Плантация гевеи напомнила советскому ботанику, что он и сам далеко не равнодушен к проблеме каучука. Советский Союз начал строительство гигантских автомобильных заводов. Шинная промышленность остро нуждается в каучуке. Можно, конечно, покупать каучук, но может ли великая держава всецело находиться в зависимости от экспорта столь важного товара? Первый растениевод страны чувствовал себя в ответе за решение этой государственной задачи. В 1930 году, во время своей второй поездки в Америку, Николай Иванович попытался разрешить «каучуковую» проблему с помощью большого ботанико-географического поиска. Дважды пересек он Мексику, изъездил Техас, Алабаму, штат Джорджия и Флориду, добрался до Гватемалы и Гондураса. Он подверг анализу более двадцати растительных родов и сотни видов, способных давать каучук. Он вовлек в свой поиск множество агрономов, селекционеров, физиологов растений и даже самого Эдисона, изобретателя электрической лампочки, Томаса Альву Эдисона, который разрешил русскому профессору беспрепятственно собирать нужные ему растения на своей флоридской опытной ферме. Среди осмотренных и изученных каучуконосов были и большие деревья, и травы, и кусты, и даже лианы. Из всего этого разнообразия Николай Иванович выбрал довольно невзрачный на вид кустик, произрастающий в сухих предгорьях Мексики, - гваюлу. Каждый такой кустик, не достигающий взрослому человеку до колена, мог дать от 40 до 50 граммов чистого каучука. «Мексиканец» был доставлен в Советский Союз и поселен в Туркмении, где вировцы детально исследовали его привычки, вкусы, требования. Вавилов не ошибся: гваюла прижилась на новом месте. Конечно, она далеко уступала мощным бразильцам, но свое полезпое дело этот скромный кустик все-таки сделал.

Пора возвращаться назад. Пароходик доставил Вавилова и его спутников в Белен. Аэродром. Стоя на самолетном трапе, Николай Иванович Вавилов выдержал последнее испытание - атаку корреспондентов газет. «Что вы думаете о Бразилии?» Как легко было отвечать на этот вопрос в первый день и как трудно это сделать сегодня, три недели спустя! В памяти, как на киноэкране, вспыхивают ослепительные краски тропического леса, щедрое изобилие бразильских садов, океанские волны в устье Амазонки, обреченные на гибель кофейные горы в порту Сантус и стада автомобилей, замерших на прекрасных улицах Рио-де-Жанейро из-за отсутствия бензина. «Что я думаю о вашей прекрасной стране? - путешественник улыбается и машет провожающим шляпой. - Я думаю, что вся Бразилия - в будущем!»

…Он привез домой подарки, во много раз более дорогие, чем обещал. Новые сорта культурного хлопчатника с острова Тринидад, полный набор всех лучших селекционных сортов по льну, пшенице, кукурузе из Аргентины. Из Канады - новые сорта кормовых трав, из Перу и Боливии - неизвестные европейцам виды картофеля.

Вавилов не скрывал: это не только его личные находки, вместе с ним трудился целый интернационал науки. Он писал: «В качестве спутников почти всегда меня сопровождали компетентные агрономы и руководители научных учреждений. Через них мне удалось достать много ценнейших материалов, необходимых для СССР».

Самой дорогой находкой были семена хинного дерева. «Дела хинные» на несколько лет стали одним из наиболее личных дел Николая Ивановича. В его архиве сохранились две машинописные странички, предназначенные, очевидно, для печати, но почему-то не опубликованные. Озаглавлен этот документ в обычной для Вавилова броской и выразительной манере: «К чему я буду стремиться в 1936 году». Среди четырех важнейших научных проблем, которыми заняты мысли первого растениевода страны, перечислена и хина. «Задача, в которой мне непосредственно приходится принимать участие, - это проблема хинного дерева… в наших влажных субтропиках. Тысяча девятьсот тридцать шестой год является решающим на этом участке: впервые закладываются полупроизводственные плантации…»

