Но какую все-таки плату потребует этот профессор-бунтовщик за то, что его сторонники в Индии защитят от клеветы доброе имя ученого?
Может быть, Хавкину предложат выступать в антибританском журнале, который эмигранты выпускают в Париже? Или попросят стать агентом парижской эмиграции в Бомбее?
Кришнаварма снова хохочет, обнажая ослепительно белые зубы.
- Вы все-таки относитесь к нам хуже, чем мы к вам, доктор. У меня и в мыслях не было отвлекать вас от науки. Единственная просьба: не покидайте Индию, любите ее, служите ей.
- И помните, что отныне у вас в этой стране есть защита, какой не располагает даже вице-король, - добавил молчавший до того Датт.
- Благодарю, но, как вы знаете, я пока очень далек от возвращения в Индию. К тому же опасности, которые подстерегают человека в Париже, порой не уступают…
Хавкин не успел договорить. Все лампочки под зелеными абажурами и абажурчиками, те, что горели у изголовья диванов, стояли на высоких ножках по углам, разом мигнули, ярко вспыхнули и погасли окончательно. Он закрыл глаза. Второй раз за сегодняшний вечер мир погружается для него в непроглядную, черную тушь. И второй раз ему не удается довести до конца этот разговор о странных личностях, которые бродят ночью вокруг дома в Булонском лесу. Почему-то показалось вдруг, что между наступившей тьмой и «теми» людьми есть какая-то связь. Он отогнал это подозрение. Не надо строить пустых догадок. Кришнаварма - достаточно заметный в Париже человек, чтобы полиция заботилась о его безопасности, К тому же у него здесь много единомышленников. Может статься даже, что в лесу они с доктором повстречали одного из таких добровольных стражей.
Электричество не загоралось. Но слуги внесли свечи, и десятки теплых язычков пламени заколебались в стеклах шкафов, в лакированной поверхности мебели. От их мерцания зеленая комната стала чуть таинственной и еще более уютной,
- Оставим, друзья, разговоры об опасностях, - предложил Кришнаварма. - Тем, кто имеет дело со столь взрывчатой материей, как наука и революция, не следует слишком печься о безопасности собственной личности. Мы всегда под ударом, И, кто знает, может быть, это обстоятельство даже подстегивает наше творчество.
Он бросил несколько слов на языке маратхи, и слуги, убрав угощение, поставили на столик изящный деревянный ящик, О, развлечение богачей - фонограф! Этот не так давно изобретенный в Америке аппарат стал самым модным развлечением сезона. В салонах Парижа, Берлина и Лондона опыты с фонографом вытеснили даже спиритические сеансы. Вместо того чтобы слушать голоса с того света, публика двадцатого века предпочитает записывать и прослушивать свои собственные голоса. «Индийский Овод», по-видимому, не избежал общего увлечения. Открыв ящик, он стал любовно возиться с какими-то рычажками, приговаривая, что сейчас позабавит гостей занятной записью. Пока он вставлял в аппарат то один, то другой валик, Хавкин успел рассмотреть на внутренней стороне крышки небольшую серебряную пластинку с дарственной надписью от лондонских почитателей Кришнавармы.
- Видите, как это просто, - увлеченно демонстрировал индиец свою «игрушку». - Вы нажимаете здесь, вкладываете валик сюда, поворачиваете рычаг…
В ящике что-то щелкнуло, зашипело, и в комнате негромко зазвучал духовой оркестр, исполняющий государственный гимн Великобритании.
«Правь, Британия, морями…» - пели трубы. Хавкин переглянулся с доктором Даттом. Это и есть «забавная запись»? Нет, Кришнаварма тоже с недоумением уставился на аппарат: видно, и он ожидал услышать совсем не то. «Боже, храни короля…» - звенели литавры. Кришнаварма резко дернул рычажок, мелодия оборвалась на половине фразы. Раздраженно и оттого особенно неумело он начал извлекать злополучный валик из зажимов и, вытащив его, зло швырнул на стол.
