Когда после первой революции Столыпин переселял на восток десятки тысяч украинских и русских мужиков, никто - ни в городе, ни в деревне - не задавался вопросом: что и как они станут там сеять. Казалось само собой разумеющимся: была бы земля, а на хорошей земле у хорошего хозяина всегда уродит. Мужики посеяли на берегах Ангары, Зеи и Бурей отличные украинские и волжские пшеницы - ульку, гирку, бело-турку и… остались без хлеба. Европейские сорта если не вымерзли, то вымокли, а где выстояли в первый год - выродились потом. Если бы даже русские агрономы пожелали чем-нибудь помочь переселенцам, они едва ли смогли что-нибудь сделать. Учение о сортовом составе русских полей, блестяще развитое впоследствии Вавиловым и его школой, переживало в начале века пору младенчества. Четверть века спустя сельскохозяйственное освоение окраин приобрело совсем иной характер. Советское правительство постановило: новые земли поднимать под неусыпным надзором науки.

Что могут ученые подсказать пахарю, который затеял провести первую борозду под Мурманском, в Приморье или в районе Кузнецкого угольного бассейна? Когда в этих местах начинать весенний сев? Как обрабатывать, удобрять здешнюю почву? Какие сорта овощей и злаков принесут на новых местах наилучший урожай? Руководящие учреждения страны ждали от Академии сельскохозяйственных наук конкретных рекомендаций о том, как разворачивать окраинное земледелие. А президент ВАСХНИЛ Вавилов мог поручить это неотложное дело только одному человеку: директору института в Ленинграде академику Вавилову.

С 1930 года институт носил красивое и гордое имя ВИР. По-латыни это слово означает: муж, воин, герой, а по-русски расшифровывается просто: Всесоюзный институт растениеводства. Как ни приелись нам военные сравнения, но ВИР начала 30-х годов нельзя сравнить ни с чем иным, как со штабом растениеводческой науки. И начальником штаба был Вавилов. Современники, посещавшие ученого поздним вечером в его домашнем кабинете, чаще всего видели Николая Ивановича лежащим на полу, на листах огромной географической карты СССР. Как истинный начштаба, он что-то промеривал и вычерчивал цветными карандашами, пролагая трассы сотрудникам своего института, завтрашним разведчикам земледелия.

В обоих своих ипостасях, как президент ВАСХНИЛ и директор ВИРа, Николай Иванович форсирует массовые сельскохозяйственные опыты по всему Союзу. На очередном совещании директор и его сотрудники решают организовать сельскохозяйственную станцию на Ангаре. Вокруг Ангарстроя надо подготовить земледельческий район, который через год-два прокормит до трех миллионов человек. Спустя полтора месяца ВИР направляет другую группу сотрудников в район Урало-Кузнецкого бассейна. Там тоже необходим очаг земледелия. Чуть позже очередь доходит до Дальнего Востока. Специалистам из ВИРа поручено заложить опытную станцию на берегах Амура. Прощальная речь Вавилова, как всегда, деловита и насыщена практическими рекомендациями. Сам он уже побывал в тех местах, куда едут его посланцы. Ему ведомо, как добывать на месте материал по растениеводству края, где искать литературу, как организовать полевые эксперименты. Заключительные слова директорского напутствия снова напоминают диспозицию, которую опытный военачальник дает идущим в бой резервам.

«…За два года можно этот Дальний Восток так привести в порядок, что вас будут знать и помнить на сто лет вперед… Мы посылаем вас на работу, можно сказать, исключительного интереса. От вас самих зависит сделать (наилучшим образом) эту работу, которая просто государственно необходима… Попытайтесь, чтобы каждая неделя вашего пребывания там была наполнена исследованием, сбором материалов… Используйте (местных) биохимиков, метеорологов. Болтологией не занимайтесь. А мы вас вызовем через два года, и вы будете, как боги, знать добро и зло».

Потом пришла пора взяться за север.

