«Вавилов и сотрудники Института растениеводства в Советском Союзе ряд лет энергично занимались изучением центров происхождения культурных растений и… пришли к таким выводам, которые имеют значение и для более широкой проблемы происхождения видов, - писал крупнейший генетик XX столетия Томас Гент Морган. - Вавилов полагает, что, изучая существующие виды в мировом масштабе, в их географических центрах, мы достигнем более ясного представления о тех условиях, в которых шла эволюция. Практическое значение этой работы очевидно… При введении в культуру большого числа диких форм и скрещивании их с формами культурными и с другими дикарями открываются блестящие перспективы для получения новых комбинаций признаков, нужных сельскому хозяйству. В то же время результаты таких исследований помогут разрешить некоторые проблемы происхождения видов».
Американец Морган из своего далека заметил важную сторону в деятельности русского коллеги: «географизм» Вавилова равно одаривал и теорию науки, и практику.
В феврале 1932 года Николай Иванович в одном из писем сообщал, что в коллекции ВИР накоплено уже 28 тысяч образцов пшеницы, 13 тысяч ячменей, 8 тысяч овсов, 22 тысячи образцов зернобобовых культур и 6 тысяч масличных. «Огромные материалы, которые собраны ВИРом и за которыми нередко обращаются из-за границы… бесспорно исключительная ценность, которая позволяет селекцию и семеноводство Союза поставить на новые рельсы, выделить из мировых ресурсов все для нас самое ценное».
В этом утверждении не было ни грана хвастовства. Четыре года спустя двадцать миллионов гектаров - 15 процентов посевных площадей Советского Союза - оказались засеянными сортами и культурами, которые добыл в своих дальних странствиях директор Института растениеводства и его сотрудники. Шведские овсы «золотой дождь» и «победа», пивоваренные ячмени из Чехословакии, американские сорта кукурузы, американские и египетские хлопчатники прочно вошли в селекционный и хозяйственный обиход страны. Половина площадей, занятых в Советском Союзе овощными культурами, тоже засевалась отборными иностранными сортами. В советских субтропиках плодоносили цитрусовые из Флориды, Китая, Японии. «Основной этап производственной интродукции по главнейшим посевным и овощным культурам можно считать уже пройденным, - докладывал Вавилов на сессии ВАСХНИЛ в декабре 1936 года. - Ценность ассортиментов передовых земледельческих стран нам в значительной мере известна, и они использованы».
Трудно подсчитать выгоды, которые принес биолог-путешественник своей родине прямым переносом (интродукцией) всего лучшего, что создала мировая селекция и практика земледелия. Но, очевидно, еще трудней учесть отдаленные последствия прошлых экспедиций. Ведь на основе вавиловской коллекции семян наши селекционеры создали в дальнейшем и передали колхозам и совхозам 350 ценнейших сортов. Все это.богатство тоже выросло из «географизма» академика Вавилова.
Биологом-географом остался Николай Иванович до конца жизни (кстати сказать, с 1931 года ко всем его обязанностям прибавилась еще одна: он стал президентом Географического общества СССР). Но генетики во всем мире также считали его своим. Летом 1932 года Вавилов получил приглашение прибыть на VI Международный съезд генетиков в Соединенных Штатах Америки. В приглашении говорилось, что советский делегат избран вице-президентом конгресса.
Передо мной старая почтовая открытка, посланная в Ленинград из американского города Итака. На открытке - добротные корпуса Корнельского университета, как бы плывущие между зеленью подстриженного газона и голубизной неба. Здесь в августе 1932 года повстречал Вавилов весь цвет мировой биологии.
Здесь крупнейший генетик Европы Ричард Гольдшмидт, председательствуя на заседании, где выступал русский делегат, должен был признать, что «в изучении культурных растений Ленинградский институт нашел новые, чрезвычайно плодотворные пути». Здесь в кулуарах конгресса несколько раз беседовал Николай Иванович с другим давним знакомым, Томасом Морганом. Недавно лишь оправившись после автомобильной катастрофы, шестидесятисемилетний патриарх мировой генетики забросал советского коллегу вопросами о… диалектическом материализме. Знаменитый биолог решил поближе познакомиться с неведомым ему мировоззрением. Здесь же, в Итаке, возникла у некоторых делегатов идея провести следующую встречу по генетике в Советском Союзе.
