– Ничего страшного! – воскликнули женщины в голос и снова засмеялись.

Я тогда не понимал, почему они смеются, неужели в их жизни не было той горечи, что заставляет человека с возрастом улыбаться все меньше.

Из-за этого всеобщего шума я не мог услышать, о чем говорит по телефону моя мама, но сразу же понял, когда она вошла в кухню. На лице матери читалось:

«Сегодня, 20 августа в 11:10 утра по омскому времени, в своей кровати, молча и без эмоций на лице, от рака желудка, скончался твой старик, вот и все приятель, ещё один близкий тебе человек покинул тебя, теперь молча иди в свою комнату и запирайся внутри себя на сто замков, соболезную.»

Вот говорят, что что-то умирает в нас вместе с уходом наших любимых людей, за столом умерла часть меня, она осталась сидеть на стуле лицом в запеканке и через несколько часов вздуется и начнет гнить и вонять, расползаясь лоскутами, киша опарышами, пока не останется скелет. А вот сама моя оболочка, не обращая внимания на траурное выражение лица и остекленевшие глаза матери, прошла к себе в комнату полностью закрыв за собой дверь и душу на сотни тяжелых железных замков без ключей. Всю ночь я смотрел в потолок, не слыша, как разошлись гости, а слушая только всхлипы сестры и телевизор матери.

Вот так на мне сказался день с 20 на 21 августа, а вот на любящей жене старика совсем по-другому.

С самого утра начались похороны, где собралось самое меньшее из всех родственников, что на данный момент находились в Омске. Могильную плиту старуха покупать и ставить запретила, потому что хотела совместную и была приобретена территория на два места сразу, она готовилась идти в след за стариком и дальше, под землю. Вместо плиты, был поставлен крест и забор вокруг, каждый обложил гроб цветами, и старик был погребен в деревянном ящике. Дома старуха осталась одна и это, вероятно, тоже сильно сказалось на её психическом состоянии. Она впала в глубокую депрессию и приписывала себе всевозможные заболевания, она пыталась уйти, но не могла. Это была её собственная дилемма создателя, она не понимала, почему забрав человека, с которым она прожила больше половины своей жизни, бог не забрал и её, ведь она об этом просит в течении каждой ночи со дня смерти её мужа.

«А на кухне суп мой стынет

В голове одно: «Я тебя люблю»

Мяч гоняю по двору

В голове одно: «Я тебя люблю»

Сны хорошие и плохие

В голове одно: «Я тебя люблю»

В этом городе где-то ходишь

Всё никак тебя не найду»

Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ – Где фантом?

И вот я сижу на диване чахлой квартиры, в зале. Здесь жизнь остановилась вместе с сердцем покойного дедушки. Тетя в спешке открыла все окна, пока бабушка спала в другой комнате за закрытой дверью и не слышала, как мы вошли. По словам тети, старуха всегда ругается, если слышит, как в одной из комнат открывается окно, она утверждает, что с улицы веет жутким холодом, вот вам и последствия настоящей депрессии, а не той, о которой ноет сейчас большая часть подростков в сети и за её пределами.

– Тебе поставить чайник? – крикнула с кухни женщина, которой я прихожусь племянником, входя в зал.

– Да, спасибо, – не отрывая взгляд от точки, которая приковывала к себе мой взгляд пока я блуждал по лабиринтам воспоминаний, тихо ответил я.

Вслед за тетей я прошел в кухню, где ежедневно трапезничал в кругу своих стариков будучи ребенком. Сейчас все выглядит точно так же, как и раньше, кроме календаря, отсчитывающего сегодняшние дни. Вид из окна не отличается тому, какой был в дни, когда меня не выпускали гулять по разным причинам, а я сидел у окна и разглядывал разрисованный агитирующими пейзажами бетонный забор, смотрел на лавочку, где собирались старики всего дома, чтобы поговорить о насущном. Сейчас же там нежится пара, примерно моего возраста.

Свист вскипевшего чайника снова возвращает меня в былые времена, когда я ждал этого знака, не притрагиваясь к сладким шоколадным батончикам, потому что иначе могли наказать.

– Садись за стол, – наказала женщина, что стоит у плиты и по совместительству является женой моего дяди.

