Он выпалил все это скороговоркой, а у меня сердце сжалось.

— Случилось что-нибудь? — спросила я, а солдат только рассмеялся.

— Что-то очень значительное, товарищ Дамянова. Мы были вместе с товарищем подпоручиком, и он приказал: «Ефрейтор Петров, беги в больницу, в палату номер четыре, и передай моей жене, что с завтрашнего дня у нас будет квартира, собственная квартира. Пусть приготовится!»

То ли я плохо расслышала, то ли не смогла воспринять до конца то, что мне сказал ефрейтор, но я только спросила:

— А почему он не пришел? — и сама удивилась своим словам.

— Но... Он только это просил передать. Да, вот еще что: ключи находятся у него. Но он пошел в казарму. Совершено нападение на склады. Какие-то диверсанты... Такая началась перестрелка, такая пальба! Ну, мне тоже нужно идти. Неизвестно, куда нас этой ночью пошлют. — И он нахлобучил пилотку. — Извините!

Я хотела пойти за ним следом, но сестра мне не позволила. Солдат пустился бежать, и полы его шинели развевались, как крылья.

Я очень разволновалась: подумать только — с завтрашнего дня у меня будет собственный дом...

— Сегодня вы чересчур долго не ложитесь, — донесся до меня негромкий голос сестры.

— А ты слышала, что сказал ефрейтор?

— Пойдемте в палату. Вы же вся дрожите.

— Нападение. Перестрелка...

— Мужские дела, — попыталась успокоить меня сестра.

— Война продолжается.

— В коридоре холодно.

— А там, у складов, тепло? Может, там умирают люди, чьи-то надежды?

— Не думайте об этом! Уже поздно. Скоро дежурный врач будет делать обход.

— Да, возможно, уже поздно... Ключи находятся у него... Слышала, что сказал солдат?..

— Вы выспитесь, и завтра все будет в порядке. — Сестра подхватила меня под руку и повела в палату. Я не чувствовала ни ног, ни головы. В моем сознании запечатлелось лишь несколько слов, сказанных сестрой.

— Завтра все будет в порядке, — повторяла я и покорно плелась рядом с ней.

Майор Велико Граменов. Сегодня утром мне повстречался один из солдат и спросил:

— Товарищ майор, а их расстреляют?

Не ответив ему, я задал вопрос:

— А как бы ты поступил?

— Ненавижу людей, которые не оправдывают доверия других! — горячо ответил он.

— Тогда...

— Понимаю!.. И все же...

— И все же мы люди. Потому-то и придуманы такие слова, как «ошибся», «раскаиваюсь», «смягчающие вину обстоятельства...».

— А разве раскаяние не родная сестра малодушия, товарищ майор? — продолжал солдат.

— Это зависит от того, в чем и как ты будешь раскаиваться. Все должно исходить из сердца.

И солдат ушел.

Комната, в которой находились задержанные, была совсем маленькая. Обыкновенная комната для караульного помещения. Драган курил у входа. Он заметил меня.

— Хочешь их сам допросить? — спросил он.

— У меня есть для этого основания.

— Не буду тебе мешать. Что-то опять голова раскалывается.

Я приказал часовому никого не впускать к нам и открыл дверь. Двое солдат на деревянных нарах. Я сразу же узнал второго юношу. Он работал на огороде нашего полка.

Оба тотчас же вскочили. Кочо встал и прислонился к стене, не зная, куда девать глаза.

— Почему вы сдались? — спросил я.

Они не ответили на мой вопрос.

— Не думаете ли вы, что молчание вам поможет? — обратился я уже только к ездовому.

— Я боюсь тюрьмы.

— А пули не боишься?

— Я вышел вперед, чтобы меня убили, но они не стали стрелять.

— Уж лучше бы ты выстрелил в меня, чтобы было за что умереть.

— Да как такое могло прийти вам в голову?.. Да я никогда... — В его глазах блеснули слезы.

— Вытри глаза!

Он провел рукавом по лицу и снова застыл.

— Я пришел, чтобы сказать тебе, что и сейчас не стыжусь того доверия, которое оказывал тебе. А ты плюнул на него.

— Я хочу умереть.

— Это легче всего. Жить — куда труднее.

