Ребята напряжённо переглянулись.

К машине шли молча. Эта невесёлая находка всех насторожила. Даже Кирилл притих.

А потом у нас был пикник. Макс достал сумку со всякими вкусностями, и мы ели всё это прямо на капоте автомобиля. Постепенно оживились, и снова стало весело. Приятно, что Максим так подготовился. Кирилл был в полном восторге от этой прогулки. Перекусив, мы даже поиграли в прятки, чтобы его как-то занять. Правда, эта игра, точнее поведение Максима во время неё, заставило меня в очередной раз испытать невольное смущение. Например, он всякий раз, когда меня находил, не просто говорил об этом, а норовил прикоснуться. И порой прикосновения эти были… Макс в какой-то момент легонько дотронулся до моей спины на уровне поясницы. И меня от этого будто током ударило. Такая реакция вызвала недоумение у меня же самой. Раньше я за собой ничего подобного не замечала. Только спустя много лет поняла, что это было за чувство, до того момента мне неведомое. До Максима я понятия не имела, как это – быть желанной.

Делая вид, что случайно, он то приобнимал меня, то небрежно проводил ладонью по груди. А один раз, когда я пряталась за деревом, подкрался сзади, обхватил меня, прижал к себе, и рука его будто невзначай соскользнула по юбке к низу моего живота. Одновременно с этим он прошептал в самое ухо, что наконец-то нашёл меня. Я вырвалась из его рук и со смехом бросилась прочь, хотя щёки мои пылали, и я не знала, куда деть глаза. Потом пыталась понять, показалось мне или нет. И понимала, что точно не показалось. Нужно было как-то на это реагировать, а я робела, делая вид, что ничего не происходит. Скорее всего, то, что я не пресекла сразу его поползновения, он воспринял как зелёный свет. Потому что вечером, когда привёз домой, вышел вместе со мной из машины, проводил до самой калитки, и на прощание сделал то, чего я ждала и боялась одновременно – поцеловал. Мягко, с нежностью и трепетом, без излишних вольностей и напора. Уже смеркалось, Кирилл спал в машине, да и на улице было пусто. Поэтому мы могли не бояться, что нас увидят.

Ничего, стоящего внимания, в газетной подшивке я не вычитала. Полосы местной малотиражки наполняли интервью с депутатами поссовета, поздравления с юбилеями, короткие заметки о приобретении новой сельхозтехники и тому подобная информация. Читать её у меня выходило медленнее, чем я рассчитывала. Что-нибудь интересное могло упоминаться в любой самой незначительной заметке.

Так размышляла я, идя с работы, когда услышала рёв моторов. Отступила к самому краю дороги и, остановившись, обернулась. От дамбы (так между собой называли бетонный мост через небольшую речушку) в моём направлении мчали несколько мотоциклистов. В одном я сразу узнала Максима по его ярко-красной Ямахе.

– Макс, давай! Сделай его! – кричал кто-то.

– Гоните, парни! – присоединился к первому ещё один участник группы поддержки.

– Гусар, не подкачай! – это, видимо, адресовалось кому-то из соперников Максима.

Неужели это была импровизированная гонка? Гонять по нашим дорогам, по моему мнению, – настоящее безумие. Я насчитала пятерых мотоциклистов. Впереди, оторвавшись от остальных, неслись двое – Максим и какой-то байкер на синем железном коне.

Богорад значительно вырвался вперёд, но вдруг, уже миновав меня, то ли наехал на что-то посреди дороги, то ли угодил колесом в яму. Даже мне, совсем ничего не понимавшей в этом, было очевидно, что мотоцикл начало мотать из стороны в сторону и водитель с трудом удерживал равновесие. Пытаясь не потерять управление, Максим сделал крутой разворот и всё-таки рухнул на бок. Вначале раздались испуганные вскрики, затем все разом притихли. Ребята, догонявшие Максима, затормозили.

Я в первую секунду будто вросла в землю. А потом, подчиняясь внутреннему порыву, устремилась к упавшему молодому человеку. Сердце моё готово было разорвать грудную клетку, настолько сильно оно металось внутри. Максим, одетый в чёрный экипировочный мотокостюм, выбрался из-под мотоцикла и теперь пытался его поднять. Нервным движением снял шлем. Вся левая сторона его одежды была свезена и испачкана дорожной пылью от плеча до самых икр. Догадываюсь, что такие же счёсы имелись и на его теле под одеждой. Парень прихрамывал. Ему явно было больно опираться на левую ногу.

– Господи, Максим, как ты! – я подбежала, принялась стряхивать с его костюма пыль. – Зачем так гонять? Ты цел? Ты очень напугал меня!

– Всё нормально, – он отвечал нехотя, с недовольством.

