«Другого выхода нет, — подумала я. — Может быть, она раз и навсегда разрешит вопрос о том, почему я постоянно оказываюсь на распутье».
Завернув гранату в носовой платок, я осторожно положила ее в свою сумку. Теперь я снова чувствовала себя сильной.
Хризантемы, полученные от Венеты, лежали на полу. Я подобрала их и отправилась в военный клуб. Процессия уже тронулась. Гроб Ярослава несли на руках. Велико шел за Драганом. Так и должно быть. И завтра, если даже что-нибудь случится, они все равно будут идти друг за другом, будут драться рядом, умирать рядом, потому что у них нет никаких сомнений, как у меня, потому что им всегда все ясно.
Я присоединилась к колонне. Мне уступили место. Траурная ленточка лежала у меня в кармане. Не было смысла снова прикалывать ее. По-настоящему скорбят о нем лишь те, кто несет его гроб, а остальные...
— Как бы она ни приспосабливалась к ним, все равно в ней течет кровь Делиевых, — прошептала какая-то женщина за моей спиной.
— Придет и ее черед, — ответила другая. — Бешенство передается от собаки к собаке.
При других обстоятельствах я покинула бы колонну, но сейчас продолжала идти, словно их слова вовсе не относились ко мне. Я отлично знала, кто я и почему нахожусь здесь. Никакие разговоры не могли меня задеть, увести с избранного мною пути.
Над могилой Ярослава ораторы сменяли друг друга, вспоминали о том, что он успел сделать, рассказывали о нем самом, но их слова до меня не доходили. Только одно я помнила о нем: когда все ополчились против нас с Велико, он спросил однажды, встретив меня:
— Любишь его?
— Он знает.
— Велико совсем потерял голову из-за тебя. Потому я и спрашиваю: ты любишь его?
— Об этом не говорят. Без него для меня нет жизни.
— Тогда не бойся. Человек должен быть с тем, кто его любит. И отошел так же непринужденно, как и остановил меня, а на следующий день, когда мы зарегистрировались, поставил и свою подпись как свидетель.
До сих пор слышу его голос, когда поднимали бокалы с вином за наше здоровье.
— Вам будет трудно, — сказал он. — Но без трудностей жизнь неинтересна.
В этот момент кто-то заговорил о Ярославе как о руководителе, о высокой и гуманной цели его жизни...
Велико наклонился, поцеловал его. Он оставался у могилы до тех пор, пока могильщики не опустили гроб в землю. Потом бросил в могилу несколько комочков земли и отошел в сторону. Только я знала, каково ему в этот момент, но я стояла далеко от него. Так он меня научил. Он хотел, чтобы я держалась на расстоянии, когда его что-то тяготит, но чтобы он ощущал, что я близко и всегда могу прийти к нему, всегда смогу его понять.
Большинство собравшихся начало расходиться. Каждый спешил, только Велико стоял в сторонке и ждал меня. По привычке или действительно нуждался во мне? Наверняка он даже не допускал мысли, что я знаю все. Он будет, как всегда, милым и будет радоваться, что сохранил мне спокойствие и душевное равновесие. Он думал обо мне, а те спешили, не считаясь с его деликатностью. Велико и деликатность! Я впервые принимала на себя последствия его неумелой игры. Да разве когда-нибудь он играл мною? И почему сейчас избрал самый неподходящий способ сохранить меня для себя? А если он сам запутался и пытается спасти меня и ребенка? Господи, где же истина? Сомневается он во мне или нет?
Велико ждал меня, а я все еще стояла у выхода, не решаясь к нему подойти.
Он позвал меня. Большего мне и не надо было. Я побежала к нему и сплела пальцы своей руки с его пальцами. Она была ледяная, его рука.
Мы пошли рядом. Он был такой же, как и прежде, только все время молчал. Сжимал мою руку в своей ладони и молчал. Я решила сказать ему все в этот же вечер. Он должен знать, что я не боюсь смерти, не боюсь вообще ничего.
Мы решили протопить печку и скоро в квартире стало теплее. Велико редко разжигал печку! Но в этот раз он присел на корточки перед ней и чиркнул спичкой. Огонь сразу же запылал, осветил его лицо, потом китель и руки.
