— Возьми! И стреляй только наверняка. Патронов мало. — И пока Велико осматривал оружие, Драган исчез: уполз проверять позиции других партизан.

Они были знакомы давно, но только в тот момент Велико понял, насколько Драган ему доверял. Отдал ему собственный пистолет, а сам остался без оружия!

«Доверие!..» — подумал Велико, проводя рукой по лицу.

— Не понимаю тебя! — поднял он голову.

— Если хочешь знать мое мнение, то он прав, — ответил Павел.

— Он спрятался от всех при первой же неудаче! — Генерал не мог забыть их последнюю встречу перед партийным пленумом.

...Драган тогда отказался от всякой защиты. Ничем не воспользовался, чтобы доказать, что другой жизни, кроме жизни в партии, у него нет. Только когда зачитали решение о том, что его увольняют на пенсию по состоянию здоровья, он поймал Велико у самого выхода и сказал:

— Радуйся! Наконец-то ты добился своего, — и прошел мимо.

Как больно Велико было слышать это! Он напился так, как тогда, когда Драган его назвал предателем идей, за которые он сражался, и только из-за того, что Велико женился на Жасмине, бывшей супруге царского офицера. И хотя в тот раз он выпил в два раза больше, он не смог ни забыться, ни избавиться от душевной муки.

Когда на следующий день ему сказали, что у Драгана инсульт и он вряд ли останется жив, Велико вызвал Павла.

— Мне больно! — проговорил он едва слышно.

— Вероятно, и Драган испытал боль, — не сдержался Павел.

— Неужели ты думаешь, что я виноват в этом?

— Я знаю, что это не так, но знает ли Драган? Столько лет он не может избавиться от своих подозрений в наш адрес. Мы уже и поседели, и столько пережили... — Голос Павла прерывался. Ему трудно было говорить об этих вещах.

Когда-то Драган был сильным. Он вообразил, что только он один призван защищать новое, свободу... А теперь не выдержал. Попытался нанести удар Велико и сам рухнул. А их любовь к Драгану оказалась куда сильнее всякой ненависти. Павел был убежден в этом и с волнением слушал своего боевого друга, который, казалось, словно окаменел.

— Идем! — Велико надел шинель.

— Куда?

— В госпиталь, к нему.

Несколько суток они провели у его постели. Когда Драган пришел в себя и увидел их, он и словом не обмолвился. Только оживился, и глаза его стали светлее.

Павел головой сделал знак Велико, и они вышли из палаты.

— Выживет! — сказал Павел, когда они очутились на улице.

— Дай бог! — неопределенно покачал головой Велико.

Больше они не виделись. Драган поселился в маленьком домике среди виноградников, превратился в отшельника, оторванного от мира...

И вот вдруг принял протянутые ему руки.

Велико положил письмо на письменный стол. Воспоминание о Драгане промелькнуло, как отблеск молнии, и исчезло. Может быть, Павел ждал, что он обрадуется, но у него в груди осталось одно лишь страдание, и оно душило его.

— Этой ночью Сильва... — начал Велико нерешительно.

— Знаю. С ней что-то происходит.

— И молчишь!

— Не было времени, чтобы поговорить.

— Неужели ты меня покинешь? — испытующе посмотрел на него Граменов.

— Не будь мальчишкой. Тридцать пять лет мы не расставались, а сейчас?.. — Голос Павла дрогнул.

— Может быть, именно сейчас, — ответил генерал и передал ему записку Огняна Сариева.

— Как же так? — не отрывал глаз от неровных строк Павел.

— Вот так. Юноша умер.

— И теперь?

— Все зависит от того, кто и как себя поведет.

— Ты уже принял решение?

Нужно ли было объяснять Павлу разницу между долгом командира и личным отношением к человеку? Огнян Сариев был слабостью Граменова. Не потому, что он сын Драгана, а потому, что генералу по душе была уверенность молодого офицера, его постоянный поиск нового. И даже наказывая его, генерал втайне восхищался его внутренним неугасимым горением и несгибаемым характером.

