…Осенью 1932 года Антуан де Сент-Экзюпери уже не жил в Америке. Один из тех, кто проложил воздушные пути над огромным, слабо населенным материком, кто первым начал летать ночью, теперь вернулся на родину. В то время, когда Вавилов в Майами готовился сесть на аэроплан Линии, бывший пилот Линии Экзюпери пожинал во Франции горькую славу за свой недавно опубликованный «Ночной полет». Нет, книга не провалилась. Наоборот, читатели мира с восторгом приняли полный высокого драматизма рассказ о тех, кто, преодолевая страх, усталость и ураганы, ведут маленькие деревянные самолеты над пустынями и лесами. Книга заслужила больших тиражей и литературной премии. Но административные авиационные круги тем не менее обрушили на голову писателя весь свой ведомственный гнев. Ведь он посмел публично обнажить опасности, которые сопровождают пассажира и летчика в ночном полете! Думаю, что Николай Иванович читал газетную перебранку по этому поводу и был знаком с гремевшей в те годы повестью.
И все-таки для передвижения по Южной Америке избрал советский путешественник ночные перелеты на почтово-пассажирских аэропланах. Они были рискованны, эти перелеты, зато экономили драгоценное дневное время.
Помните, как в книге «Ночной полет», описав страшный ураган, который погубил самолет Фабьена над Патагонией, Экзюпери рисует потом благополучное возвращение на аэродром в Буэнос-Айрес другого почтово-пассажирского из Парагвая? «Девять пассажиров, закутавшись в пледы, прижимались лбами к своим окошкам, как к витринам с драгоценностями: маленькие аргентинские города уже перебирали во мраке свои золотые четки, а над ними отливало нежным блеском золото звездных городов. Впереди пилот поддерживал своими руками бесценный груз человеческих жизней… Буэнос-Айрес уже заливал горизонт розоватым пламенем, готовый засверкать всеми своими камнями, подобный сказочному сокровищу. Пальцы радиста посылали последние радиограммы - точно финальные звуки большой сонаты, которую он весело оттарабанил в небе… Потом радист убрал антенну, зевнул, слегка потянувшись, и улыбнулся: «Прибыли!» За умиротворенным тоном автора, за восхитительным зрелищем не укрытых тучами и туманом ночных городов угадывается облегченный вздох летчика: на этот раз пронесло.
Николай Вавилов не мог быть одним из девяти счастливцев: он не бывал в Парагвае. Но трагическая судьба патагонского самолета легко могла оказаться и его судьбой. С юга Чили до столицы Аргентины Буэнос-Айреса он добирался именно так - через всю Патагонию ночным самолетом.
Что осталось от этих полетов в его памяти? Чувство пережитой опасности? Воспоминание о былых тревогах? Профессор Лидия Петровна Бреславец, которая в Москве в зале Политехнического музея слушала доклад Вавилова о поездке в Южную Америку, вспоминает: «Доклад, как всегда, был насыщен фактами и наблюдениями, все слушали с напряженным вниманием и вдруг в одном месте засмеялись… В перерыве Николай Иванович спросил меня, что смешного было в его докладе. Он не заметил, как похвалил летчиков в Аргентине - летают и ночью (тогда это было редкостью), можно, по крайней мере, привести в порядок записи, сделанные днем. Ему не пришло в голову, что другим людям надо отдыхать».
Путешествие по Америке, начатое в сентябре 1932 года, завершилось в конце января 1933 года. Позади лежали семнадцать государств и территорий. В паспорте путешественника не оставалось больше места для виз. Документ был покрыт спними и фиолетовыми квадратами печатей с текстом на английском, испанском и португальском языках. Как в колоссальном калейдоскопе, проплыли перед глазами пшеничные поля Канады, роскошные апельсиновые сады Флориды, заросли сахарного тростника на Кубе, травянистая пампа Аргентины и льдистые тропы на вершинах Кордильер. Но в этом немыслимом разнообразии, в карусели красок и запахов чувствовалась одна общая, единая для всех стран настораживающая деталь. Молчаливые безлюдные цеха скотобоен в Аргентине, замершие медеплавильные заводы в Чили, плантации, где плоды оставались гнить на ветвях, напоминали, что от Баффиновой земли до мыса Горн материк потрясает тяжелая болезнь - кризис.
