Ваши покорные слуги:

Рональд Росс (проф. тропической медицины, Ливерпульский университет), Р. Тэннери Хьюлет (проф. патологии, Королевский колледж, Лондон), Альберт С. Грюнбаум (проф. патологии, университет в Лидсе), В. Дж. Симпсон (проф. гигиены, Королевский колледж, Лондон), Р. Ф. С. Лейт (проф. патологии, университет Бирмингема), Вильям Р. Смит (президент Королевского института здравоохранения), Дж. Симз Вудхэд (проф. патологии, университет в Кембридже), Э. Клейн (лектор по современной бактериологии, Лондон), Симон Флекснер (директор лаборатории, рокфеллеровский институт, Нью-Йорк, США), Чарльз Хантер Стюарт (проф. здравоохранения, университет в Эдинбурге).

25 июля 1907 года.

ХV

В понедельник 20 октября в университетском клубе был устроен банкет в честь мистера В. Хавкина, награжденного медалью имени Мэри Кипгсли, и проф. Рональда Росса… Доктор Стефенс объяснил, что медалью Мэри Кингсли Ливерпульская школа тропической медицины награждает некоторых лиц за выдающиеся работы по изучению и оздоровлению тропических районов. М-ру Хавкину принадлежит заслуга уменьшения смертности от чумы в Индии и спасения миллионов жизней. Кроме того, он открыл метод прививок против холеры и отправился в Индию, чтобы применять свой метод в широком масштабе…

«Британский медицинский журнал»

октябрь 1907 года.

Сообщение из Ливерпуля.

Х VI

- Мы не заблудились?

- Будьте спокойны, я прекрасно знаю местность,

Датт шагал, вернее, плыл в абсолютной темноте где-то впереди. Время от времени, желая подбодрить спутника, доктор бросал английские проклятия по адресу «этого гнусного ливня и мерзкой тьмы» и снова погружался в пучину. Шум ветра и налетающие порывы дождя заглушали его шаги, и Хавкину приходилось двигаться почти наугад. Под ногами поскрипывала покрытая щебнем дорожка; по сторонам скорее угадывались, чем виделись стволы деревьев. Следовало, очевидно, не сбиваясь ни вправо, ни влево, идти по щебню вперед. Но куда она ведет, эта аллея? Вокруг ни фонаря, ни освещенного окна… Фиакр доставил их в глубь Булонского леса и тотчас повернул назад. Вознице явно не терпелось поскорее выбраться из мрака обратно в центр Парижа.

Почему нельзя было подъехать к дому Кришнавармы вплотную, Хавкин так и не понял. Из объяснений Датта получалось так, что хотя французы на своей территории и разрешают эмигрантам вести борьбу против англичан, но сами индийцы остаются в Париже под подозрением и слежкой. Поэтому, дескать, Кришнаварма и просит посетителей оставлять экипажи подальше от его дома, дабы не привлекать излишнего внимания полиции. Сомнительная предосторожность. Да и кто в этакой тьме способен разглядеть лица приезжающих и отъезжающих?

Булонский лес. - очаровательнейшее из предместий Парижа, где среди деревьев и лужаек разбросаны дома-дворцы столичной аристократии, - в этот осенний вечер превратился в забытую богом и людьми пустыню. Обитатели дворцов перебрались до весны в город, и парк, привлекавший летом толпы парижан, совершенно мертв! Только позади, если оглянуться на Елисейские поля, просвечивает между голых ветвей тревожное красноватое зарево. В задымленном клочковатом небе отражается свет тысяч электрических ламп гигантского города.

Безлюдье и темнота не беспокоят Хавкина. После разговора с Даттом в экипаже мысли его заняты другим: зачем Кришнаварма пригласил их? Доктор рассказывает, что руководитель индийских эмигрантов не приемлет ничего английского. Публицист и экстраординарный профессор Оксфордского университета Шьямаджи Кришнаварма, высоко ценимый в Европе как знаток санскрита, а в Индии как революционер, стремится, изгнав европейцев с полуострова Индостан, создать у себя на родине государство, опирающееся на традиции древнеиндийской культуры. Прекрасно. Но зачем тогда нужна ему встреча с ученым-бактериологом, сотрудником, хотя и невольным, британской колониальной администрации?