Я покорно сел и начал оглядывать кухню с того места, где всегда сидел мой старик и бранил всех, кто пытался его занять. Это интересно, как оказалось, он занимал самое удобное место. Справа от меня находится небольшой шкафчик, где хранятся разные ненужные вещи, которые доставались оттуда, наверное, один раз за всю жизнь, слева находится стол, который сейчас завален едой, что тетя, сестра отца, оставляет, чтобы бабушка могла поесть сама, в её отсутствие, не портящаяся еда. А сзади находится стена. В таком месте чувствуешь опору с трех сторон, мне кажется, это и придает чувство комфорта за столом.

Горячий пар поднимается над кружкой, пока поверх её я вглядываюсь в окно зала, вход в который находится прямо напротив кухни. Обжигающий губы чай пахнет малиной и пакетик всегда норовит попасть тебе в рот. Приходится дуть внутрь кружки с огромной силой для того. Чтобы сделать хотя бы один глоток, прикусив печеньем, чтобы восполнить отсутствие сахара.

Это чаепитие, казалось, затянулось навечно, я и не заметил, как пропала тетя, гарнитура, холодильник, стол и стены с потолком. Лишь я и стул, и наконец мозг, погруженный в пустую задумчивость. Когда бродишь по закоулкам своего разума, в попытке нащупать любую логическую нить, но во время пробуждения, понимаешь, что в поисках чего-то размытого, так ни к чему и не пришел.

Моим знаком для пробуждения оказался оклик моего имени.

– Заходи к бабушке в комнату, – издавалось из-за стены.

Я не ответил, но вернулся в реальность и допив последний глоток уже остывшего чая, я вышел из кухни.

Признаюсь, я нервничал ужасно, чем ближе я подходил, тем страшнее представлял себе метаморфозы, которые произошли с моей старой бабушкой; старость, болезнь и время не щадят никого и ждут, чтобы не оставить и следа от человека.

На входе в комнату мне ударила в нос смесь ужасных запахов: пота, сырости и мочи. В комнате стоит влажный и душный воздух, настолько, что рубашка сразу прилипла к телу. Перед моими глазами предстало то, что сложно было назвать моей старухой, которую можно было узнать только благодаря чертам лица. Время полностью изменило нас с моего последнего визита. Её тело полностью высохло из-за того, что она постоянно потела и не ела твердую пищу, на лице лишь ярко выраженный крючковатый нос, бородавка и седые волосы, выбивающиеся из-под косынки. Завидев меня, ошеломленного, в проходе, она начала изучать меня взглядом ребенка и мне пришло в голову подумать, что мои последние опасения оказались верны. Они состояли в том, что старуха совсем выжила из ума и не узнает меня совсем, либо, не поверив моей тети отречётся от меня, но после длительной паузы, она, сидя на кровати и закутав ноги в одеяло, вскинула руки в разные стороны с криком:

– Мой внучек! Подойди ко мне!

С улыбкой на лице, я сделал это, и она заключила меня в объятия.

От неё пахло всем тем же, чем и в самой комнате, но с запахом старости, что знаком каждому. Не выдержав, я всё-таки заплакал, но рьяно старался это скрыть. Усевшись на стул рядом с кроватью, я отправил тетю восвояси и не замечая запахов совсем, начал разговаривать обо всем со старухой, я боялся, боялся, что она умрёт, а я так и не послушаю её историй из моего детства, которые слышал уже кучу раз, но в такие моменты, они дороже тысячи повторений, ведь она может стать последней.

Я не буду нагружать тебя, читатель, каждой из множества история, но расскажу об одной, о моём старике, я смеялся.

Во времена, когда моя бабушка уже имела 3-х из всех 4-х детей в число которых входил и мой отец, они с дедушкой проживали в деревне совсем другой страны. Как оказалось, мой старик был тот ещё шутник, да и выпить был совсем не прочь. И вот, в один прекрасный день, они с мужиком из деревни решили повредить небольшой мостик, который был нужен для жителей только тогда, когда все кругом затапливало водой, и по этому мосту люди переходили на другую улицу. Дед с другом вырвали одну доску как раз в этот самый период времени, когда застоялась вода и мостик почти скрывался под ней, но перейти все-таки можно было, лишь замочив ботинки.