Но стиль - только внешняя упаковка, витрина, парад. А что внутри? Мне так и не удалось окончательно дознаться, сколько стран объехал Николай Иванович. Одни называли цифру шестьдесят, другие - сорок. Сам я насчитал пятьдесят два государства и территории, которые он посетил между 1913 и 1940 годами. Но современников удивляло не столько количество обойденных им земель, сколько качество вавиловских, экспедиций. Любая его поездка будто само собой превращалась в цепь уникальных открытий. Там, где он проходил, обнажались сложнейшие связи в истории растительного мира, возникали на ботанических картах вновь найденные центры, селекционеры узнавали о неизвестных прежде видах культурных растений.
Не побоимся сильных эпитетов: академик Николай Вавилов был гениальным путешественником в том самом смысле, в каком говорят о гениальных скрипачах и писателях. Художник дальних странствий, мастер неведомых дорог, он беспредельно любил свои экспедиции, любил их целиком - вместе с радостями и тяготами, вместе с замечательными находками, ленивыми караванщиками, неизбежными гостиничными клопами и бесценными ботаническими сборами. И вот что важно: радость, которую он извлекал из поездок, была неотделима от конкретного результата, который получала при этом наука, отечественное земледелие, общество. Как уж оно возникало, это абсолютное совпадение личного и общественного интереса, объяснить не берусь. Но и друзья, и недруги в один голос подтверждают: между стремлениями Вавилова-исследователя и долгом Вавилова - директора института никогда не возникало противоречий. Экспедиции предпринимались только для пользы дела, для блага страны.
Сохранилась любопытная переписка Николая Ивановича с неким Варгасовым, который в 1923 году горячо просил взять его в институт и отправить за границу. Варгасов (профессию его установить не удалось) писал, что цель его жизни - обнаружить остатки затонувшей Атлантиды. Вавилов одобрял замысел и готов был даже помочь любителю путешествий, хотя проблема Атлантиды в то тяжелое для страны время, скажем прямо, не относилась к первоочередным проблемам науки. И все же Николай Иванович не удержался, чтобы не заметить своему корреспонденту: «Я Вас хорошо понимаю, так как сам поставил вопросом жизни и смерти попасть в Африку, в Судан и в Абиссинию, но все-таки меня тянет туда за пшеницами и ячменями». В этом «все-таки» видится та еле заметная для постороннего глаза грань, что отличает гения научного поиска от мечтателей всех мастей.
А дорожные опасности?
В записной книжке академика за 1929 год среди срочных дел, которые надлежало завершить до отъезда в Западный Китай, значится: «Составить завещание». Путешественник был слишком хорошо осведомлен о превратностях дороги, чтобы не забывать о сверзающихся в пропасть лошадях и возможных воздушных катастрофах. Но одно дело помнить, другое - бояться. Страха не было. Опасность для Вавилова - естественное следствие дальних поездок, некая законно взимаемая плата за радость познания. Он готов платить этот налог, платить чем угодно - риском, трудом, собственной жизнью. Опасности - будущие и минувшие - были даже в какой-то степени ему по душе. Неизбежный в экспедициях риск наполнял жизнь острыми переживаниями, ароматом романтики, всем тем, что этот взрослый ребенок втайне обожал. Риск представлял случай ощутить в себе стальную пружину воли, силы, выдержки. А ведь это немалая радость - знать, что тебе доступно многое из того, что не по плечу другим.
И это все?
Нет, - утверждает один из друзей Николая Ивановича, известный генетик профессор Тимофеев-Ресовский. - Путешествия были для Вавилова не только желанны, но необходимы. Без них он попросту не достиг бы тех вершин познания, которые ныне связаны с его именем. Без них не стал бы великим Вавиловым.