Фритьоф Нансен, называвший русский Север «страной будущего», видел это будущее, по всей видимости, в очень далекой перспективе. Иначе и не мог мыслить человек, которому в 1921 году приходилось помогать голодающим Поволжья. Казалось, пройдут столетия, прежде чем страна оправится от разорения и нищеты. Десять лет спустя в Хибинах, где были открыты залежи апатитов, как на дрожжах, начал расти Хибиногорск, а на побережье Баренцева моря, будто соревнуясь с ним, возник порт Мурманск. Пошли в рост Дудинка, Игарка, Салехард, город полярников на Диксоне. «Страна будущего» не желала откладывать свой расцвет на завтра. В 1931 году, когда ВИР и вировцы начали всерьез «приводить Север в порядок», Аляска после тридцати лет усилий американских ученых и фермеров-энтузиастов имела под посевами всего полторы тысячи гектаров. «Это, по совести, мало. Хочется большего, больших дел, дисперсии ¹на весь Север», - писал Николай Иванович на Мурманский опорный пункт ВИРа. В то время площади под земледелием в Хибинах исчислялись десятками гектаров. Через три года советское приполярное земледелие по масштабу своему догнало американцев и начало стремительно обгонять Аляску [¹ Дисперсия - здесь: распространение].

Север привлек Вавилова еще в начале 20-х годов, когда закладывались по стране так называемые географические посевы. Всесоюзный эксперимент, по которому собранные со всего света 185 сортов полевых культур высеивались ежегодно в 115 географических точках страны, ставил своей целью найти для каждого зеленого иностранца лучшее, наиболее целесообразное место на его новой родине. Сто восемьдесят пять, помноженное на сто пятнадцать, - массовое столкновение растений с почвой, климатом, ландшафтом, по единой, заранее продуманной программе, - принесло агрономической науке и сельскому хозяйству СССР бесценные сведения. И самые неожиданные и практически важные вести пришли тогда из северных пунктов.

Опыты под Архангельском, на реке Печоре, в Хибинах показали, что озимую рожь, озимый масличный рыжик и ячмень на зерно можно возделывать даже в Хибинах, на 67° северной широты. До 65° доходит яровая пшеница и яровая рожь. А овощи практически не знают северных пределов. Картофель, брюква, репа, капуста и лук могут расти и плодоносить на берегах Ледовитого океана и даже на Шпицбергене - 78° 30' северной широты.

Хибинский опытный пункт ВИРа стал центром исследовательской работы по северному земледелию.

Агронома Эйхфельда, руководителя пункта, тянет к узким, сугубо агрономическим вопросам, на что Вавилов резонно пеняет ему: «В Ваших статьях, конечно, очень много ценного, и все мы Вас почитаем и ценим, но не хватает в них, повторяю, устремленности к большому обобщению, к большей широте… Это нужно сделать… дать общие руководящие идеи, в которых нуждается вся страна».

«Видеть всю страну, прочно стоять на глобусе», - любимое выражение академика Вавилова тех лет. Это означает - знать исследуемый вопрос во всей его мировой сложности, во всесветном масштабе.

Работать с учетом «глобуса» обязан был весь институт, все его опытные станции и пункты. «Селекционеру, который не может подытожить всего, что есть на земле, надо бы уйти из ВИРа и работать в другом месте», - заметил Николай Иванович на одном из научных совещаний. Это была не случайная фраза, вызванная минутным раздражением. Просто естествоиспытатель высказал во всеуслышание свое кредо. Овладевать Севером, по мнению Вавилова, можно было тоже только с позиций «глобуса».

Не добившись энергичных действий от Эйхфельда, Вавилов сам отправился в Данию и Швецию, обобщил опыт этих стран по части северного земледелия и выступил с программным докладом на Чрезвычайной сессии Академии наук СССР в Ленинграде. Свою речь, полную интересных фактов и выкладок,

Николай Иванович завершил картиной, которая казалась в 1931 году почти фантастической. Перед слушателями возникли полярные города, где на окраинах лежат «обширные застекленные площади теплиц и парников, пользующихся не только солнечным светом и навозом как источником тепла, но также электричеством, как для отопления, так и для удлинения периода вегетации…» Эти форпосты земледелия используют «отходы фабрик и заводов: горячие воды и пар…»