— Уж лучше пусть я умру. А этот не виновен. Я его заставил уйти со мной.

Мне нестерпимо трудно было и дальше держаться в таком же духе. Я понимал всю трагичность ситуации, однако ничем не мог помочь, не мог успокоить их. Он жив и останется жить, но не это было самым главным. Он не оправдал доверия, а теперь снова хотел его завоевать, хотя бы ценою своей смерти.

Второй солдат заплакал, как ребенок.

— Пешо, хватит! — приказал ему ездовой, и тот замолк.

Мне нечего было им больше сказать. То, что ездовой сообщил в письме, оказалось правдой, а мне больше ничего и не нужно было. Он не обманул меня.

Я вышел из комнаты. Драган стоял у самой двери. Сигарета дымилась в его руке.

— Ну как, доволен? — спросил он, когда я поравнялся с ним.

— Я не обманулся.

— Что ж, значит, опять я окажусь виновным?

— Солдаты понесут наказание, но ни в коем случае они не должны быть приговорены к смертной казни, — ответил я.

— Ты говоришь так, словно перед тобой стоит жандарм, — сказал Драган.

— Я говорю с тобой, Драган. А станешь ли ты жандармом или нет, жизнь покажет. Не только служебное положение, которое мы занимаем, создает нам имя, — ответил я.

— Займись-ка лично третьим батальоном. Павел чересчур молод.

— А ты займись теми, кого считаешь уже обезвреженными. Буквально несколько дней назад Стефка Делиева посетила мой дом.

— Наконец-то ты заговорил по-человечески, — сказал Драган.

— И старый Велев навестил меня в штабе. Его замучили сын и прежние связи сына с этой дамой. Ничего больше он не сказал, но остальное подразумевалось. Международное положение обострилось, вот они стараются обострить еще и внутреннее положение в стране.

— Ты все еще слепо доверяешь Жасмине, — остановился Драган и впился взглядом в мое лицо.

— Ей я доверяю больше, чем себе, — ответил я.

— Ты политически ограниченный человек, браток. Я вызывал ее к себе без твоего согласия.

— Ты?..

— Партия и власть — это не мы с тобой. Крайне необходимо, чтобы и Жасмина разобралась в некоторых вещах.

— И ты считаешь, что ты единственный человек, который может проделать эту работу?

— Возможно, что да!

— Теперь я понял, почему Венета решилась на самосожжение! — выпалил я не сдержавшись. Реакция Драгана была неожиданной. В таком состоянии мне никогда раньше не приходилось его видеть.

Драган с силой сжал мою руку, словно хотел закрепиться на этой земле, и долго смотрел мне в глаза, а потом жестко проговорил:

— Я убью и собственную мать, если она ополчится против того, что составляет смысл моей жизни.

— И ты считаешь, что именно тогда ты и выполнишь свой долг перед родиной?

— Не только считаю, но и чувствую всем своим существом. Плевать я хотел на твоего ездового и на твоих мнимых врагов. Подлинные враги среди нас. Они точат ножи, чтобы всадить их нам в спину, но этого не случится. Запомни это хорошенько. Это говорю тебе я, Драган...

— Ты хочешь мне внушить, что наши дороги расходятся?

— Как тебе больше нравится, так и толкуй. Я не уступлю.

— Тогда и ты запомни, что и я не уступлю! Никто не должен уступать, если он борется за правду.

Все это произошло перед обедом. Потом я ушел к себе в кабинет и пробыл там до сумерек.

Я послал передать Жасмине, чтобы она ждала меня дома, но ее не застали. Искал Павла, но он пропадал где-то в поле на занятиях.

Потом он сам пришел, чтобы договориться со мной о встрече через час.

Я понял, что никто уже не располагает временем для другого, и близится день, когда наши дороги разойдутся.

Когда я шел в трактир на условленную встречу с Павлом, с той стороны, где располагался наш полк, послышалась стрельба.

Но я не стал спешить. «Что бы я ни сделал, я буду там уже слишком поздно», — подумал я.

Я перешел вброд небольшую речушку и, подойдя к воротам, увидел фаэтон.

— Нападение, товарищ майор! На склады в Бутовом поле, — доложил мне связной. Глаза его лихорадочно блестели.