Первым отреагировал на музыку тот, что стоял у дверей, - страж. Завертел головой, разыскивая источник мелодии. Ничего не понял, но на всякий случай опустил руки по швам, выпятил грудь и задрал кверху подбородок. Двое других тоже оставили возню с бумагами и на какой-то момент подтянулись, как капралы, завидевшие генерала. Только на вожака гимн не возымел действия. Он лишь коротко оглянулся, не обнаружил опасности и снова погрузил руки в недра сейфа. Лишь полминуты спустя страж сообразил, что его разыгрывают. Ударом тяжелого ботинка повалил легкий столик и вместе с ним фонограф. Дорогой аппарат «вскрикнул» и навеки замолк. Но Хавкин был вполне удовлетворен: опыт прошел идеально. Гимн «Боже, храни короля» оказался отличной лакмусовой бумажкой на присутствие англичан. Вот они, британские традиции, впитываемые с молоком матери. Неизменное, почти рефлекторное почтение к государственным символам - гимну, знамени, королевским особам! Итак, в столице Франции, под носом у префекта парижской полиции, британские жандармы совершают обыск в частном доме! Задумано нагло, но выполнено убого, в расчете на трусов и дураков. Пользоваться оружием этим декорированным молодчикам, конечно, запрещено. Оттого-то они и не рискнули стрелять в Кришнаварму. В другом месте они, без сомнения, превратили бы его в решето. Страх перед международным скандалом связывает их по рукам и ногам. Тем лучше. Хавкин поднялся. По-английски, чеканя каждое слово, произнес:

- Я требую, чтобы меня немедленно освободили. Я бактериолог Индийского правительства и сегодня по делам службы выезжаю в Лондон. О вашем незаконном нападении не позднее завтрашнего дня станет известно правительству Соединенного Королевства.

Ага, теперь их пробрало по-настоящему! Даже маски не могут скрыть растерянности на лицах. У того, что стоит у двери, после первых же слов от изумления отвалилась челюсть. Остальные тоже не пытаются больше изображать свирепых парижских апашей. Просто лихорадочно готовятся к отступлению. Старший распахнул окно, и двое его подручных, с трудом подняв увесистый мешок, швырнули его во двор. Посылку ожидали. Внизу раздались шаги и приглушенный говор. Наиболее важные документы старший агент стал распихивать по карманам. Несколько раз он поглядывал на деньги и драгоценности, но так и не взял их. На сей счет начальство, очевидно, не дало четких указаний.

Спешка переходит в паническое метание. Ветер из открытого окна задул часть свечей. В полутьме дико и бестолково скачут по стенам и потолку черные тени. Агенты грохают ящиками стола. Еще минута - и начинается паническое бегство. Теперь даже Кришнаварма понимает, кто хозяйничает в его доме. Хавкин переступает через обломки фонографа и подходит к окну. На него уже не обращают внимания. Он слышит, как во дворе со скрипом отворились ворота, зацокали копыта лошадей. Англичане вывозят архив. Ясно. Ничего не поделаешь. Придется действовать позже в Лондоне. Что это за перебранка внизу? Похоже, что там завязывается борьба. Но кто может прийти на помощь в такую ночь? Полиция? Ее некому было предупредить. И тем не менее выстрелы. Один, второй. Агенты бегут! Их начальник поскользнулся на бумажном насте и, видимо, повредил себе ногу, но подчиненным не до него. Они мечутся по кабинету между коридором и окном и никак не решат: прорваться ли им на лестницу, или выпрыгнуть со второго этажа вниз? Куда только девалась их наглость! Шум борьбы разносится уже по всему дому. Страх, только страх за свою шкуру движет этими марионетками. В вестибюле и на лестнице стреляют, кричат, дерутся. Черной четверке остается для отступления только окно. Загашены последние свечи. Тьма. Прямоугольник окна слегка сереет. Хавкин ощупью возвращается к креслу. В душе ни капли волнения. Только усталость и отвращение - отвращение к механическим человечкам, готовым по приказу своего начальства растоптать что угодно: чужую честь, любовь к родине, даже жизнь.