Русские экспонаты на выставке, развернутой на время конгресса, привлекли особое внимание. Еще бы! Оказалось, что советские исследователи знают о культурных растениях Американского материка больше самих американцев, а их познания касательно культурных растений Азии и Африки не уступают по полноте сведениям, которыми располагают ботаники и растениеводы основных колониальных стран. Всесоюзный институт растениеводства прислал на выставку в живом виде все мировое разнообразие типов кукурузы, собранных отечественными экспедициями. Сотрудник Вавилова профессор Н. Н. Кулешов составил уникальную карту распределения сортов кукурузы по всем континентам. Вировцы выставили множество не известных науке видов картофеля, которые открыли в Перу, Колумбии, Боливии и Мексике экспедиции ленинградцев С. М. Букасова и С. В. Юзепчука, а также показали уникальные гибриды крестоцветных растений, полученные Г. Д. Карпеченко, в том числе гибрид редьки и капусты. Оригинальные материалы представила Лаборатория генетики. Не очень склонный обольщаться в делах науки, Николай Иванович, вернувшись из Америки, имел полное право сообщить своим коллегам: «Удельный вес нашей страны (в области генетики) за последние годы несомненно возрос… из двадцати пяти докладов на общих собраниях пять были посвящены советским докладам… Думаю, что не ошибусь, если скажу, что тематика, выдвинутая советским коллективом, представит интерес для наших товарищей но работе за границей».
Все это было приятно, все говорило о том, что, как и на предыдущем, V конгрессе, который проходил в Берлине в 1927 году, «Мы - не очень сбоку». И все-таки не ради одного только форума генетиков приехал Вавилов в Америку. В посланном еще весной письме к наркому земледелия СССР оп наметил обширный план поездок по Новому Свету. Кроме США и Канады, просил разрешения посетить Перу, Чили, Боливию, Аргентину, Уругвай, Бразилию, Кубу, остров Тринидад.
Ученый не скрывает: его более всего интересуют тропические и субтропические области мира. Именно там, в горных районах тропиков, - родина большинства культурных растений, там можно скорее всего найти то разнообразие растительных форм, о котором мечтают советские селекционеры.
План экспедиции был изложен в докладной записке наркому земледелия СССР именно под этим углом зрения: чем поездка обогатит сельское хозяйство страны.
«В Перу прежде всего для нас представляет интерес сбор семенных материалов по хинному дереву. Перу является родиной хинного дерева, и только здесь можно достать хладостойкие высокогорные виды, которые смогут быть возделываемы у нас на Черноморском побережье. Мы до сих пор ввозим ежегодно на 1 600 000 валюты хины…»
«Большой интерес для нас представляют перувианские и чилийские сорта картофеля, отличающиеся устойчивостью к болезням и хладостойкостью, - сообщал далее академик Вавилов. - Аргентина, ныне являющаяся нашим конкурентом по зерну на мировом рынке, значительно расширила посевные площади в последние годы… Огромный интерес представляют для нас также длинноволокнистые сорта хлопчатника, которые ведут начало… из Южной Америки.
В результате поездки в Южную Америку мы имеем в виду собрать необходимые нам семенные материалы по ряду важнейших технических культур, а также дать возможно обстоятельный отчет о состоянии сельского хозяйства этих стран и о том, что может быть использовано в интересах нашего социалистического хозяйства…»
Ум политика и государственного деятеля виден в каждой строке вавиловского письма. Поднятые им проблемы серьезно занимали отечественную экономику в начале 30-х годов.
Заменить на полях низкосортные хлопчатники длинноволокнистыми селекционными сортами, повысить качество и продуктивность картофеля, получить ясное представление о конкурентах на международном зерновом рынке - Вавилов брался за разрешение поистине жизненных проблем государства. Но получение собственного хинина, главного лечебного средства против малярии, в те годы представляло задачу первостепенной важности. Сейчас, когда малярия почти полностью уничтожена, трудно даже вообразить, какой урон наносила она человеческому здоровью и народному хозяйству в СССР. Достаточно сказать, что страна ежегодно теряла из-за малярии сорок миллионов рабочих дней. Затраты на борьбу с болезнью составляли сто миллионов рублей в год! Советский хинин был необходим не менее, чем советский каучук.