На первый взгляд могло показаться, что Америка 1932 - 1933 годов процветает. Великолепные по своей архитектуре города, толпы хорошо одетых людей на улицах, отлично оборудованные научные учреждения.
Но в Гватемале и Гондурасе агрономы с удовлетворением поведали путешественнику, что банановые плантации поражены фузариозом - болезнью, которая губит плоды. При нынешних обстоятельствах это бедствие стало величайшим благодеянием. Ведь девать бананы и без того некуда, а фузариоз уменьшает конкуренцию, сокращает производство. Еще в 1930 году, во время своей второй поездки в Америку, Вавилов слышал, как видный калифорнийский агроном радовался, глядя на недавние посадки апельсинов: «Хорошо, что эти плантации так молоды, а то что бы мы стали делать с урожаем?» Спустя два года кризис еще больше разорил садоводов. В США и странах Центральной Америки советский ученый ехал целые мили мимо садов, обреченных на гибель: никто не хотел снимать урожая плодов. Невыгодно!
В Чили остановилась работа в копях, где разрабатывалось ценнейшее удобрение - селитра. Зато Бразилия, огромная страна, превышающая размерами Соединенные Штаты Америки, начала производить новое, неслыханное в истории агрономии удобрение: золу кофейных зерен. По распоряжению правительства упавший в цене знаменитый бразильский кофе начали сжигать в специальных печах и золу вывозить на поля. До столь рационального способа додумались не сразу. Сначала, между 1927 и 1932 годами, кофе в мешках выбрасывали в океан.
С кофейной трагедией Вавилову пришлось столкнуться, едва он ступил на бразильскую землю. Это произошло в середине декабря 1932 года. Самолет совершил посадку в одном из южных штатов страны, Сан-Паулу, в порту Сантус. Вот уже полтораста лет этот крупный морской порт служил для вывоза кофе на международный рынок. В конце XVIII века кто-то случайно завез в Бразилию семена кофейного дерева, и растение это, извечно произраставшее в Аравии и Абиссинии, обрело на южноамериканской земле свою вторую родину. И пе просто вторую, но надо сказать - любимую родину. Штат Сан-Паулу к началу XX века давал девять десятых мировой продукции кофе, и порт Сантус едва справлялся с вывозом главного богатства страны. Теперь морские ворота Бразилии служили совсем иной цели. Правда, Вавилов нашел портовые причалы заваленными кофе, но судьба этих кофейных гор была предрешена. В надежде поднять цены на товар экспортеры кофе уже утопили сто миллионов центнеров и готовились продолжить свое дело.
Эта несуразность показалась ученому еще более дикой, когда по красивой дороге автомобиль помчал его от океана к городу Сан-Паулу. Поднимаясь, дорога прорезала несколько сельскохозяйственных зон. Сначала по сторонам зазеленел сахарный тростник, его сменили пышные апельсиновые сады, а еще выше пошли целые леса кофейного дерева. Именно леса, ибо в штате Сан-Паулу кофе занимает до двух миллионов гектаров. В столице штата Николай Иванович нашел «первоклассный», как он записал в дневнике, Агрономический институт, также занятый проблемами кофейного дерева. Но ни усилия ученых, ни прекрасные почвы и подходящий климат не способны были спасти от разорения граждан богатейшей страны. Кризис…
…Хотите увидеть настоящий девственный лес Южной Америки? - предложил как-то русскому гостю ботаник Хене, сотрудник биологического института в Сан-Паулу. Шел десятый день пребывания Вавилова в Бразилии. Конечно же, он хочет. Но разве тропические леса лежат так близко к городу? Оказывается, здешние ботаники специально сохранили в виде заповедника большой кусок диких джунглей. Они построили на краю леса маленькую гостиницу (никакой прислуги, постели готовы, консервы и сухари хранятся в плотно закрытых контейнерах), проложили через болотистый грунт деревянные мостки. Каждая из таких дорожек носит имя одного из великих натуралистов прошлого: тропа Линнея, стежка Ламарка…
Несмотря на мостки, отправляясь в лес, пришлось запастись водонепроницаемой обувью и плащами - в тропическом лесу дождь идет по два-три раза в день. Что сказать о тысячекратно описанном девственном лесе тропиков? Не лучше ли послушать самого путешественника?
