В этом месте бомбейские медики умолкали, но Хавкин отлично понимал, как развивается их мысль: столько мудрых трудились, искали - и тщетно. А тут совсем молодой человек, даже не врач, утверждает, что спасительный препарат не сегодня-завтра будет готов. Сомнительно, ох как сомнительно… Нет, они вовсе не считают его шарлатаном или невеждой (многим еще памятны успешные прививки против холеры), но не слишком ли самоуверен этот приезжий? Но эпидемия продолжается, их бессилие против чумы доказано, и полная безнадежность приводит их в конце концов на курсы в Медицинский колледж. Страх, который обычно оказывается скверным советчиком, на этот раз подсказал бомбейским медикам, что в создавшейся безнадежной ситуации нельзя отказываться даже от такого малодостоверного препарата, как вакцина.
И все же Хавкин ощущает нежность к этой горстке своих невольных приверженцев. Скверно образованные, недоверчивые, полные предрассудков, они тем не менее единственные люди, способные понять его замыслы. Он готов простить все их недостатки, включая самый отвратительный - сребролюбие, только бы эти двадцать прониклись его верой в вакцину, только бы в себе самих преодолели чувство покорности перед чумной заразой. Чтобы щадить раздутое тщеславие своих слушателей, Хавкин даже превратил лекции в беседы или, скорее, даже в диспуты. Каждый присутствующий может высказать здесь свое мнение, задать преподавателю любой вопрос, обсудить любую спорную проблему. Приходится выслушивать при этом немало всякого вздора, зато между лектором и слушателями не остается ничего недосказанного. Люди после каждой встречи становятся понятней, ближе друг другу, и оттого, может быть, чуточку более симпатичными. О, эти диспуты по-индийски - большое искусство. Корректность и еще раз корректность! Даже если твой собеседник безграмотен, не понимает основ современной медицины и лечит заразных больных, как средневековый знахарь. Этих провинциальных эскулапов, от века занятых только выколачиванием гонораров, надо во что бы то ни стало сделать друзьями бактериологической науки!
Тема сегодняшней беседы - санитарные меры против чумы. Как будто сугубо специальный вопрос, но в Бомбее, где противочумные отряды ежедневно пускают в ход оружие, а соответствующий параграф губернаторского приказа разрешает полиции силой входить в любую подозрительную квартиру, санитария стала взрывчатым материалом. Хавкин рассказывает, а сам пристально вглядывается в лица слушателей. Какие они разные - его птенцы! Вот сидит староста доктор Диого, здешний старожил. Двести пятьдесят лет назад полукупцы-полупираты из рода Диого дали имя городу Бомбею. Рыбачья деревушка, названная Бом Бай - Хорошая Гавань, - превратилась с тех пор в один из крупнейших городов Востока. А потомки победителей, судя по цвету кожи доктора Диого, изрядно перемешались с побежденными. Тем не менее Диого с надменной насмешливостью поглядывает на своих коллег - англичан, парсов, индийцев, а особенно на тех, кого в Бомбее зовут halp cast - полукровки, рожденные от смешанных браков. К мистеру Хавкину он более снисходителен. Впрочем, пока противочумного препарата пет, католик Диого остается в убеждении, что не сделавший изобретения ученый столь же малоценен, как святой, не совершивший чуда.
Доктор Дженкинс - воспитанник Оксфорда - в принципе не против пастеровских открытий. Но чума - другое дело. Она не похожа ни на какую другую инфекцию. И напрасно мистер Хавкин тратит время на вакцину. Искать лечебные средства против «черной смерти» следовало бы, скорее, в области электричества или магнетизма. Это произносится обычно усталым голосом, как будто доктор Дженкинс уже бог знает как давно и серьезно обдумывает сей вопрос. На самом деле все значительно проще: Дженкинс считается специалистом по чуме. Именно его приглашает бомбейская аристократия, когда в дом проникает инфекция. Гонорары в таких случаях соответствуют сложности и опасности болезни. Теперь настороженный взгляд доктора Дженкинса выдает его главную заботу: как бы вакцина (если она все-таки получится!) не попала в руки конкурентов. Такое же беспокойство Хавкин замечает и у других «курсантов». Печально, но страх конкуренции довлеет, кажется, у них над всеми другими соображениями. Может быть, поэтому руководитель курсов охотнее всего останавливает взгляд на том дальнем столе, за которым, низко наклонившись над тетрадью, сидит Кришнан Рой. Коллеги считают молодого врача слегка свихнувшимся.
