А кто из ныне здравствующих бывал на Пресне шестьдесят с лишним лет назад? Кто помнит юношу Вавилова дома? И мыслимо ли вообще найти тот дом? Пишу письма ближним и дальним родственникам Вавиловых, встречаюсь с сотрудниками Николая Ивановича. Оказывается, многие бывали в доме на Пресне, но значительно позже - в 20 - 30-х годах. Сейчас ни-, кто из них даже не узнал бы то здание.
Искатель воспоминаний не должен отчаиваться. Счастливые находки в нашем деле обнаруживаешь значительно чаще, чем в любом другом поиске. Выручил случай. В вестибюле Дома литераторов вывесили плакат, извещающий о моем выступлении: «…автор расскажет о найденных им архивных материалах, связанных с жизнью академика Н. И. Вавилова». Выступление не состоялось, но зато дома у меня раздался телефонный звонок: детская писательница Алла Юльевна Макарова приглашает в гости. Нет, мы не знакомы, но, очевидно, мне будет интересно познакомиться с ее мужем. Профессор экономист Николай Павлович Макаров первым браком был женат на Лидии Ивановне Вавиловой, родной сестре Николая Ивановича.
Октябрьским воскресным утром 1966 года вдвоем с профессором Макаровым отправляемся на Пресню. День солнечный, свежий, с ветерком, и настроение у нас обоих великолепное. Мне не терпится посмотреть, как выглядело жилье, в котором мой герой прожил большую часть жизни. Для Николая Павловича это встреча с юностью. В доме Вавиловых он поселился сразу после женитьбы, в 1913 году. В этом же доме и умерла год спустя его жена, заразившись черной оспой. С тех пор прошло более полу-столетия. По моим расчетам, Макарову не меньше восьмидесяти лет. Но он бодр, держится прямо, а главное - бесконечно любознателен. Интересуется, что стало с улицей, с домами, с людьми. Постукивает палочкой по асфальту: раньше тут, помнится, был булыжник; с любовью оглядывает каждый сохранившийся деревянный дом. Старых домов совсем мало. Зато сохранились во всей красе старые липы, двумя рядами выстроившиеся вдоль Средней Пресни. Профессор ласково гладит своих ровесников по шершавой пыльной коре, нежно улыбается им, подняв лицо к облетающим кронам. А может быть, он просто щурится от яркого солнца…
Средняя Пресня зовется теперь по-другому, живут тут другие люди. Даже речка, к которой сбегала улица, забрана нынче в трубы. От прежнего остался лишь крутой спуск к несуществующей реке да золотится на горе в переулке купол старинной, XVIII века, церкви Иоанна Предтечи. Мы не спеша поднимаемся на бугор, и Николай Павлович воодушевленно поясняет:
- Сейчас мы его увидим. Как раз на углу Предтеченского переулка. Там, собственно, не один, а три вавиловских дома. В центре - хозяйский, с мезонином, а по сторонам - два маленьких флигеля, где жили подросшие дети Николай и Лидия.
Макаров познакомился с семьей Вавиловых лет через пять после того, как Николай окончил училище. К этому времени из семи детей Ивана Ильича и Александры Михайловны в живых осталось четверо: два сына и две дочери. Семья была дружная, сплоченная. Подлинный глава дома - мать, Александра Михайловна. Ростом невелика, голос тихий, низкий, рано поседевшие волосы гладко зачесаны. Платья предпочитала скромные, черные. Но особенно памятны для всех, кто знал ее, глаза: темные, с каким-то даже сияющим добрым взглядом. Доброжелательна и гостеприимна была эта простая, не очень грамотная женщина, дочь фабричного гравера. Николай по характеру да и внешностью очень походил на мать. У нее же унаследовал он способность спать не больше четырех-пяти часов в сутки. Александра Михайловна с рассвета была на ногах (прислуги в доме держали мало) и до глубокой ночи чистила, шила, мыла, обихаживала большую семью. Дочери помогали ей. Если же в хозяйство пытался вмешаться муж или кто-нибудь из сыновей, Александра Михайловна с деланной суровостью замечала:
«Мужикам место на работе. Не люблю, когда мужики дома сидят, не ихнее это дело…»
Семья жила деятельно, напористо, увлеченно. Отец спозаранок уезжал на дрожках по делам фирмы. Дело его год от года росло, крепло. Дети учились или уже окончили институты и работали. У всех четверых проявилось тяготение к естественным наукам. Александра - медик, Лидия - бактериолог, Николай дневал и ночевал на своих делянках в Петровской академии, Сергей заканчивал физико-математический факультет университета и работал в лаборатории знаменитого физика Лебедева. С тех пор как мальчишки окончили училище, а девочки - гимназию, Александре Михайловне почти не удается собрать семью целиком за обеденным столом. Оперившиеся птенцы прибегают в отчий дом кто когда и всегда ненадолго. Мать часто даже не успевает покормить их обедом. На такой случай в столовой запасены готовые закуски и пирожки. Лишь по вечерам просторная столовая еще служит иногда местом, где собирается вся семья. К Николаю и Сергею приходят товарищи, к сестрам - подруги. Девушки музицируют. Николай, равнодушный к «музыке, не переносящий длительного чинного сидения, вертится юлой и пробует организовать какое-нибудь активное публичное действо: вроде игры в шарады или хотя бы во мнения. По части шарад он большой мастер. То изобразит Льва Толстого, выйдя в зал с «бородой», босиком, засунув руки за пояс толстовки, то насмешит всех сценой между городовым и пьяным барином.
