Я нарочно привел эти большие выдержки, ибо письмо канадских ученых очень похоже на те многочисленные письма, которые, вернувшись домой, Вавилов получал из Аргентины, Чили, Бразилии, из Уругвая и с острова Тринидад. Впрочем, прежде чем попасть в эти страны, ему пришлось испытать немало тягостных часов и дней.

«Закончил северный цикл. И теперь приступаю к самому неприятному - добыванию виз… - сообщает Николай Иванович в последних числах сентября 1932 года из Нью-Йорка. - Был сегодня у консула бразильского: «У нас революция, и я не знаю, как быть с вами, несмотря на рекомендации». Будут с послом «исследовать» мой вопрос. То же с Аргентиной. И так с большинством. Чудом имею визы в Боливию и Перу…»

Снова, как во время Средиземноморской экспедиции, вокруг ученого началась политическая возня. Белогвардейские газеты обвинили Вавилова в том, что его экспедиция - только флер, скрывающий замыслы Коминтерна. Американская каучуковая компания «Интерконтиненталь», имеющая свои филиалы в Мексике, разразилась воплями по поводу того, что «большевики расхищают национальные богатства Американского материка». Обеспокоенные газетной шумихой, послы и консулы начали требовать от «опасного» гостя справки о благонадежности, о том, что он не принадлежит к анархистам, и прочее. Как всегда в таких случаях, собрата по науке выручили коллеги - генетики и селекционеры, делегаты VI конгресса. Их поручительства оказались более весомыми, нежели заклинания белогвардейцев и каучуковых дельцов.

Визы получены, маршрут «южного цикла» определился. «Для скорости решил все длинные пути по океану заменить аэропланом. Это сокращает в три раза время… В курорт пойдем после 75 лет, а пока будем торопиться». Последний сухопутный маршрут Нью-Йорк - порт Майами во Флориде. Отсюда начиналась круговая авиационная линия «Аэропосталь», где директором эксплуатации был автор книги «Ночной полет» летчик и писатель Антуан де Сент-Экзюпери. Линия протянулась на несколько тысяч километров. Купив билет в Майами, пассажир мог через центральноамериканские республики, по берегу Тихого океана, а затем вдоль Атлантического побережья объехать все государства материка. Билет не терял силы, сколько бы остановок вы ни пожелали сделать в пути. Последнее условие особенно устраивало Николая Ивановича.

О чем же пишет он с дороги жене и сотрудникам? В то время как в американских газетах продолжается спор, служит ли профессор в Коминтерне или не служит, его самого занимают совсем иные сферы. Перед полетом на принадлежащий Мексике полуостров Юкатан (где, кстати сказать, его подвергли кратковременному аресту) Вавилов размышляет: «Здесь любопытная задача сухого земледелия майя, какую никто еще не понял. Как в пустыне, без ирригации возникла одна из мировых цивилизаций?» Это сильно напоминает ему виденную в Абиссинии культуру Аксума. Как объяснить двойную тайну?

Через сутки из Гаваны: «Добрался до страны сахарной - Кубы. Завтра приступаем к плантациям сахарного тростника, к данной флоре». Но уже через день в ботанические описания врываются мотивы социальные. «Более поучительной картины кризиса, чем на Кубе, не видел. Половина населения голодает. Университет два года [как] разогнан. Профессора на улице. А страна богатейшая».

На полях маленькой республики Сальвадор удалось произвести большие сборы по кукурузе и хлопчатнику. Остановка в республике Панама продолжалась меньше суток; но за это время сотрудники американской опытной станции успели пополнить багаж советского растениевода образцами семян новых промышленных и тропических культур.