Его друзья приблизились к нам, наблюдали. Один из них стал помогать Максиму поднять Ямаху. Подбежали ещё несколько парней и девушек. Со стороны их компании послышались смешки, прысканья, перешёптывания. Несколько комментариев были слышны вполне отчётливо: «Ого!», «ко-ко-ко», «как та квочка»… Макс изменился в лице. Избегая смотреть на меня, приводил себя в порядок, морщился от боли.

– Тебе нужна помощь? – обеспокоенно спросила я, пытаясь поймать его взгляд.

Но он раздражённо передёрнул плечами, отвёл от себя мою руку. А затем отстранился и даже почти отвернулся. Поправил перчатки и снова надел шлем.

– Всё нормально, перестань, – пробурчал глухо. – Хватит.

Взобрался на мотоцикл и принялся его заводить. Обернувшись на ждавших его молодых людей, которые многозначительно переглядывались и не особо сочувствовали его падению, коротко бросил:

– Поехали.

– Максим, осторожнее, – попросила я.

Но он рванул с места, обдавая меня клубами пыли. Остальные последовали его примеру. Через секунду вся компания скрылась из виду, а я так и осталась стоять, растерянно глядя им вслед.

Страх за Максима сменился обидой. Такое пренебрежение после нашего вчерашнего поцелуя было просто оскорбительным и причиняло боль. Неужели он меня стесняется? Или такой сконфуженный из-за своего падения на глазах у друзей? Никого из них не волновало, как он себя чувствует, не больно ли ему. Разве это друзья?

После случившегося мы не виделись несколько дней. Он не звонил и не приезжал. А в субботу после обеда всё-таки явился. Я сидела во дворе и читала. Максим тихонько вошёл, остановился рядом.

– Привет. Можно к тебе?

– Да, – я вздохнула.

Но нарочно не стала суетиться, спрашивать о его самочувствии.

– Я теперь самый порядочный водитель, – объявил он. – А то и машину заберут. Родители бурно негодовали. Батя запретил на мотоцикле гонять. Гляди.

Макс задрал футболку и опустил джинсы с левой стороны настолько, что стали видны его чёрные боксеры. Я увидела огромную фиолетовую гематому во весь левый бок от подмышки и вниз до бедра. Наверное, он каждым ребром прочувствовал неровности нашей дороги.

– Ужас. Сочувствую тебе, – произнесла невозмутимо, с прохладцей.

И снова уставилась в книгу. Конечно, я успела заметить красивый рельеф его мышц, кубики пресса, похожие на изогнутые провода вены на боках и животе, и даже краешек темной щетины, уходящей под бельё. Он вернул одежду на место.

– На ноге так же, – добавил Максим.

Что это было? Мальчишеское хвастовство, дескать, вон какой я крутой! По камням всем телом проехался, и ничего! Или повод продемонстрировать свой торс?

– Ну, ты сам виноват.

Говорила, как мама или учительница. А значит, выглядела в его глазах строгой скучной моралисткой. Моё показное равнодушие, кажется, его совсем не задевало. Я испытывала угрызения совести за то, что так холодна с ним. Тем более что на самом деле была очень рада его видеть.

– Я был в больнице. УЗИ и рентген делали. Мать настояла, – отчитался он, хоть я не спрашивала.

Максим держался непринуждённо и дружелюбно. Это изрядно контрастировало с тем, как он торопился отделаться от меня тогда. А сейчас приехал с букетом цветов. Вручая их, не совался с поцелуями и вообще вёл себя подчёркнуто скромно. Может быть, понимал, что незаслуженно меня обидел, и теперь чувствовал себя виноватым.

Пока он демонстрировал свои увечья, проснулся и, потягиваясь, выбрался из своего убежища Лис. Котёнок за то время, что жил у меня, значительно подрос, окреп и уверился в собственной неотразимости. Поэтому вёл себя всё более нахально, как и подобает рыжему красавцу с изумрудными глазами. Вот и сейчас забрался ко мне на колени, затем прыгнул прямо на лежавшую передо мной раскрытую книгу и уселся на ней. Максим, глядя на творящийся беспредел, достал телефон и принялся фотографировать. При этом подсказывал мне, как повернуться, как посмотреть, какую принять позу. Я сначала хотела возмутиться и попросить его прекратить. Никогда не любила фотографироваться. Однако когда он показал первые пару фото, они оказались весьма неплохи. Мягкая, золотистая цветовая гамма, рыжий котёнок и рыжая я, солнечные лучи, проникающие к нам сквозь светло-зелёные молодые виноградные листья – всё это выглядело очень мило. Впервые я сама себе очень понравилась! Хотя была почти не накрашена и волосы растрепались. На некоторых кадрах моё лицо крупным планом… Я и забыла, что у меня столько веснушек! Но сейчас это не показалось мне отталкивающим. На нескольких фото Максу удалось так поймать свет, что моя шевелюра из скучно-рыжей превратилась в янтарно-золотую.