«У каждого естествоиспытателя, - поясняет Тимофеев-Ресовский, - своя манера постигать научные истины. Один склонен углубляться в частности и оставлять после себя славу знатока деталей; другому, наоборот, дано обобщать довольно крупные «блоки» механизма природы. Большинство исследователей занято анализом фактов, но есть (хотя их очень мало) и мастера научного синтеза. Это они вносят в науку новые идеи, конструируют для человечества мир, каким его никто прежде не видел. Вавилов - из породы конструкторов. Ботаническая география, история культурной растительности требовали для серьезных выводов океана фактов. Факты были накоплены, описаны, но из страха потонуть в этом океане мало кто рисковал пускаться по нему вплавь. Ботаники XIX и начала XX века считали неприличным изучать одновременно более чем один или два вида. Не станем иронизировать над их узостью. Вот грубый подсчет: из двухсот тысяч видов высших растений человек использует тысяч двадцать. Пусть в культуре имеется только две тысячи растений, но и на знакомство с ними исследователю не хватило бы самой долгой жизни. Николай Иванович взялся за это предприятие. Взялся и вышел победителем. Помогла нечеловеческая работоспособность и экспедиции, множество экспедиций, после которых даже завистники соглашались, что «никто не видел такого количества и такого разнообразия культур, какое видел и изучил Вавилов». Экспедиции для него - средство познавать мир».
Но как справиться с лавиной увиденных фактов? Тут выясняется еще одно достоинство Вавилова-исследователя. Он мастер синтеза, человек, способный удержать в памяти, осмыслить и расположить в стройной системе несчетное число больших и малых, собственных и чужих наблюдений. Закон гомологических рядов и теория центров происхождения культурных растений не могли бы появиться на свет, не обладай их творец даром эмпирического обобщения.
Профессор Тимофеев-Ресовский напоминает слова древнегреческого философа Платона: «Лошадь увидеть каждый глупец сумеет, а вот увидеть лошадиность - талант, который дается не многим». Вавилов умел «видеть лошадиность», умел находить общее, единое, закономерное среди миллионов разрозненных и, казалось бы, совершенно непохожих явлений природы. Эмпирическое обобщение - инструмент великолепный. С его помощью Чарлз Дарвин постиг тайну происхождения видов, а Дмитрий Менделеев создал Периодическую систему элементов. И хотя потомкам абсолютно все равно, каким методом добыто то или иное открытие, в истории науки имя Николая Вавилова стоит в одном ряду с самыми блестящими мыслителями естествознания. «Наука движется толчками, в зависимости от успехов, делаемых методикой», - заметил физиолог академик И. П. Павлов. Методика Дарвина, Менделеева, Вавилова дала естествознанию XX века побуждающий толчок огромной силы.
Вот и книге конец. Можно, конечно, укорить автора за то, что он не описал все экспедиции своего героя. Это верно. Мы не коснулись поездок в Западный Китай, в Корею, на остров Тайвань, в Японию. Нет глав, посвященных Швеции, Дании, Германии. А Хибины, Дальний Восток, Западная Украина?… Имеет ли право автор биографической книги ставить последнюю точку где-то на половине жизненного пути своего героя?
Признаю: я сделал это преднамеренно.
Человек, который настойчиво твердил, что жизнь коротка, надо спешить, - торопился не напрасно. Он умер совсем молодым. Но итоги его жизни - грандиозны.
Мы рассказали о Вавилове-путешественнике. Но кроме того, он был организатором советской науки, созидателем большой научной школы. Автор трехсот исследований, он боролся за свои идеи, побеждал и терпел поражения. Ему случалось ошибаться и расплачиваться за свои ошибки. Но в памяти потомства остались по справедливости не мелкие ошибки, а великие победы. Остался институт в Ленинграде, который носит имя своего основателя, осталась бесценная коллекция семян, по сию пору одаряющая сортами наши сады, поля и огороды. Есть улица имени Вавилова, научное общество имени Вавилова, Вавиловская премия Академии наук СССР. Не прошли даром и четверть века на колесах. «Колеса» Николая Ивановича оставили глубокую колею и в науке и в человеческих сердцах. Биография академика Николая Вавилова - целая эпопея. В одной книге ей тесно. Прав профессор Павел Александрович Баранов, участник нескольких экспедиций Вавилова: «Яркая и прекрасная жизнь Николая Ивановича долго будет привлекать внимание исследователей и вдохновлять писателей. Будет написано немало монографий и статей, посвященных его творческому пути в науке. Образ этого человека найдет отражение и в художественной литературе. Наша молодежь должна знать эту большую жизнь, которую можно по праву назвать подвигом ученого, должна учиться на ней, как нужно самоотверженно работать и как нужно любить свою родину и науку».