Идет последняя сцена комедии плаща и шпаги, поставленная бездарным режиссером из британской разведки. Впрочем, даже режиссер тут ни при чем: царские жандармы в погоне за «красными» делают то же самое в Лондоне и Париже, да и французская «Сюртэ женераль», если понадобится, протянет свои щупальца куда угодно. Бегут? Пусть бегут. Их предприятие лопнуло. Отличный материал для Анри Клера. Против такой разоблачительной сенсации Хавкин не возражает. Пусть народы почаще учатся презирать своих жандармов.

Но что это? Совсем уже готовые прыгать во двор, агенты вновь шарахнулись назад. Из темноты навстречу им бьет острый луч света. Кто-то пробирается по карнизу.

- Доктор Хавкин! Датт! Вы живы?

Черные плащи агентов, как перепончатые крылья летучих мышей, с резким шелестом проносятся мимо и скрываются в коридоре. Анри Клер спрыгивает с подоконника. Его фонарик вырывает из темноты то одно, то другое лицо. Конфузливо улыбается Кришнаварма, по-детски светла физиономия Датта.

Хавкин жмурится от яркого света.

- Живы, живы! Все в порядке. Только опустите, пожалуйста, свой фонарь. Мы живы потому, что «Интеллидженс сервис» вооружает своих агентов детскими пугачами.

- Английская тайная полиция? - изумился Клер. - Здесь, в Париже?…

- Да, весь этот фарс разыгран по ее указанию.

- Значит, никаких апашей?

- И в помине. Преступление обдумано в тиши жандармских кабинетов.

В окно забираются еще двое: немолодой уже полицейский комиссар и юноша-полицейский, очевидно только недавно поступивший на государственную службу. У комиссара в кармане оказываются спички, и комната снова озаряется десятками свечных огоньков. Теперь все ждут, когда закончатся «военные действия» внизу. Кришнаварма и Датт сидят как в полусне. Кажется, они еще не до конца верят в то, что опасность позади. Любопытный журналист убежал «досматривать» конец операции. Сидя на подоконнике, полицейские перебрасываются замечаниями о погоде и «проклятых бандитах».

- Они забрали у вас большие ценности? - спрашивает комиссар, увидев оставленные на столе деньги.

- Да, очень много, - медленно отвечает Кришнаварма. - Целый мешок.

- Мешок? - подхватывает молоденький полицейский. - Я видел, он валяется во дворе. Но там только бумага, исписанная бумага, мосье, ничего больше.

Кришнаварма молчит и горестно улыбается. «Только исписанная бумага… Только…»

Слуги втаскивают злополучный мешок, и одновременно несколько полицейских вводят фальшивых апашей в наручниках. Без масок, плащей и широкополых шляп они выглядят мирно, даже буднично. Переминаются с ноги на ногу и стараются не глядеть на своих недавних жертв. Хавкин ловит себя на мысли, что у них вид людей, у которых болят зубы. Из восьми шесть не знают французского языка, и похоже, что ни один не имеет представления, ради чего, собственно, надо было нападать на этот дом и его хозяев. Мелкие клерки. Получили приказ и выполнили его как могли. А теперь думают только о том, посадят их французы за решетку или вышлют как нежелательных иностранцев. Ни страсти, ни любви, ни ненависти…

Комиссар составляет протокол и опрашивает потерпевших. Он недоволен. Вместо крупного, «настоящего» ограбления какая-то сомнительная история с политическим душком. Вся работа его парней насмарку. Дело придется передать жандармам, и те, как это не раз уже бывало, пожнут славу и наградные.

«Джон Кливленд, 36 лет, англиканского вероисповедания, женат, двое детей, - записывает молоденький полицейский. - Майкл Гинсборо, 28 лет, католик, женат, рядовой… Гильберт Джонс, 36 лет…»

- Рискованная у вас работенка, ребята, - сочувственно замечает комиссар. - Я и за десять тысяч не полез бы в такое дело. Апаши, те хоть имеют барыши…

- Какой уж там барыш, сэр… - подхватывает низкорослый вожак. - Обеспечение самое пустячное. А неприятностей, сами видите…

- Да, - многозначительно соглашается комиссар, не скрывая сочувствия к попавшим в беду английским коллегам.

Англичане не запираются. Мистер Хавкин может подтвердить: все было чисто, благородно. Никого не убили, не ранили. В конце концов, они только выполняли приказания…