- Я не предполагал, Володя, что вы настолько…

- Что поделаешь, Илья Ильич, настолько.

Сейчас они расстанутся, разойдутся, унесут с собой горечь недоговоренности. А встретиться потом будет так трудно. Кто знает, куда еще забросит жизнь отставного профессора и выгнанного за политику студента. Вот уже, откликнувшись на зов, извозчик поворачивает лошадь ближе к тротуару. Вот уже Мечников протягивает руку для прощания.

- Илья Ильич, дорогой, еще три минуты. - Какая-то новая, только что вспыхнувшая мысль переполняет Владимира,

Мечников не успевает спросить, в чем дело, как, в несколько прыжков перемахнув через Дерибасовскую, Владимир скрывается в подъезде канцелярии градоначальника. Кажется, сегодня Хавкин навсегда отучит профессора чему бы то ни было удивляться. Что еще за новый трюк? Уж не собирается ли мальчишка стрелять в градоначальника? Но зачем ему лишний свидетель? Мечников отпустил извозчика и полез в карман за часами. Три минуты… Что можно успеть за три минуты? Нет, это очередная мистификация. Надо идти.

- Постойте, бога ради, постойте! - Хавкин догоняет его, расталкивая прохожих.

В руках какая-то бумажка. Что это? Бланк градоначальника. «Господину Владимиру Хавкину…» Мечников приближает бумажку к глазам.

«Особое Совещание, образованное согласно статье 34 «Положения о государственной охране», выслушав доклад о состоящем под надзором в г. Одессе бывшем студенте Владимире Хавкине, постановило: оставить его под надзором полиции еще на три года. Градоначальник Косаговский».

- Что это значит, Володя?

- Ответ на мое прошение насчет Петербурга. Отказ. Не имею права покидать Одессу.

- Но если Петербургский университет вас все-таки примет?

- Все равно. Да теперь и не примут. Такие вести быстро доходят до начальства.

- И ничего нельзя сделать? - Мечников глубоко запускает пятерню в свои волосы. - Несчастный день. Может быть, обратиться к министру?

Хавкин медленно качает опущенной головой. Пустое. Не поможет. Это капкан.

IX

Господину, производящему дознание о государственных преступлениях,

от Степана Романенко, студента

ПРОШЕНИЕ

Страдая сильным расстройством здоровья, делающим мое пребывание в тюрьме губительным, что подтвердили освидетельствовавшие меня врачи (г. профессор Спиро и тюремный врач г. Розен), прошу выпустить мепя на поруки, чтобы восстановить по дням падающие силы.

Студент

Новороссийского

университета

Степан Романенко.

1 мая 1882 года.

X

1882 г. июня 27.

Донесение начальника Одесского жандармского управления

в департамент полиции

о посещении студентами Новороссийского университета

квартиры освобожденного на поруки Романенко С,

привлеченного к дознанию за революционную деятельность.

Вследствие предписания от 16 мая за № 2142/452 имею честь доложить, что освобожденный из-под стражи на поруки Степан Романенко поселился на Манежной улице в доме № 14, квартира 26. Его часто посещают бывшие студенты Новороссийского университета Меер Песис, Андрей Гусаков и Владимир Хавкин. Последние два уволены из университета в минувшем мае месяце за подписание коллективного письма на имя ректора университета по поводу оставления кафедры профессорами Мечниковым и Преображенским.

Романенко держит себя крайне осторожно и постоянно сидит дома. Эта осторожность объясняется недавним освобождением его из-под стражи, а потому он не сомневается, очевидно, в том, что за ним учреждено наблюдение.

Подполковник Катанский

XI

Степан Романенко жил на Манежной. В большом, густо насыщенном человеческими запахами дворе было нелегко отыскать нужную дверь. Хавкин долго нырял под веревками с развешанным бельем, поднимался по наружным гремящим лестницам, шел по скрипучим половицам крытых галерей, мимо чьих-то окон. Неумытые дети и растрепанные женщины с любопытством глазели на его форменную фуражку. Дом был стар и многолюден. Квартиру нанимали друзья Степана. Сам он в то время еще был в тюрьме. Сняли здесь главным образом из-за конспирации: черным ходом квартира выходила на соседнюю улицу.

