– Пойдём уже, ребят, – проскрипел Алик. – Будем считать, что всё поровну.

– Пойдём, – примирительно кивнул Павел Амгалану.

Тот выдвинулся вперёд, за ним гуськом потянулись Макс, в неизменной красной футболке, следом Алик, а за ними, взявшись за руки, шли Тим и Настя – наши неразлучники.

Я обернулась, оглядела наше место стоянки. Совсем небольшой луг, поросший травой, иногда сочной, но чаще пожухлой на стоящем солнцепёке, полевыми цветами, окружённый огромными деревьями, может быть даже вековыми, в основном хвойными, но встречались и лиственные. Молодую поросль, пробивающуюся рядом с крепкими стволами. Извилистую тропинку, которая убегала к могучей Сибирской реке, чьё течение могло сбить с ног.

Паша шёл впереди нас, мы с Дашкой старались не отставать, получалось плохо. В основном из-за меня. Не слишком-то я спортивный человек. От физкультуры освобождения у меня никогда не было, но если бы была такая возможность, я бы взяла, не раздумывая. Вечно я, что в школе, что в университете, плелась в самом конце, хуже всех сдавала нормативы, подводила команды в эстафетах. Филонила, прогуливала при малейшей возможности.

Не знаю, сколько мы прошли километров вглубь тайги, но устала я сильно. Болели ноги, спина, напекло голову, поминутно хотелось пить и реветь. Зачем только отправилась в этот поход? Не сиделось спокойно в квартире родителей, в родной комнате, в обнимку с котом и ноутбуком? Что, спрашивается, я, городская до мозга костей, не спортивная, забыла в тайге?

Алёнка и вовсе скисла, сначала шла бодро, даже подгоняла нас, потом притихла, перестала носиться от начала цепочки в конец, а после и вовсе повисла на Никите, который в итоге тащил не только два рюкзака, гитару, но и сестру, повисшую на нём мешком.

Постепенно наша группа отдалялась от ребят с Амгаланом, пока хвост их процессии из ярких рубашек неразлучников не скрылся из виду.

– Не улетит вертолёт без нас? – озабоченно спросила я у Паши.

– Нет, конечно, – ухмыльнулся тот. – По второму разу никто высылать не станет, на одном всех увезут… Никит, можешь немного быстрее? – повернулся он к обвешанному, как новогодняя ёлка, Никитке.

– Ага, – с готовностью ответил тот и прибавил ходу.

– Алён, давай, я тебя понесу, если устала, – предложил Паша, глядя на сестру Никиты.

– Ещё чего! – вылупилась мелкая. – Ты посторонний человек, так-то, трогать.

– Смотри сама, – недовольно дёрнул плечом Павел.

Сомневаюсь, что он горел желанием тащить килограмм тридцать-сорок живого, вертлявого веса, но Алёнка своим поведением на самом деле задерживала нас. Никита наверняка был сильным парнем, только вряд ли выносливым. С таким-то ростом и худобой. Моих познаний в физиологии хватало, чтобы понять это, но его младшая сестрёнка об этом, конечно же, не думала.

В полной тишине мы прошли ещё несколько километров. Правда, полная тишина – это всё же преувеличение. Стоял бесконечный птичий гомон, который то нарастал, то затихал, после снова нарастал с новой силой. Птицы словно с ума сошла. Пищали, скрипели, свистели на все лады и голоса.

– В тайге всегда так шумно? – догнала я Пашу.

– Ага, – неопределённо ответил он и прибавил шага, явно стараясь отойти от меня подальше.

Услышала, что он говорил по рации с Амгаланом, но о чём именно, было не разобрать. Обрывки непонятных фраз, из которых невозможно было составить представление о происходящем.

– Вот что, – подошёл к нам Павел. – В нужном квадрате обнаружен огонь, вертолёт не сядет, меняем маршрут.

– Огонь? – подпрыгнула Алёнка, захлопав в ладоши. – Мы увидим настоящий лесной пожар?

– Типун тебе на язык, – пресёк восторги сестры Никита, дёрнув её за рукав лёгкой ветровки, которую та поминутно порывалась стащить, только брат не давал – Алёнку жрала мошкара даже через слои репеллентов.

– Надеюсь, нет, – отреагировал Павел. – Ребят, давайте поторопимся. Если верховой накроет – мало не покажется.

Мы с Дашкой припустили, что есть мочи. Алёнка притихла, как-то сразу собралась, схватила свой рюкзак, нацепила на тщедушные плечи, и пошла своим ходом, держась рядышком с Никитой.

