— Кофе можно! — Венета открыла буфет, чтобы достать чашки и сахар. И в этот раз она приняла его предложение только ради того, чтобы не огорчать отца. Кофе и водка взвинчивали ей нервы, но и прогоняли усталость, возбуждали мысль.
— И до каких же пор ты будешь продолжать в таком духе? — Всегда, когда он видел ее, Драган ощущал свою власть над ней и не оставлял дочь в покое.
— Что ты имеешь в виду? — сморщилась от горького кофе Венета.
— Ты стала какая-то странная. Все ходишь, высматриваешь, а ничего вокруг себя не замечаешь. Или теперь это модно? — не без желчи спросил Драган.
— Что модно? — долгим взглядом посмотрела на него дочь.
Если бы не его болезнь, отец сейчас выглядел бы моложе своих лет. Волосы у него все еще были черные. После перенесенного инсульта головные боли прекратились, он уже не брил голову, не выискивал самые причудливые способы, чтобы облегчить свое состояние. Исчезла и его строгость, которая всегда ее пугала. Кротость делала его благородным, и Венета всегда уходила от него полная самых противоречивых чувств.
— Вы все стали похожи на помешанных, — резко сказал Драган. В тот день он был более придирчив, чем когда бы то ни было. — Тебе уже сорок два. Если мне не изменяет память, вчера исполнилось?
— Ну и что?
— Чем больше человек учится, тем больше он запутывается. — Драган встал, опираясь на палку.
— Неужели мама опять тебе наябедничала? — Венета допила кофе и поставила чашку в раковину.
— Когда-то я стал посмешищем всего города из-за твоего самосожжения. Тогда ты это сделала из-за него, из-за того, кто был твоим мужем, а сейчас что?
— Ты о чем?
— Уж не считаешь ли ты, что мне было легко прожить сорок пять лет с одной женой? — вместо ответа спросил он. — Весь вопрос упирается в поведение, в умение себя сдерживать или, если хочешь, в распущенность.
— Я вижу, ты сегодня настроен обсуждать моральные темы, — с иронией улыбнулась Венета.
— А ты на что настроена? — подошел к ней Драган. — С тех пор как ты сама выбрала себе дорогу, ты бродишь по тупикам и сама себя обманываешь, считая, что идешь по широкому пути.
— Мне все это безразлично! — Венета закурила сигарету.
— А все потому, что тебе не о чем тревожиться в жизни.
— А разве нужно, чтобы я из-за чего-то тревожилась? — посмотрела она на него. — Вот ты страдал всю свою жизнь, а чего добился? Витаешь в облаках в своем виноградном царстве и непрерывно размышляешь о «счастливой» жизни своих детей. Не кажется ли тебе все это парадоксом, отец?.. А теперь вот схватился за избитую тему. Мне надоело тебя огорчать. Нет ли у тебя чего-нибудь выпить?
— Посмотри в буфете. Думаю, что там осталось немного твоей водки.
— Вот это уже другой разговор! — оживилась Венета и налила себе в большую глиняную чашку. — Ведь это вы, старики, так говорите: клин клином вышибают.
— Не узнаю тебя.
— И не затрудняй себя зря. Ты сам сказал, что мне уже минуло сорок два.
— Человек всегда может стать посмешищем. Для тебя что же, перевелись все мужчины, раз ты гуляешь с этим молокососом? — неожиданно взорвался Драган. — Он же тебе в сыновья годится!
Глаза у Венеты погрустнели. Вот он какой! Вроде бы оторвался от мира, а знает больше других. Она все могла ему позволить, но касаться ее сокровенных тайн — это уже чересчур. Да что он понимает в жизни? Знает одно лишь чувство преданности и ничего больше. А может ли он разобраться в женской душе, одиночестве, в котором она пребывает днем и ночью, становясь все более опустошенной, неудовлетворенной...
...С Кириллом все было. совсем по-другому. Молодой мужчина, поэт... В нем она увидела свои неосуществившиеся мечты. Когда-то и она писала стихи. На нее возлагали надежды, но она вышла замуж и... Пришлось все начинать сначала, чтобы не сойти с ума от скуки. Два диплома высшего образования, критик, главный редактор... А что критиковать? Все то, чего она не добилась, что пришлось ей не по вкусу, не по нраву? Ее статьи в периодической печати становились событием, и она почувствовала, как вместе с известностью ее постоянным спутником становится одиночество, от которого она пыталась бежать более двадцати лет.
