– Ты живой, земеля? Чего гостя не встречаешь?

«Он – русский!» – Пашка открыл глаза и, убедившись в своей правоте, задал единственно возможный в такой ситуации вопрос:

– Ты кто?

Человек широко улыбнулся, обнажив щербатый рот:

– Я? – Казалось, что вопрос доставил ему искреннее удовольствие. – Я – Павел. Пашка, значит. А тебя как зовут?

– Меня зовут…, – Коробов задумался на секунду и ответил, повторяясь – меня зовут Паха.

– Ни хрена себе! Так мы, получается, тёзки? Или у тебя просто кликуха такая?

– Тёзки. И кликуха такая. – Пашка снова опёрся спиной на стену, стараясь не обращать внимания на боль и не выказывать слабости. – Ты как сюда попал? Ты случайно не знаешь, что там с Толиком? Мы думали, что меня на допрос потащат, а вытащили зачем-то Толяна.

Коробов вдруг подумал, что задал слишком много вопросов, и замолчал, не оставляя попыток получше рассмотреть нового сокамерника. Он сразу заметил, что тёзка абсолютно не похож на Толика. Павел был гораздо выше среднего роста, крепок и быстр в движениях. А небольшая борода и волосы до плеч были хоть и немыты, но аккуратно расчёсаны. Даже выгоревшая на солнце форма сидела на нём, что называется, ладно. На ней не было ни дыр, ни порывов, ни заплат. Пашка снова вздохнул и невольно посмотрел на свои грязные колени, торчащие из огромных прорех. «Он явно не срочник, – думал Коробов, наблюдая, как новичок обустраивается на его бывшем месте, – и по возрасту не подходит…, и ещё хрен знает почему. Спросить, что ли? Неудобно. Повернётся, посмотрю на погоны. Даже если звёздочки содраны, то следы должны остаться».

Между тем, Павел, завершив одному ему понятные приготовления, скинул с плеч новый армейский вещмешок. Заметив озадаченный взгляд Коробова, с готовностью пояснил:

– Охранники бакшишнули. Сам не знаю с какого перепоя. Понимаешь, – продолжил он, неспеша развязывая шнурок горловины холщовой сумки, – с самого утра сюрприз за сюрпризом. Сначала дали мне сигарет. Наших. Полпачки. Никогда такого не было, а тут… Потом сказали готовиться к переезду. Дескать, место освободить надо. Меня-то не в яме вонючей держали, а в комнатушке. Тесновато, конечно, зато окошко было и топчан с матрасом…

Пашка почувствовал раздражение. Он не хотел начинать знакомство с препирательств, но ему показалось, что тёзка умышленно уклоняется от ответов на важные для него вопросы. Чтобы развернуть разговор в нужное русло, решился перебить и огорошить рассказчика неожиданным вопросом:

– Ты, извините, вы – офицер? Что-то я звёзд ваших не вижу.

Тёзка нимало не смутился. Просто отрицательно мотнул головой:

– Неа. Я прапорщик. «Знаменосец», как бы. Складом горючки заведовал. Гэсээмом, то есть. На том и влип…, – спохватившись, словно сболтнул лишнего, коротко взглянул на сокамерника, – не перебивай, Паха! Я тебе всё по порядку расскажу и по полочкам разложу. Ладно? – Вполне удовлетворившись пашкиным кивком, продолжил как ни в чём не бывало. – Тут разве поспоришь? Надо, так надо. Вывели, значит, во двор, а там твой дружок. Стоит, качается, будто от ветра и улыбается, как дебил. Счастливый такой! Я сразу понял, что крыша у пацана поехала. Но и это ещё не всё! – Павел наконец справился с узлом и повернул горловину к товарищу, – гляди, Паха! Тут и лепёшки, и сыр, на таджикский курут похожий, овощи с фруктами, и мясо сушёное. Ни хрена себе! Третий месяц здесь кантуюсь, а такое со мной, честное слово, впервые. Всё время похлёбку пустую и хлеб давали. Ну, изредка овощи подпорченные. Без соли. А здесь даже соль есть. Чудеса! Давай поедим, дружище? К вопросам потом вернёмся.

Пашке не было видно содержимое мешка, но почувствовав запах съестного, он понял, насколько сильно проголодался. Ещё секунду назад абсолютно сухой рот вдруг наполнился слюной. По-своему истолковав молчание товарища, Павел снял с себя куртку и аккуратно расстелил её на полу:

– А вот и скатерть-самобранка. Сейчас поделим и вперёд! Не дрейфь, Паха. Я по-честному. Не обделю. Тебе, правда, с голодухи много жрать нельзя. Кишки завернутся. Помереть можешь. Но ты уж сам как-то контролируй процесс. Здесь я тебе не советчик.