Для более серьезных бесед Вавиловы уединяются в «синем» кабинете Ивана Ильича. Он и впрямь весь синий: обита синей материей мебель, стены выкрашены в цвет индиго с золотыми разводами. Даже воздух тут синий от табачного дыма. Хозяин кабинета - завзятый курильщик, и на письменном столе рядом с редкой в те годы новинкой - телефоном стоят коробки с табаком и ящики с гильзами фирмы «Катык», по двести пятьдесят штук в каждом. В кабинете обсуждаются наиболее серьезные общесемейные проблемы. Например, Лидочкино замужество или покупка паровой мельницы. Здесь же восьмиклассник Николай Вавилов прослушал в 1906 году курс по истории торговли и промышленности. Читал курс специально приглашенный магистр истории. Читал вдохновенно. За неделю продемонстрировал успехи коммерции от финикиян до наших дней. Этого дипломированного обольстителя Иван Ильич привел в дом неспроста: хотел убедить старшего сына пойти по коммерческой линии, заняться делами фирмы. Но через неделю в том же синем кабинете на вопрос отца: «Ну как, Николай?» - сын ответил: «Хочу быть биологом».
- Но где же он, этот дом?
Мы стоим с профессором Макаровым на тротуаре под облетающими на ветру столетними липами и смотрим в прорезь узкого Предтеченского переулка. Нестерпимо сверкает позолоченный купол храма. С каменного крыльца его стекает по пустынному переулку скудный ручеек богомолок. Женщины в черных платочках доходят по переулку до угла и сворачивают налево, к трамвайной остановке. При этом они огибают на углу не маленький флигель вавиловского дома, как предсказывал профессор Макаров, а тяжелое кирпичное здание неопределенной архитектуры. Через дорогу видна черная зеркальная вывеска: «Миусский телефонный узел». Ничего не осталось: ни дома с мезонином, ни сада, где Николай Вавилов выращивал в юности какую-то особенно крупную картошку, ни второго флигеля. Переходим через дорогу, зачем-то бредем вдоль стен «узла», Николай Павлович растерянно тычет палочкой в цоколь здания:
- Но сад-то, сад куда делся?
Выходим из ворот телефонной станции и, не сговариваясь, поворачиваем в ближайший двор. Потом еще в один и еще. Мы спрашиваем у старожилов и случайных прохожих, когда был снесен дом Вавиловых, что они помнят о его обитателях. Большинство соседей пожимает плечами. Даже старенькие богомолки убеждены, что Миусский телефонный узел стоит на этом углу испокон веков. И почти никто в окрестных домах не слыхал фамилию семьи, которая дала России двух академиков.
Нечто подобное повторилось, когда я принялся собирать материалы про Вавилова - студента Тимирязевской (Петровской) сельскохозяйственной академии. О Петровке за сто лет ее существования была создана целая библиотека. Выпускники и профессора охотно описывали общественные идеалы, которые воспитывала академия у своих студентов (среди одиннадцати шутливых Правил студенческого поведения первый пункт так и звучал: «Возлюби мужика и не имей другого кумира»); много писалось о дружеских отношениях между преподавателями и учениками, многократно были воспеты также ландшафты и местоположение Петровки на окраине Москвы. А любимец академической молодежи профессор Алексей Федорович Фортунатов даже посвятил Петровке несколько своих «виршей»:
