Как указывалось, большинство произведений Лихтенберга представляет собой научные труды и статьи для популярных журналов, различные наброски неосуществленных сатирических романов и памфлетов. Все это в значительной степени устарело или имеет только историко-литературное значение.

Славу Лихтенберга как выдающегося мыслителя и сатирика составляют два наиболее крупных по объему произведения — «Подробные объяснения к гравюрам на меди Хогарта» (1794, не закончено) и «Афоризмы».

Уильям Хогарт (1697—1764) — живописец, график, теоретик искусства является одним из самых значительных английских реалистов XVIII в. В серии гравюр и картин, создававшихся им с 1731 г., он выступил таким же острым критиком и бытописателем современной ему буржуазно-аристократической Англии, как и великие английские романисты этого века — Свифт, Фильдинг, Смоллет. Разврат и тунеядство высших классов, всесилие золота, лицемерие религиозной морали, комедия парламентских выборов, подкупность правосудия — вот темы его сатирических картин, И рядом — с горькой иронией и глубоким сочувствием — Хогарт изображает тяжелую судьбу бедняка. Он ведет нас на холодный чердак, где живет задавленный нуждой поэт, за кулисы странствующей труппы актеров, где только что сыгранная высокая трагедия сменяется жалкой житейской прозой; добродушно посмеивается он над забавными типами своих соотечественников, рисуя жанровые сценки шумной ярмарки, улицы, кабачка. Лорды, судьи, полицейские, купцы, мелкие лавочники, денди и проститутки, поэты, актеры, слуги, подмастерья и бродяги запечатлены Хогартом с поразительной типичностью и богатством неповторимых индивидуальных черт и ситуаций. Хогарт обнажает оборотную сторону «процветающей» Англии.

В своих «Объяснениях» Лихтенберг не является простым и бесстрастным комментатором Хогарта. Это конгениальный ему художник, глубоко постигающий общий замысел всей серии и каждой гравюры в отдельности. Он не объясняет, а «прочитывает» Хогарта. Перед нами предстают многообразные характеры, нередко со свойственной им речью. Лихтенберг свободно фантазирует и, исходя из содержания гравюры, он создает небольшие истории, в которых мы узнаем не только о настоящем, но также о прошлом и будущем героев. Писатель тонко раскрывает значение второстепенной, но важной детали картины. Каждый комментарий превращается как бы в законченную главу большого романа о мишурном благополучии самой «свободной» и преуспевавшей тогда страны. Конкретные пояснения сочетаются с едкими замечаниями общего свойства, с сознательным стремлением к отбору материала, умением выделить существенную сторону картины. Все это поднимает повествование над уровнем эмпирического описательства и делает его «Объяснения» законченным художественным произведением.

Если «Объяснения» были опубликованы при жизни Лихтенберга, то «Афоризмы» увидели свет только после его смерти и были известны в неполном виде. Издатели собрания сочинений отобрали материал произвольно, расположив его тематически и нарушив тем самым хронологию. Это затрудняло понимание духовного развития Лихтенберга. Только в конце XIX в. известному филологу А. Лейтцману удалось обнаружить оригинальные рукописи «Афоризмов» и издать их с обширными примечаниями в том порядке, в каком они были написаны. Тетради записей Лихтенберга, относящиеся к определенным годам, обозначены буквами латинского алфавита от «A» до «L». Однако, к сожалению, к этому времени были утрачены тетради «G» и «H» с заметками десятилетия 1779—1788 и значительная часть тетради «K», относящаяся к 1793—1796 гг.

«Афоризмы» — своего рода дневник, записная книжка, куда Лихтенберг вносил свои мысли, наблюдения, экспромты, маленькие заготовки — этюды и заглавия для своих будущих сатирических произведений. Записи охватывают длительный период с 1765 г. по 1799 г. — год смерти писателя.

Исходный пункт Лихтенберга — резкая оппозиция ко всем существующим общественным нормам и порядкам, освященным традицией, глубочайшее недоверие и сомнение просветителя, выставляющего все на суд Разума: «Все зло мира часто объясняется неразумным почитанием старых законов, старых обычаев, старой религии» (D 366). Он убежден, что «если все должно стать лучше, то все должно быть по-иному»[295]. В «Афоризмах» Лихтенберг выступает против монархического деспотизма, крепостного права, религии как их духовной опоры. Среди немецких просветителей он один из немногих, ратовавших за освобождение крестьян с землей, которую он считал их законной собственностью. Он осуждает сословное неравенство, феодальные войны и колониальный разбой. Его симпатии на стороне наиболее демократической части «третьего сословия» — «божьей немилостью крепостных, негров, бар-щинников и пр.». Писатель призывал заниматься просвещением народа и полагал более важным разъяснять крестьянам истинные понятия о свободе, нежели «постепенно выходящие из моды предписания христианства» (Е 130). Он защищал свободу печати, совести и мнений.

Как и для других немецких просветителей XVIII в., одним из главных вопросов, волновавших Лихтенберга, был вопрос о единстве Германии, тогда политически раздробленной и экономически отсталой. С глубокой болью и сарказмом говорит Лихтенберг об отсутствии национального сознания у немцев, которые не создали даже «общенационального проклятия или ругательства» (С 73). Поэтому он критикует немецкую культуру, подражающую иноземным французским и английским вкусам. Всюду подмечает он господство местных, провинциальных интересов, и немецкий характер он точно определяет в двух словах: «patriara fugimus» (Schr. II, 119 (G, H).

Сознавая губительность одностороннего развития немецкой культуры, тормозившей политическую активность народа, он не уставал клеймить отвлеченность и созерцательность, трусливую инертность немецкого бюргера, его «варварский педантизм, скулящее смирение»

(F 271). Общественную практику он предпочитал теориям и красивым словам. Это роднит его в первую очередь с такими радикальными просветителями, революционерами-демократами, как Георг Форстер или Иоганн Зейме. Лихтенберг часто говорил о силе и энергии народа, о способности его бороться с игом тирании и соглашался с аксиомой Гердера о том, что «угнетают лишь тот народ, который позволяет себя угнетать» (J 1104).

Именно поэтому он приветствовал французскую буржуазную революцию как «экспериментальную политику» (L 320).

Однако отношение к французской революции у Лихтенберга было противоречивым. Под воздействием ее он близко подходит к идее народоправства и считает, что монархическая форма правления уже не соответствует ныне зрелому состоянию народа, который вправе изменять свое государственное устройство (см. J 212, 949). «Глас народа — глас божий» (D 10), и вожди французской революции выразили «настроение нации» (J 1178).

В отличие, например, от Гете и Шиллера у него можно неоднократно встретить оправдание революционного насилия. Он доказывал, что «старые злоупотребления не так легко устранить» и что «французская революция (что бы там ни было!) оставит после себя много хорошего» (J 1147). Полемизируя в 1793 г. с отвлеченными представлениями тех, кто считал, что «многое в революции могло бы произойти не так насильственно», Лихтенберг восклицал: «Словно природа может предоставить осуществление своих планов метафизике!» (J 1197). Революцию в состоянии понять не «абстрактный человек», «с абстрактным разумом», которого никогда не существовало, а «конкретный человек, принадлежащий к определенной партии» (Schr. I, 242—243). Все это свидетельствует о большой политической прозорливости Лихтенберга и сближает его до известной степени с революционно-демократической линией немецкого просвещения, до известной степени потому, что рядом с этими смелыми, замечательными суждениями о революции у него можно встретить колебания и сомнения.