторила она, – любой может стать наездником! В этом-то и вся прелесть! Не важно, откуда ты или что твои родители неудачники, сколько у тебя друзей или чего ты боишься. Если Остров тебя зовёт – ты ему отвечаешь. Ты помогаешь вылупиться новому шансу. Новой жизни.

– Говоришь прямо как мисс Бантресс, – с улыбкой пробормотал Скандар.

Но пока они наблюдали за опускающимся солнцем в окне в конце коридора, Скандар не мог перестать думать о том, что завтра к этому времени его инкубаторский экзамен уже закончится и его будущее будет предрешено.

Скандара разбудил шорох. Открыв один глаз, он увидел Кенну, сидящую на кровати со старой коробкой из-под обуви на коленях. Это была не обычная коробка – в ней хранились вещи, принадлежавшие их маме: коричневая заколка, маленькая фигурка единорога, фото их родителей, принарядившихся для просмотра Кубка Хаоса, открытка на день рождения Кенны, перламутровый браслет с оторванной застёжкой, чёрный шарф с белыми полосками на концах, брелоки и закладка из местного книжного магазина. Кенна обожала перебирать их и делала это гораздо чаще, чем Скандар, особенно когда нервничала из-за чего-то, объясняя это тем, что благодаря им она почти может вспомнить маму – её улыбку, запах, смех.

Но Скандар ничего о ней не помнил и старался не показывать, как ему из-за этого грустно. Потому что большую часть времени папина грусть была такой всеобъемлющей, что, казалось, заполняла собой квартиру, весь город, целый мир. Кенна тоже, бывало, расклеивалась, и Скандару просто некогда было скучать по маме. Порой проще было засунуть свои чувства вместе с её вещами в дальний угол и постараться о них забыть. Но иногда, когда Кенна спала, Скандар доставал всё из коробки, совсем как сестра сейчас, и позволял себе немного погрустить. Позлиться, что её нет рядом. И помечтать, чтобы она крепко его обняла накануне самого важного дня в его жизни.

– Кенн? – шёпотом, чтобы её не напугать, позвал сестру Скандар.