Впереди между деревьями показался неясный свет, и доктор крикнул, что они почти у цели. Хавкин хотел откликнуться, но неожиданно ощутил, что стоит перед каким-то препятствием. Нет, он не сбился с дороги. Щебень по-прежнему поскрипывал под ногами, и все-таки каким-то шестым чувством он уразумел: дальше идти нельзя - там что-то стоит. Растущее посреди аллеи дерево? Нависшая ветка? Камень? Он сделал короткий шаг, протянул вперед руку и тотчас, будто пораженный током, отдернул ее. Перчатка уткнулась в нечто упругое, живое. Человек?! Он отскочил назад. Друг или враг? В руках, кроме зонта с металлической ручкой, ничего. В памяти мелькнул слышанный разговор: Париж полон апашей, готовых на все бандитов. Бандиты? Но кого они могут подстерегать здесь? Человек в темноте ничем не выдавал себя. Резкий порыв ветра пронесся над лесом. Заскрипели, застонали ветви старых деревьев, зашуршала обрываемая с кустов последняя листва, и среди этого, уже ставшего привычным шума обостренный слух выделил какие-то новые звуки: тот впереди сошел с дорожки и, треща валежником, стал уходить в глубь леса. Ушел или это только показалось? Стоять на месте не имело смысла. Кричать Датту - тоже. Хавкин шагнул вперед, закрыл зонт, сжал его так, чтобы тяжелая ручка оказалась на весу. Негромко спросил:

- Кто тут? (Никто не ответил.) Я спрашиваю: что вам надо?

И снова молчание.

Зонт проделал в воздухе полукруг, и металлическая ручка с силой рассекла то место, где минуту назад стоял человек! Никого. Ушел? Опасность стала неосязаемой и оттого еще более грозной. В любую минуту из темноты мог грянуть выстрел или обрушиться ошеломляющий удар. Надо уходить. И поскорее. Очевидно, предосторожность, с которой Кришнаварма принимает гостей, не лишена основания. Уже на бегу Хавкин услышал голос Датта:

- Мистер Хавкин, куда вы девались?

Голос звучал спокойно. Так хозяин дома призывает гостей занять места за обеденным столом. Странно: Датт только что прошел по той же аллее и никого не встретил. Разбрызгивая лужи, рискуя выколоть глаза о сучья, Хавкин мчался по черному коридору. Он вскоре нагнал доктора и с разбегу чуть не сбил его с ног. Датт принял очередной толчок судьбы с обычной невозмутимостью.

- Мистер Хавкин? Я уже решил, что вы заблудились. Вот ворота. Входите, мы дома.

В темноте брякнула металлическая ручка, заскрипели, поворачиваясь, петли, и мир обрел наконец свои естественные, формы. В глубине сада светились окна двухэтажного дома. В их свете серебрилась мощенная камнем дорожка, ведущая к подъезду; стал виден пепельно-серый на черном фоне каменный забор и ворота. Есть что-то успокаивающее в зрелище мирно освещенных среди ночи окон. При виде их отступают страхи, перенесенные волнения уже не кажутся такими значительными. Хавкин решил не говорить доктору о пережитом приключении. Да и само столкновение в лесу начало казаться сомнительным. Их шаги звонко чеканились на каменных плитах. Свет окон звал, манил, успокаивал. Нервы - вот что все это такое, расшатавшиеся нервы. Доктору Датту близость дома тоже развязала язык.

- Простите, дорогой Хавкин, но я так и не понял, куда это вы вдруг исчезли посреди разговора?

- Какого разговора?

- Да нашего же! Я крикнул, что мы у цели, а вы ответили, что здесь не Гайд-парк и лучше бы мне разговаривать потише. Я спросил, из-за чего такие строгости, но вы вдруг исчезли, как сквозь землю провалились, а потом налетели на меня в темноте.

Хавкин даже остановился, чтобы получше рассмотреть лицо врача.

- Вы ясно слышали, как я говорил про Гайд-парк?

- Ну конечно. Вы, правда, произнесли это несколько странным голосом, будто у вас во рту была трубка, а потом куда-то запропастились. Но я своими ушами слышал вас.