Велико не торопился. Целая ночь была в его распоряжении. Он разделся до пояса и молчал. Тело его выглядело крепким, сильным. А глаза были усталыми, исстрадавшимися. Я уже знала и о бегстве ездового, и о третьем батальоне. Об этом судачил весь город, единодушно обвиняя во всем Велико. Я все знала, а он не хотел тревожить меня подобными вещами. Наверное, они меня не касались, как и случай с моей тетей?
Велико подставил голову под струю холодной воды из крана и долго фыркал, и плескался. Его мускулы играли, и я издали ощущала их железную твердость и упругость.
Мне захотелось накормить его, приласкать и всю ночь слушать его спокойное дыхание.
— Брось мне полотенце! — крикнул он.
Он обернул полотенце вокруг шеи, как шарф, и ждал, когда я обниму его. После всех переживаний искал нежности...
Я прижалась к нему и молчала. У меня перед глазами возникли образы Венцемира и Стефки Делиевой. Эти силы старались разлучить нас, и я едва удерживалась, чтобы не крикнуть. Велико поднял меня на руки и так держал, стоя на середине комнаты. После смерти Ярослава он явно искал опоры во мне. Я хотела стать его опорой, пусть даже только на одну эту ночь.
Этот вечер принадлежал нам, и никто не смог бы его у нас отнять...
Павел Дамянов. Ох, как хотелось пить! Давно уже я не испытывал такой сильной жажды. Я бы выпил сейчас даже чего-нибудь спиртного, что одурманило бы меня и хоть немного отвлекло от последних событий.
Велико обещал прийти ко мне, но все не приходил. Этот ездовой совсем сбил его с толку. Когда Велико показал мне письмо, он спросил, что я думаю по этому поводу. Я не был готов к ответу, но меня поразили чистосердечность солдата и доверие, которое он испытывал к Велико. Можно предположить все что угодно, только не притворство. Так я и сказал Велико, а он, помолчав немного, неожиданно заговорил ровным и спокойным голосом:
— Много раз я размышлял о взаимоотношениях людей. Мы мечтали о таких отношениях между людьми, когда каждый сможет высказать свои взгляды, невзирая на ранги и служебное положение. Но так не получается. Чем выше ты стоишь, тем ты и «умнее». Странно, не правда ли? Чем больше у тебя власти, тем чаще на устах слова о чести, доблести, прямоте, долге... А когда ты наконец оглянешься, то убедишься в том, что успел превратиться в пустого болтуна, ведь твои слова расходятся с делами. Люди тебя слушают, поскольку ты имеешь власть, но каждый поступает по своему разумению, делает то, что сочтет нужным, внутренне не уважая тебя. Нет, браток, моральных обязанностей, нет готовности умереть за истинную правду, за своего товарища.
— Ты просто чем-то расстроен, — попытался я успокоить его, но тот лишь засмеялся.
— Нам теперь предстоит только расстраиваться.
Таков Велико. Не любит он легких путей. Идет напролом. Остановится, чтобы передохнуть, и все начинает сначала.
С ним испытываешь такое чувство, словно идешь сквозь бурю, но в то же время тебя не покидает состояние удивительного покоя. И ты готов умереть, даже не подумав о собственной шкуре.
В тот день Венета поднялась с постели и проводила меня до больничной лестницы. Она красивая. Даже Жасмина уступает ей по красоте. Но на лице Венеты печать страдания. Обретет ли она спокойствие со мной или, пока я жив, все будет блуждать как в потемках, надеясь на завтрашний день? Что я сумел дать ей до сих пор? Ее пытались украсть у меня, а я не нашел в себе силы оказать сопротивление. А если завтра на нашу долю выпадут еще более серьезные испытания?.. Она надеется на меня, и я рад тому, что она так верит мне. Но как долго это может продолжаться?
Венета стояла рядом со мной и просила:
— Забери меня отсюда. Хочу быть с тобой!
А я отложил это на следующий день, но, увы, что я сделаю завтра? Куда ее отведу? Завтрашний день придет и уйдет, и придется откладывать это еще на один день, на следующую неделю, месяц...