Однажды в ее кабинет вошел Кирилл. Было двенадцать часов ночи. Она сразу же заметила, что он выпил.
— Это я! — сказал он вместо того, чтобы поздороваться.
— Очень мило, — посмотрела на него Венета и, кто знает почему, подумала: «Наверное, он ростом не менее двух метров!» — таким высоким он ей показался.
— Я хотел, чтобы вы увидели меня с более близкого расстояния и получили полное представление обо мне для ваших последующих выступлений по поводу сборников моих стихов.
— Я не пишу портретов. — Она знала его по фотографии в книге. — Я пытаюсь лишь открыть частицу вашей души в вашем творчестве, — поднялась она и предложила ему коробку с сигаретами.
Он отодвинул ее руку. Вытащил смятую пачку и взял сигарету. Он сначала поднес огонь Венете, а затем затянулся несколько раз едким дымом и, опершись ладонями о письменный стол, спросил:
— А у вас есть душа?
В редакции никого, кроме них, не было. Он стоял с одной стороны письменного стола, она — с другой.
— Нет! — прозвучал ее откровенный ответ. Этот мальчишка понравился ей своей бесцеремонностью.
— Именно это я и хотел узнать, — он раздавил сигарету в пепельнице. — Прошу прощения! — и пошел к двери.
Его категоричность заставила Венету вздрогнуть. Она ужаснулась тому, что в следующую минуту останется одна, мучимая своими собственными мыслями.
— Подождите! — сказала она. — У вас с собой новые стихи?
— А если с собой, так что из этого следует?
— Может быть, вы их предложите нашей газете?
Кирилл вынул несколько смятых листков и положил на письменный стол.
— Они написаны сегодня ночью. Чернила еще не просохли.
Венета снова оказалась в затруднительном положении. На листках были нацарапаны какие-то иероглифы. До сих пор она не встречала такого небрежного почерка. Одни слова были написаны лить наполовину, в других недоставало средних слогов...
— Не затрудняйте себя! — улыбнулся поэт. — У меня такой почерк, что только я сам могу его разобрать. Зато не боюсь плагиата. — Он взял листки из ее рук и начал читать.
Венета прикрыла глаза, заслушалась. Это был другой человек, совсем не тот, каким она себе представляла его по последнему сборнику стихов — пустым, экстравагантным, иногда даже глуповатым. А голос...
Она смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы. Он положил листки на столик и декламировал, прислонившись спиной к стене. Она его не перебивала. Казалось, он весь отдался стихам — полным то сладкой муки ожидания и надежды, то протеста против неправды, — и во всем этом ощущалась боль по несбывшемуся, по мечте, которая может избавить от одиночества.
Кабинет словно преобразился от его присутствия. Каждый уголок ожил, и Венета уже не следила за текстом, а слушала только голос, его напевное звучание.
Сколько времени она провела в таком состоянии, Венета не помнила. Когда Кирилл умолк, она вздрогнула. Открыла глаза и увидела его вдруг засветившееся лицо.
— Вы устали! — прошептал он.
— О нет, продолжайте!
— Уже три часа ночи.
— Неужели? — поднялась Венета.
— Вам нужно отдохнуть. Завтра я их принесу, только перепечатаю на машинке, — кивнул он на листки.
Венета подошла к вешалке и сняла свой плащ.
— Вы далеко живете?
— Я дойду сама. Благодарю за прекрасный вечер.
— Прошу вас! — молодой человек уступил ей дорогу, и они пошли рядом по затихшим улицам.
До самого ее дома они не сказали друг другу ни слова. Когда Венета остановилась перед подъездом, он остался на тротуаре и, подняв глаза, посмотрел на последний этаж.
— Вы живете на шестом этаже.
— И это вам известно?
— Да, и я знаю, что полковник Дамянов — ваш муж. Вчера он уехал в Софию и вернется через три дня.