Наверное, сработал инстинкт самосохранения. А может, что-то ещё. Как бы там ни было, но съев лепёшку с куском сыра и положив в рот тонкий ломтик сушёного мяса, Пашка, буркнув «спасибо», передвинулся на своё место. Тёзка одобрительно кивнул:

– Видать, силой воли ты не обижен. – Положив на кусок хлеба смоченный в воде сыр, неожиданно поменял тему. – Слушай, Паха, просьба у меня к тебе есть.

– Говори.

– Понимаешь, братан, меня и в полку, и в школе прапорщиков все «Таджиком» звали. А что? Всё сходится. Фамилия у меня Персиков. Значит, сокращённо будет Перс. А родился я в Таджикистане. В Ленинабаде. Родителей туда ещё детьми эвакуировали, там они и остались. Поэтому язык знаю. Матушка заставляла. Дескать, твои одноклассники, которые из местных, на двух языках говорят, а ты чем хуже? Вот и научился.

Пашке стало интересно. Повернув голову к товарищу, спросил:

– И что? Не пойму, в чём твоя просьба? Какая тут связь между персиками и Ленинабадом?

Сосед наклонился и продолжил вполголоса:

– Прямая, Паха, связь! Мой земеля, тот, который меня на эту бл**кую аферу с солярой подбил…, меня при них Таджиком звал.

– И что?

– Не тупи, братан! Выходит, что они меня за таджика и держат. Потому и не в яме сидел, а в каморке. Отдельно от остальных. Да и не били ни разу. А зуб выбили, когда в плен брали. И пригляд за мной не особый. Даже хезать ходил без охраны.

Коробов приподнялся и опёрся на локоть:

– Мне парни говорили, что пуштуны на своём языке говорят. Забыл на каком, но от персидского отличается.

Павел кивнул, соглашаясь:

– Всё верно. Я их плохо понимаю. Отдельные слова только. А они меня понимают и отвечают на таджикском. Не совсем так, как наши таджики, и не все. Но большинство. Даже на вопросы отвечают без всякой хрени. Под настроение, конечно. Но я уже знаю, кого можно спрашивать, а кого бесполезно.

– Так в чём твоя просьба-то?

– Ты меня тоже зови Таджиком. Ладно? Тебе не в наклад, а нам обоим, глядишь, и выгода какая-никакая. Так, что?

– Хорошо. Таджик, так Таджик. – Пашка снова опёрся спиной на стену. Ему и в самом деле стал интересен разговор с тёзкой. – Как ты думаешь, почему они так на еду расщедрились? Мне Толик говорил, что даже воды не каждый день давали.

Сосед, уже начавший складывать остатки трапезы в мешок, снова наклонился к Коробову:

– Так вот и я о том же. С какого перепугу? Я тебе больше скажу: нас завтра на речку мыться повезут. Я не спрашивал. Мне Мамун сам сказал. Мы с ним вроде как дружбаны.

Пашка почувствовал, как заколотилось сердце. Он даже руку приложил к груди, чтобы унять сердцебиение:

– Не врешь?

Павел-Таджик изобразил обиду:

– С какого хрена? Не в том мы положении, чтобы друг дружке втирать. Отвечаю.

– Толик говорил, что их тоже возили на реку. А затем предложили ислам принять. На Коране. Потом одному нашему кишки выпустили.

Сосед равнодушно кивнул:

– Я всё видел. М**к он. Твой «наш». Не х*р было книгу пинать. Вот и поплатился сполна.

– А тебе не предлагали?

Таджик усмехнулся:

– Сдаётся мне, что они меня за самого настоящего мусульмана держат…

– Мусульманина.

– Чего?

– Правильно будет «мусульманин», а не «мусульман».

Сосед отозвался не сразу. Уложив вещмешок с едой у своего «изголовья», втащил из нарукавного кармана сигарету:

– Будешь? Не куришь? Ну и хорошо. Мне больше достанется. – С наслаждением выпустив струйку дыма, прокомментировал. – Блин! Отвык от курева. Сразу в башку вставило. – Ещё раз затянувшись, вернулся к теме, – они, походу, меня и впрямь за мусульмана держат. Только странно, что ни разу к намазу не позвали. С одной стороны хорошо. Я ведь не знаю, как у них принято молиться. И что бормотать надо. Сразу бы раскусили. А с другой… получается очень подозрительно. Даже думать не хочется.