— У меня нет права выбора, — ответил после паузы Велико. — Они наши дети. Если мы будем давать им поблажки, то их позор тоже будет нашим.

— Не жестоко ли это?

Ответа не последовало, и Павел не стал повторять вопрос. Он хорошо знал это состояние Велико. Павел никогда не думал, что наступит такой день, а день этот пришел, и теперь им снова придется утверждать те принципы, за которые они столько лет боролись вместе.

Павел собрался идти, но Велико его остановил:

— Получены ли материалы к предстоящему учению? — спросил он, не выдавая своего волнения.

— Еще вчера.

— Совещание с командирами и начальниками штабов частей состоится в десять часов в малом зале. Приготовь документацию, — отдал распоряжение генерал, не отводя глаз от окна. — Это дело исключительной важности.

Туман на горных вершинах уже рассеялся. Только самая высокая вершина еще была закрыта тяжелым облаком.

«Опять будет дождь!» — подумал Велико и потер виски.

Ночь Драган провел на деревянной лавке перед домом. Оторванный от мира, он узнавал новости из рассказов своих детей или из приемника, который забывал выключить.

Только сам Драган мог наиболее точно определить свое состояние. Ему объявили мат, и он решил после этого, что сопротивление бесполезно. И тем более незачем пытаться увернуться от удара, если удар наносят свои. Он считал ниже своего достоинства признать себя виновным, так же как утверждать, что он вовсе не виновен. Драган отдал делу все силы, и, как напоминание об этом, остались скованные параличом рука и нога и затрудненная речь.

В последние годы много людей приходило к нему, но Драган встречал и провожал их, не проронив ни слова. К себе подпускал только Венету и Огняна. Когда он узнал о том, что жена его сына сбежала, бросив детей, он гневно махнул здоровой рукой и с трудом выговорил:

— Они и мои дети!

Он заставил жену побелить одну из комнат свежей известью и набрать самого лучшего винограда, чтобы встретить их.

Но Огнян не привел детей.

«Вот упрямый человек!» — думал о нем Драган. Виноград остался нетронутым на столе. Только осы в течение нескольких дней высасывали сок из янтарных гроздьев.

Однажды вечером Драган сел в свою инвалидную машину и привез к себе внуков, захватив и их постельки.

— Бросили их, словно они сироты. При живых родителях некому даже подать им стакан воды. Совсем с ума все сошли! Люди без совести, без сердца. Вместо того чтобы думать головой, они... — Он недоговорил. Жена стояла в дверях и делала ему знаки, чтобы он замолчал. Прошло то время, когда только он имел право говорить. Теперь она была хозяйкой положения, и он ей подчинился. Драган замолчал, но его помутневший взгляд выражал яростный протест. Он взял палку и весь день пропадал в лесу около виноградника.

Ему трудно было примириться со взглядами молодых на жизнь.

Еще тогда, когда Огнян привез жену с самой границы, Драган заметил в ее глазах какой-то особенный блеск, присущий своенравным женщинам. Он не сказал ни слова, потому что верил в сына. А когда за три года она родила двух детей, он уже больше и не присматривался к ней. От пожилых людей слышал, что женщина успокаивается после рождения второго ребенка. Однако и на этот раз Драган обманулся. В последнее время слишком много неудач преследовало его, но он сопротивлялся им из последних сил.

И именно тогда, когда он решил, что нужен только внукам и детям своим, а для всех остальных он уже мертв, пришло письмо о памятнике Ярославу. Уже двадцать пять лет прошло со дня смерти Ярослава, но этот человек заслужил почет и уважение всех поколений болгар. Однако Драган даже мысли не допускал, что Велико и Павел обратятся к нему за советом.

Венета принесла письмо, несмотря на то что он запретил ей заводить речь о них.

Как всегда, она спешила, даже пальто не сняла. Оставила подарки своим племянникам и хотела идти.

— Свари себе хотя бы чашечку кофе! — Драган посмотрел на ее усталое лицо и округлившуюся с годами фигуру.