Капризное деревце долго не желало расти на русской почве. Оно гибло от самых ничтожных заморозков, болело. В Перу его пестуют десятки лет, потом рубят и сдирают содержащую хинин кору. Но у советских ученых не было в запасе не только десятков, но даже нескольких лет. Страна вела решительную схватку с малярией. Хинин был нужен сейчас же, немедленно. В 1933 году пришлось завезти из-за рубежа сорок пять тонн препарата, в следующем году - восемьдесят восемь тонн. Но в том же 1934 году из тоненьких однолеток хинного дерева, выращенных в Сухуме, новым, нигде раньше не применявшимся способом был выделен хинет - смесь алкалоидов, препарат, вполне способный заменить чистый хинин. Автором нового метода был Вавилов. Он рассчитал: чтобы удовлетворить потребность Советского Союза в лекарстве, нужно иметь тысячу гектаров однолетних посадок хинного дерева. Большинство ответственных лиц объявили этот план и с научной, и с производственной точки зрения нереальным. Деревце слишком капризно, в СССР нет для него подходящего климата, почв, условий. Вавилов настаивает, Вавилов борется. Он атакует кабинеты руководителей Абхазии, Аджарии, Субтропикома; организует встречи растениеводов с медиками, с химиками, достает деньги на строительство парников и теплиц. Он требует, чтобы сотрудники извещали его о каждом самом скромном событии в жизни бывших перувианцев. В Сухум и Батум идут письма-инструкции, письма-прокламации: «Не унывайте. Можно потеснить в Ботаническом саду все остальное, но хину необходимо «в люди вывести». «Словом, паки и паки дела хинные».

Вавилов добился своего: уроженец тропиков начал расти на широте, где никто и никогда прежде не мог его вырастить. Не вина Николая Ивановича, что синтетические препараты в конце концов вытеснили растительный хинин. Ненужными стали не только скромные батумские посадки, но и пятнадцать тысяч гектаров хинного дерева на островах Ява и Мадура. Отлично! Вавилов оставил в покое хинные прутики и тут же взялся за другое, столь же необходимое для страны дело. Солдат и одновременно маршал науки, он видел свой долг исследователя в том, чтобы непременно быть на самом важном, самом решающем фланге. А какое задание его там ждет, не имеет значения. Свою мысль о долге растениевода, о будущем предельно просто выразил он в письме, посланном из Перу 7 ноября 1932 года: «Сегодня… пятнадцать лет революции. Издали наше дело кажется еще более грандиозным. Будем в растениводстве продолжать начатую революцию».

Глава девятая

ЖИЗНЬ НА КОЛЕСАХ

1931 -1940

«Наша жизнь - на колесах», - часто слышали мы от Николая Ивановича. «Наша жизнь» - это жизнь ботаников-растениеводов.

Член-корреспондент АН СССР П. А. Баранов

Если бы кто-нибудь на карте СССР попытался изобразить все маршруты Вавилова-путешественника, то получилась бы густая сеть, простирающаяся от Ленинграда до Владивостока и от Кушки до Хибин. Особенно густеет пересечение этих путей в районе Кавказа, Закавказья, Средней Азии. Впрочем составить карту вавиловских поездок по Советскому Союзу едва ли кому-нибудь под силу. Немыслимо и последовательно описать все экспедиции. Их слишком много. Зачем ученый столько ездил в годы первых пятилеток? Куда несли его дороги родной страны?

Первые пятилетки… Все дальше на север и восток уходят монтажники, геологи, строители железных дорог. Стране нужны порты в Игарке и в Мурманске, новые шахты и рудники на Урале и в Кузбассе, дороги в Средней Азии, заводы на Дальнем Востоке. И все острее в государственном масштабе встает вопрос: как кормить этих землепроходцев пятилетки, покидающих извечные житницы России? Мыслимо ли возить им хлеб через всю страну?