Хавкин дернул за ручку дверного молотка. Условный стук: три удара, интервал и еще три. Из глубины двора поднимаются сумерки. Они добрались уже и сюда, на третий этаж старого дома. Синим кажется развешанное на веревках белье, почти черными - провалы галерей и наружные лестницы. Дом затихает. Медленно, будто неохотно загораются в окнах первые огни. За дверью полоска света и Степин вопрошающий голос. Степан впускает Владимира в тесную прихожую. В темноте они крепко, до боли, жмут друг другу руки. «Только не зацепи ведро», - предупреждает Романенко. «Сигнальное» ведро висит на гвоздике у самой двери. Предполагается, что его будут ронять, если возникнет необходимость предупредить об опасности сидящих в комнате. Примитивно, но в борьбе годятся все средства. Даже старое ведро. А борьба нелегка…

Из прихожей через кухню Степан пропускает гостя вперед, к себе. Комната невелика и бедно обставлена. За столом двое, Марина и Меер. Керосиновая лампа освещает напряженные позы, повернутые к дверям встревоженные лица. Видно, что все напуганы и не могут успокоиться. Степан тоже обеспокоен ночным посещением; зябко теребит наброшенную на плечи студенческую куртку и безуспешно пытается убрать со лба сырой, сбившийся чуб. Молоденькая Марина Карамышева - хористка из группы Крапивницкого, - та совсем окаменела. Подняла свои выщипанные бровки и по-детски округлила рот да так и замерла, будто проглотила аршин. Только прищур рыжего Пе-сиса не выдает его душевного состояния: то ли нервничает, то ли, по своему обыкновению, спокойно размышляет. Хавкин поздоровался, взглянул на расставленные по столу бутылки и рюмки, которые должны изображать остатки пирушки, и пе удержался от смеха. Надо быть очень уж неискушенным следователем, чтобы принять эту кунсткамеру за компанию прожигателей жизни. Да у них по глазам видно, что ящик с поддельными паспортами и фальшивыми печатями лежит тут же под столом.

Степан виновато мотает головой. Верно, шут побери. Сдают нервы. Марина, которую лишь недавно привлекли к работе, заливается пламенным румянцем. Песис щурит светлые ресницы и старается незаметно переложить из одного кармана в другой тяжелый револьвер.

Работать, работать! Степан сдвигает в сторону бутылки и кладет на стол чертежную доску. Меер Песис достает из-под скатерти злополучный ящик. «Паспортный стол» начинает свою ежевечернюю тайную жизнь. Вот уже много месяцев, переходя из одной квартиры в другую, кочует по Одессе это удивительное учреждение, фабрикующее документы для нелегальных. Какие-то нужные партии люди, которые никогда не увидят ни Романенко, ни Хавкина, ни молоденькой Марины, получат изготовленные ими паспорта; другие неизвестные друзья добудут для них деньги на дорогу - и прощай Одесса, прощай расставленные охранкой сети. Кто знает, скольких уже спас этот скромный черный ящик, где всего и хранится, что два пузырька со щавелевой кислотой и марганцевым калием, две-три кисти, десяток печатей и пачка паспортных бланков. Ради жизни и счастья товарищей стоит рисковать и трудиться. И Владимир рискует.

На его обязанности доставлять в «паспортный стол» оригиналы. Вечером он заходит на Соборную площадь в справочную контору по найму прислуги и у знакомого канцеляриста получает на ночь десятка полтора паспортов. Документы надо доставить туда, где сегодня вечером работают «паспортисты». Опасность поджидает экспедитора на каждом углу. Не дай бог привести за собой шпика - пострадают многие. А утром, к открытию конторы, паспорта-оригиналы, с которых сняты копии, должны уже лежать на месте. Опоздание, неточность, неосторожность смерти подобны.