Мы слышали переговоры Павла с Амгаланом по рации. Насколько я понимала, они где-то рядом, недалеко ушли, мы почти дышали им в затылок. Почти…

Почва становилось неровной, то и дело попадались торчащие коряги, выступающие корни деревьев, встречались небольшие овражки и крутые подъёмы. Идти становилось сложнее и сложнее. Несколько раз я спотыкалась, один раз здорово приложилась головой о сухую, крупную ветку, чудом не выколов глаз о сучок.

Павел схватил меня за руку и буквально поволок за собой, отгребая от меня торчащие со всех сторон ветки, сухой валежник, который валялся под ногами, и о который я постоянно спотыкалась.

Даша же передвигалась с грацией лесного животного, лани, например, или косули. Настоящая спортсменка, не олимпийская чемпионка, конечно, но свои разряды по лёгкой атлетике получала честно, выступала за университет.

Зачем, спрашивается, я убивалась на дополнительных занятиях по математике, зубрила днями и ночами? Как знание аналитической геометрии на плоскости и в пространстве могло мне помочь? Нужно было, как Даша, заниматься семиборьем или хотя бы спортивной ходьбой.

Резко налетела гарь, тягучая, противная до тошноты, потянулся дым, обволакивая всё вокруг.

– Прибавим хода! – отдал приказ Павел, а что это был именно приказ, кажется, поняли все, включая птиц, которые примолкли, словно исчезли или… улетели от пожара?

От страха я не могла соображать, анализировать, вспомнить собственное имя не могла. Как же так? Ведь те, кто отправил вертолёт, должны были знать, предвидеть должны были!

Накануне Паша рассказывал, что зачастую пожар обнаруживается далеко не сразу, что иногда его замечает лётчик-наблюдатель, когда тот набирает обороты, и остановить его почти невозможно. Почти, но бригады всё равно справляются. Вылетают, десантируются и останавливают. Копают какие-то минерализованные полосы, используют взрывчатку, лом и какую-то там мать, но останавливают.

А мы? Как мы могли остановить то, что надвигалось на нас убийственной, зловещей силой? Тьмой, от которой хотелось отмахнуться.

Хотелось закрыть глаза, зажмуриться изо всех сил и перенестись в безопасность. В тишину своей родной комнаты, к маминым цветам на балконе, коту, сериалам, даже если они с тупым сценарием и бездарной игрой актёров.

В какой-то слепой, необъяснимой надежде я так и сделала, встала, как вкопанная, зажмурилась, повторяя, как заклинание:

– Я не здесь, я не здесь, я не здесь, я не здесь, я не здесь…

Одновременно я услышала какой-то громкий шелест, мат, оглушающий визг Алёнки. Поняла, что я всё ещё здесь.

Здесь, где запах гари проникает в нос, рот, глаза, впитывается в кожу. Здесь, где сизый, полупрозрачный дым стелется вокруг, как хищное животное, которое вот-вот сожрёт, поглотит, не оставив и следа. Здесь, где становится невозможно дышать.

– Твою мать… – услышала я голос Никиты, которые сидел у ствола покосившегося дерева, согнувшись пополам, и держался за ногу.

– Перелома нет. Вроде… – сказал Паша. Он устроился рядом, покрутил голеностоп Никиты, озадаченно глядя на пострадавшего. – Идти можешь? – наконец выдавил он.

– Да, конечно, – сквозь зубы прошипел Никита.

Поднялся, держась за корявый ствол дерева, переступил с ноги на ногу, скривился, стиснул зубы до появления побелевших желваков на всегда беззаботном лице, сделал ещё шаг.

Паша подхватил Никиту с одной стороны, тут же подскочила Даша, подставила плечо с другой.

– Чуть-чуть осталось, – сказала она ободряюще. – Правда, ведь, Паш?

– Да, в общем, да, – кивнул Паша, отводя глаза в сторону. – Девчат, прибавим ходу, – крикнул он мне и ревущей в три ручья Алёнке.

Пока я пыталась хоть как-то угомонить плачущую, скорее впавшую в истерику девочку, троица немного продвинулась вперёд. Был слышен шум рации, переговоры с Амгаланом, кажется, ещё с кем-то, я не разобрала из-за рёва Алёнки. Отборная ругань Паши разнеслась по лесу, да такая забористая, что, несмотря на всё происходящее, никак не вписывающееся в понятие «привычная жизнь», я всё равно покраснела.