Литмир - Электронная Библиотека

В трактире было накурено. Пахло жареным мясом и прокисшим вином. Еще в дверях я крикнул: «Вина и что-нибудь на закуску!» — и пошел искать себе место.

Велико там не оказалось. А может, он и приходил, да ушел.

В укромном уголке я заметил людей в военной форме. Поспешил туда, надеясь, что и Велико может быть среди них, но был немало изумлен, когда увидел, что это те самые солдаты, которых унтер-офицер Марков привел вчера из города.

Встреча оказалась неожиданной. Солдаты даже растерялись. Уверен, что они снова ушли без разрешения, но в тот момент мне было не до уставных предписаний. У меня были веские причины находиться в этот вечер именно здесь, и я решил остаться. А что касается нарушения устава, то и завтра будет день, чтобы во всем этом разобраться.

Человек в гражданском, который сидел вместе с ними, показался мне знакомым, но я не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах мы с ним встречались.

Я поздоровался и сел.

— Что пьете? — спросил я, но мне никто не ответил.

— Мы как раз собирались уходить, — сказал ефрейтор, сидевший рядом со мной, но я его не слушал. У меня перед глазами маячило напряженное лицо Маркова, умолявшего отпустить его, чтобы их отыскать. Я налил вина в стопки и предложил:

— Выпьем за нашу встречу!

Солдаты чокнулись со мной. Пили они глоточками, как будто мое присутствие тяготило их, лишало дара речи.

— Солдат должен быть героем и за столом, — не сдержался я. — Не спрашиваю вас ни о том, почему вы оказались здесь, ни о том, как вы выбрались из казармы. Увидел знакомые лица и подсел к вам.

Первым нарушил молчание человек в гражданском. Он встал, и только тогда я узнал бывшего подпоручика Чараклийского.

— Ну, раз начальство здесь, давайте выпьем за его здоровье и его успехи.

На меня нахлынули воспоминания, и все время в них вплеталось вот это лицо с тонкими черными усиками и какими-то птичьими глазами.

Когда меня арестовали в сорок втором году, он вел предварительное следствие по моему делу. Такое не забудется. Потом, уже на фронте, он пытался увести свою роту к немцам. Мы узнали об этом, но и немцам стало ясно, что нам известно, и тогда по их роте ударили с обеих сторон. Перепуганный Чараклийский метался из одной стороны в другую и наконец бросился с уцелевшими солдатами к нам.

Он выжил. И вместо того чтобы оказаться на скамье подсудимых, сделался героем. Командующий армией лично вручил ему орден за храбрость.

Я поднял глаза.

Чараклийский все еще держал стопку в воздухе и ждал. Поднялся со своего места и я.

— За нашу встречу, господин подпоручик. Вижу, что в вас не умирает любовь к армии.

Я чокнулся с ним и выпил вино до дна. И он выпил свое вино. Только стопки солдат остались стоять на столе нетронутыми.

— У вас хорошая память, — заговорил Чараклийский.

— И приятные воспоминания, — дополнил я и уже тише продолжал: — А вы знаете, что эти солдаты из моего батальона?

— Предположим, знаю.

— А знаете ли вы, что уже не сорок пятый год, а война давно кончилась?

— Не спорю.

— Но я готов спорить, Чараклийский. Не знаю, как вы познакомились с этими ребятами, и не буду их об этом расспрашивать, но запомните: пока эти солдаты служат под моим командованием, они не станут вашими друзьями. Вы меня поняли?

— Вы хотите этим сказать...

— Что за этим столом вы лишний. У нас с ними предстоит служебный разговор.

Чараклийский попытался найти поддержку у солдат, но те уставились в пол и не шевельнулись. Может быть, они не все поняли из нашего разговора, но им стало яснее ясного, что в этот вечер им предстоит решить, с кем они: с Чараклийским или с подпоручиком Павлом Дамяновым.

В руке Чараклийского остались лишь осколки от стеклянной стопки. Он еще раз окинул беспомощным взглядом окружающих и, не сказав больше ни слова, покинул трактир.

Я снова наполнил стопки. Мы молча выпили.

— Товарищ подпоручик, — заговорил ефрейтор, но я не дал ему сказать больше ни слова.