- Они нарочно прислали мне эту музыку, чтобы я почаще вспоминал о врагах, - обиженно пояснил он. - Глупая шутка. Неужели нам, изгнанникам, еще надо о чем-то напоминать!, И, как назло, именно этот ролик каждый раз попадает мне под руку…
Он снова начал перебирать желтоватые трубочки, пытаясь разыскать ту запись, которую хотел прослушать. Но раздражение не проходило. Он ворчал, как медведь, потревоженный в берлоге.
- В университете я был учителем будущего вице-короля Индии, лорда Керзона, статс-секретарь Морли был моим близким другом. Стоило только пожелать, и я был бы сейчас членом парламента и сэром Шьямаджи. Но, как видите, я предпочел звание государственного преступника и членство в обществе, за принадлежность к которому британский суд приговаривает к пожизненной каторге.
Хавкин с любопытством слушал этот, видимо, специально для него предназначенный монолог. Итак, тщеславие не чуждо вождю экстремистов. Этого следовало ожидать. Кришнаварма кичится своей славой террориста так же, как в Индии богатые и влиятельные индийцы кичатся орденами и званиями, которыми их одаривает империя. Объективно он, конечно, помогает своей родине. Но что поделаешь: благородные чувства, как и благородные металлы, редко встречаются в чистом виде,…
Сильный шум привлек их внимание. Сначала казалось, что в вестибюле и на лестнице люди в сапогах передвигают тяжелую мебель. Слышалась перебранка, со звоном вылетело стекло. Потом кто-то дико взвизгнул, но голос тотчас угас, будто кричавшему зажали рот. Кришнаварма встал и хмуро уставился на дверь, ожидая, что домоправитель доложит ему о причинах беспорядка. Но вместо почтенного консома в дверь пулей влетел молоденький слуга в съехавшем на сторону тюрбане и завопил о каких-то френках, которые напали на дом и каждую минуту могут ворваться в кабинет сахиба. Выйти слуга боялся. Он так и остался стоять у порога, дрожа и всхлипывая от страха. Кришнаварма шагнул к письменному столу и рванул трубку телефона.
- Полиция! Полиция! - несколько раз прокричал он и с досадой швырнул трубку на рычаг. Телефон не работал.
Они вошли вчетвером: безликие, в черных опереточных полумасках и почему-то в кожаных перчатках с широкими раструбами. Короткие клеенчатые плащи, похожие на те, какие носят французские полицейские, и надвинутые на Лоб шляпы были еще мокры от дождя.
- Апаши, - шепнул Датт. - Не вздумайте сопротивляться…
Ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. Апаши, молча, как солдаты на плацу, выстроились плечом к плечу перед столиком, за которым сидели хозяин дома и его гости, и в полутора метрах от своего лица Хавкин увидел черный глаз револьверного дула. Где-то внутри родился и быстро рос острый холодок волнения. Не страх, а скорее то трепетное ожидание неизвестного, какое охватывает зрителей в театре перед решающей сценой. Но для начала актерами в этом «театре» оказались они сами.
- Руки вверх! - скомандовала одна из масок. - Встаньте! Тот, кто отдавал приказание, остался стоять на месте. Трое других, не опуская оружия, начали бесцеремонно обшаривать карманы своих жертв. Жаль, конечно, потерять ту скромную сумму, которую он оставил себе на обратный путь в Лондон, Однако эти четверо вломились сюда не из-за его тощего кошелька. Их интересует добыча пожирнее. Краем глаза Хавкин взглянул на товарищей по несчастью. Датт ничем не выдавал своих чувств, зато Кришнаварма был смертельно бледен, и хотя переносил обыск молча, но глядел на бандитов с такой яростной ненавистью, что низкорослый предводитель даже погрозил ему револьвером. Во время этой процедуры обе стороны не проронили ни слова. Тишину нарушало только тяжелое дыхание хозяина дома и шуршание одежды под руками опытных грабителей. Внизу тоже все замолкло. Должно быть, остальным апашам удалось сломить сопротивление прислуги. Молодой индиец, сообщивший о нападении, все еще стоял у стены и с ужасом смотрел, как непочтительно обращаются с его богоподобным хозяином люди в масках.
Один за другим шлепнулись на стол три бумажника, но главарь не удостоил их внимания. Зато он живо заинтересовался связкой ключей, извлеченной из хозяйского кармана.
- Какой из них от сейфа?
- У меня нет сейфа, - угрюмо ответил Кришнаварма.
