...Есть в астрономии предметы (их, правда, не так уже много), которые, будучи изложены обычной газетной прозой, звучат почти как возвышенная поэзия. Но разве отсюда следует, что они годятся для стихов?

Для того, чтобы научиться хорошо говорить на иностранном языке и действительно говорить на нем в обществе — с настоящим произношением, — нужно обладать не только памятью и слухом, но быть в известной степени и щеголем.

Вы же знаете, что быть пространным позволительно, если тебе платят за печатный лист, и я ненавижу описания битв, которые занимают при чтении меньше времени, чем потребовалось для самой битвы. Ни один приговор не следует так осмотрительно изрекать, как — «темно». Находить что-то «темным» — дело нехитрое: ведь и слоны и пудели могли бы что угодно найти «темным».

...Когда книга нравится тебе с годами все больше — это верный признак, что она хорошая...

Почти лессинговское выражение: оно для этой мысли как хорошо сшитое платье.

Показать немецкие нравы на сцене и т. п. — благородная идея, поистине совершенная, как цикорный кофе или шампанское из березового сока!.. Ради всего святого скажите мне, где у нас пригодные для показа в театре нравы?! Может быть, мы должны вывести на сцену наших господ, дерущих три шкуры с крестьян, наших заклинателей призраков и наших врачей, лечащих водянку колесными гвоздями, а зубную боль лошадиными зубами? Или какого-нибудь немецкого барона, не понимающего по-немецки, но зато изъясняющегося на таком французском языке, что ни один француз не поймет в нем ни слова?.. Любителя лошадей, полагающего, что выдрессировать лошадь по меньшей мере столь же трудно, а пожалуй, и столь же важно, как управлять народами со славой и благодатью?.. Немецких бургомистров, считающих себя римскими консулами?.. Весьма частое смешение орденов и веревки, парика с косичкой и дурацкого колпака? Наши пустые бумажные титулы наших дворян, которые стыдятся возвести своего сына в сословие бюргера и предпочитают сделать его чахлым нищим на государственном иждивении с длинными манжетами и выцветшим париком, а не здоровым, опрятным и счастливым купцом? Прекрасный материал для комедии! Да наши актеры и авторы подохли бы с голоду! Кто, к дьяволу, станет платить хоть три гроша за то, чтобы увидеть в каком-нибудь гнилом сарае то, что можно ежедневно и бесплатно видеть в обычной жизни и в своей оклеенной обоями комнате? А для трагедии у нас еще меньше материала: бедняга, героически погибающий за родину, и бедняги, сражающиеся за свою объявленную вне закона свободу; отец или мать, которых сын загоняет в могилу; крестьянская девушка, которой дорого обошлись улыбки местного помещика; писатель, которого сжила со свету газетная статья; получившие отставку честные министры и офицеры; крестьянин, которого сосет адвокат; армия крепостных подданных и правда с петлей на шее — вот поистине замечательный материал!.. И чему это поможет, если вы покажете в ваших пьесах человека таким, каков он есть, а узнают его лишь не больше двух-трех изможденных, как скелеты, зрителей, сидящих на грошовых местах?

Немудрено сказать что-нибудь кратко, когда имеешь что сказать, — как Тацит. Но вот когда сказать нечего и все-таки пишут книгу и превращают саму истину с ее nihilo nihil fit[225] в обманщицу — вот это заслуга.

Наши чувствительные энтузиасты[226], называющие зубоскалом каждого, кто их осмеивает, не понимают, что можно сильно чувствовать и не болтать об этом. Возноситесь в ваших чувствах хоть на седьмое небо, но пусть ваши чувства дадут вам силу для добрых или великих дел. Мне смешон не язык чувств, упаси бог, а болтовня о чувствах...

Великое правило: если твое немногое не представляет ничего оригинального, то выскажи его по крайней мере оригинально.

Мы должны вывести немецкие характеры на сцене, а немецкие характеры закуют нас за это в кандалы, не так ли?

Вот они сидят, сложив руки, закрыв глаза, и ожидают, пока небо ниспошлет им дух Шекспира. Не надейтесь на то, что Шекспиры рождаются. Подобным образом черт успокаивал быков. Шекспир не знал откровений. Все, что он вам говорит, он изучил и испытал. Итак, для того, чтобы писать, как Шекспир, нужно учиться и приобретать опыт, иначе ничего из этого не получится, даже если ваши произведения будут походить на его творения, как две капли воды...

Из белой бумаги предпочитают не делать фунтиков. Но когда на ней что-нибудь напечатано, это делают весьма охотно.

Хорошее выражение так же ценно, как и хорошая мысль, ибо невозможно его найти, не показав выражаемого с хорошей стороны.

Тот факт, что плагиаторов презирают, объясняется тем, что они совершают воровство по мелочам и тайно. Они должны бы его совершить, как завоеватели, которых теперь причисляют к благородным людям. Они должны бы решительным образом печатать под своим именем чужие произведения полностью. Если кто-нибудь против этого и выступит лично in loco[227], дать ему по уху, чтобы кровь пошла из носа и рта; прочих же противников следует называть в газетах плутами, интриганами и негодяями, посылать их к черту или желать, чтобы их гром разразил.

Право, милые земляки, я не шучу, когда утверждаю, что немцы не обладают остроумием (esprit[228]), ибо чуточку атеизма среди нас, это, конечно, нельзя назвать остроумием. От французского атеиста, обладающего esprit, требуется чтобы он отрекся от него только при тяжелой болезни или на смертном одре, наши же, напротив, отрекаются обычно при каждом ударе грома. Далее, песенки нашей молодежи также не являются доказательством того, что она обладает esprit. Правда, это верно, что esprit — чепуха, но не всякая чепуха — esprit.

Не каждый оригинал пишет оригинально, и не все оригинальное пишут оригиналы.

С пером в руке я брал с успехом такие укрепления, перед которыми иные, вооруженные мечом и церковным проклятием, отступали.

...Хороший писатель безусловно не должен беспокоиться, если его не поймут и через десять лет. Чего не поймет это столетие, поймет следующее.

Только старые богословы и старые профессора-юристы утверждают, что все шутки — пустячки. Они уверены, что все, что высказывается с серьезной миной и в серьезном тоне, действительно серьезно, между тем как известно, что из сотни пустячков, по крайней мере, девяносто были сказаны всерьез. Из веселых произведений умных писателей часто можно научиться большему, чем из многих серьезных...