— Грязью можно изуродовать даже хрусталь, — сказал я и посмотрел ему в глаза. Может, они хотели что-то сообщить мне, но я продолжал: — Мы с вами солдаты, рожденные нашей родиной.

— Мы это поняли, и потому...

— Ничего вы не поняли. А сегодня вечером у меня действительно есть повод пить. Мне радостно, оттого что я сижу за одним столом со своими солдатами.

И мы снова выпили.

— Вам пора! — взглянул я на свои часы. — Скоро трубач заиграет вечернюю поверку.

Они встали. Хотели заплатить по счету, но я не позволил им этого. Ефрейтор пошел первым, но остановился позади меня. Между столиками к нам пытался пробиться Марков. Он махал им рукой, но когда заметил, что я с ними, только и произнес:

— Товарищ подпоручик... Я не знал... За ними пришел. В подразделении... Перестрелка, диверсионная группа... Просто не знаю, что делать. Мы все должны быть там.

Я не стал дожидаться его объяснений. Бросил деньги на стол и заторопился к выходу. Солдаты следовали за мной, не отставая ни на шаг.

Венета. Одна нога у меня совсем уже зажила, а другая еще немного болела, бинты раздражали кожу на обожженных местах, но можно было терпеть. О руке и говорить нечего. Она на перевязи и отведена в сторону. Это мешает ходить и лежать. Сейчас для меня главное — здоровые ноги, чтобы вырваться отсюда. Тогда мне стало бы легче.

Рядом со мной сидела медсестра. Я болтала, а она смотрела на меня, не переставая удивляться.

— Сейчас вам значительно лучше, — вставила она.

— Ты хочешь сказать, что сейчас здоровье у меня отличное?

— Радуюсь вашему состоянию: два дня назад вы меня напугали.

— Два дня назад я и сама была напугана, но сейчас... — И вдруг я увидела в стекле открытого окна фигуру своего отца. Господи, неужели он опять все начнет сначала? Еще утром я почувствовала, что моя радость какая-то неестественная, что со мной должно произойти что-то скверное, раз мне так не в меру весело. И предчувствие меня не обмануло. А теперь Павла нет, он всего лишь как мираж, который возвращает меня к жизни и снова исчезает.

Мой отец остановился возле нас и пристально смотрел на меня.

— Добрый день! — сказала я.

Отец не сводил глаз с моих забинтованных ноги руки.

— Сильно обожжены? — спросил он и вытер пот с лица. На дворе холодно, а он весь был в поту.

— Нормально! — ответила я вместо сестры.

— Меня обвинили в том, что я бросил тебя на произвол судьбы. Поэтому-то я и пришел. — Голос его звучал как натянутая струна.

— Ты напрасно так переживаешь, папа. — Я особенно подчеркнула последнее слово.

— Вижу! Я еще найду время поблагодарить и врачей. А вот это здесь, — протянул он маленький пакет, — это от твоей матери. Ты не пожалела и ее, но об этом в другой раз. Сейчас я спешу.

Я не могла взять пакет, и он оставил его на стуле рядом с кроватью, а потом ушел.

Сестра не сразу пришла в себя.

— Это ваш родной отец? — после паузы спросила она.

— Да.

— Уж не знаю, что и подумать-то.

— А ты и не ломай голову. В последнее время многие люди чересчур усиленно размышляют, и в результате возникают различные осложнения.

Сестра взяла пакет со стула и посмотрела на меня.

— Забери его. Мне он не нужен, — сказала я.

— Я буду тут рядом. Если вам понадобится что-нибудь... — Она не договорила. Кто-то бежал по коридору, преследуемый криками дежурной санитарки.

— Пропади ты пропадом! Совсем взбесился, и нет для него ни бога, ни порядка! — причитала она. И в этот момент появился солдат.

— Я ищу товарища Венету Дамянову, палата четвертая! — быстро проговорил он.

Мы с сестрой переглянулись.

— Я Венета Дамянова, — ответила я, и меня снова охватила тревога.

— Наконец-то! — вздохнул он и вытер лицо пилоткой. — Я уж думал, что никогда до вас не доберусь. Здесь страшнее, чем в тюрьме.

55
{"b":"846887","o":1}