Самолет летит дальше: Колумбия - Эквадор - Перу. Внизу Анды - скалы, ущелья, цепи хребтов. Вавилов жадно всматривается в этот каменный хаос. Где-то там, в горных долинах, лежат предсказанные им локусы - мировые центры происхождения картофеля, кукурузы, хлопчатника, хинного дерева, кокаинового куста. Но эти центры, затерявшиеся среди самой длинной в мире горной системы, надо еще сыскать. Вировцы уже побывали тут. После экспедиции С. М. Букасова и С. В. Юзепчука кое-что успел найти и сам Николай Иванович, когда в 1930 году посетил Мексику, Гватемалу и Гондурас. «Теоретические» находки эти не на шутку взволновали тогда селекционеров разных стран. На следующий же год после того, как Букасов и Юзепчук доложили о своих открытиях, департамент земледелия США отправил по следам советских растениеводов две экспедиции, а министерство земледелия Германии - своего самого крупного селекционера, доктора Баура. Теперь, в 1932 году, Вавилов определяет свои цели еще более широко: «Я поставил себе задачей в настоящей поездке попытаться в целом выяснить области максимального интереса в смысле скопления сортовых богатств в Центральной и Южной Америке. Поездка вдоль Кор-дильеров [Андов] дала возможность эту задачу выполнить».

Чтобы найти и воочию увидеть центры, пришлось спуститься с неба на землю. Покинув самолетную трассу в Перу, а затем в Боливии, Вавилов повел вьючные караваны вверх по восточному склону Андов. Подниматься пришлось высоко: вечнозеленые деревья рода Cinchona, содержащие в своих тканях тридцать целительных алкалоидов, и в том числе хинин, имеют обыкновение расти в диких, необжитых районах, на почти отвесных скалах, достигающих 3000 метров над уровнем океана. Но караван поднимался еще выше, до отметки 4200. В холодных высях ученый искал культурные и дикие растения, пригодные для обитания на русском Севере.

Письмо к сотрудникам, отправленное из Перу (г. Куско) 7 ноября 1932 года, воссоздает атмосферу увлеченности, в которой проходит каждый день, каждый час путешественника. «До черта тут замечательного и интересного. Пример картофель. Все, что мы знаем о нем, надо удесятерить… Изучая поля цветущего картофеля в Перу, убедился, что все так называемые местные сорта еще могут быть разбиты на сотни форм, да каких… Цветы различаются по размеру вдвое, чашелистики в десять раз, есть с раздельными и спайными лепестками, сколько тут химер, гамма цветов на любом поле, от синего темного, через весь ряд до белого да с орнаментом, а листва… А засим физиология. Словом, сортов и разновидностей ботанических тут миллионы… Я не сомневаюсь, что если диалектику картофельную тронуть всерьез в Перу и Боливии, то мы переделаем картофель как хотим. До черта видов дикого, культурный в таком виде, что хотя и видел «пекла творения», но такого еще не видел… Это все в таком ошарашивающем разнообразии и так локализовано, что только недоразумением можно назвать недоучет целых два века селекционером и генетиком того, что тут есть».

С обычным лукавством, будто между прочим, бросает Николай Иванович несколько слов о политической обстановке, в которой приходится работать. «Чинят сукины дети препятствия, слежка на каждом шагу. Тут «русских» боятся, как дьявола». И снова обращается к теме, которая его более всего интересует: откуда происходит та или иная культура. «С кукурузой дело явное - Центральная Америка. Думаю, что и с хлопком для нас максимум интереса в Ц. Америке. Забрал перувианцев. Отправил восемь посылок по пять кило. Не могу не посылать…»

Путешественник на три месяца оторвался от всего мира, но ни на вершинах гор, где идет охота за семенами хинного дерева, ни на хлопковых плантациях не забывает он о главной цели, ради которой предпринята эта экспедиция и все другие прошлые и будущие походы ученых. «Издали еще яснее, что, dear friends ', дело делаем… мир баламутим [¹ Дорогие друзья (англ.)]. И к сути дела пробираемся. Институтское дело большое и всесоюзное и всемирное. Не всем это понятно, но работой и результатами себя оправдаем».

Об экспедиционных трудностях мы из писем узнаем очень мало. Только то, что на снеговых вершинах Кордильер путешественник промерз, простудился, но «времени не потерял». Между тем на границе Боливии и Парагвая в это время шла война, в соседнем Чили академика Вавилова снова без всяких причин арестовали, а в Уругвае его деятельность была парализована законом столетней давности, по которому вывоз каких бы то пи было семян из страны запрещался. Но Николай Иванович не зря утверждал, что родился в рубашке. Пребывание в зоне военных действий и арест сошли для него благополучно.