Еще бы! В то время как медики стремятся открывать свои кабинеты поближе к домам обеспеченной публики, доктор Рой обосновался в рабочем квартале Парель. И вдобавок повесил на дверях табличку, извещая, что к больному его можно приглашать в любое время суток. В спорах доктор Рой почти не участвует. Только однажды, когда особенно упорные Фомы неверные затеяли бурную атаку на идею вакцинации, он, ни к кому не обращаясь, громко произнес:
- Мудрость врача не в том, чтобы охаивать новое лекарство и хвалить все старое. Я охотно променяю вагон традиций на одну новую благотворную идею в надежде, что она поможет моим больным.
В аудитории эта сентенция вызвала улыбки, но Хавкину показалось, что выпадов против вакцины с тех пор стало меньше.
Сегодня тихий день. Лектора почти не перебивают. Санитарные меры властей не находят поддержки ни у кого в городе, в том числе и у медиков. Грубость генерала Гетакра, бесцеремонность его солдат всем опротивели. Но обнаруживать личные чувства в делах служебных - дурной тон. Вполне владея стилем, который в бомбейском обществе считается обязательным, Хавкин читает лекцию педантично, сухо, почти не комментируя факты. Только когда к горлу подступает раздражение или вспоминается какая-нибудь смешная деталь, он, не меняя тона, обращается к своему любимцу Кришнану Рою. Молодой человек не смотрит на лектора. Как всегда, он торопливо записывает каждое слово и поднимает голову только затем, чтобы отбросить со лба пряди длинных, иссиня-черных волос. Они никогда не беседуют друг с другом. И Кришнан, наверно, очень удивился бы, если б узнал, что строгий господин, стоящий на кафедре, считает его своим самым верным помощником. Молодой врач глубоко благоговеет перед серьезным и мудрым учителем. Но ему остается высказывать свои чувства только так: стараясь наилучшим образом понять истину учителя и как можно более точно записать ее.
Итак, вот уже два месяца, как жилища в Бомбее подвергаются атакам не только полицейских, но и дезинфекторов. Карболовую кислоту изливают на стены и полы с помощью пожарных труб, сулему льют сотнями галлонов, пользуясь ручными насосами. В «очищенных» таким образом домах немыслимо жить из-за резкого запаха и ядовитых испарений. Еще более ядовитый для людей серный дым ползет по улицам. Эту меру власти считают особенно эффективной. По специальному приказу на железных противнях круглые сутки сжигают кусковую серу в надежде очистить воздух города. Хавкин мысленно улыбается. Ему хочется разъяснить доктору Рою, что бомбейские серные очаги сильно напоминают гонги и трещотки, которыми чуму изгоняют китайцы, но лектора прерывает голос доктора Диого:
- Простите, сэр, но если я не ошибаюсь, то в ноябре минувшего года вы сами одобрили названные мероприятия муниципалитета.
Диого поклонился и медленно садится на свое место. Подчеркнутая вежливость не может скрыть удовольствия, с которым потомок пиратов и купцов уязвил своего ученого собеседника. Двадцать человек сразу превратились в единый организм: двадцать пар ушей насторожены, двадцать пар глаз устремлены в лицо лектора. Это происходит всякий раз, когда им кажется, что он в ловушке. Смешно.
Да, три месяца назад сотрудники муниципалитета действительно запросили мнение бактериолога Хавкина о предпринятых мерах по борьбе с эпидемией. Чтобы ответить им, он несколько дней бродил по лестницам и коридорам пятиэтажных домов, по комнатушкам без окон, до отказа населенным нищим людом Бомбея. Никакая дезинфекция не смогла бы очистить эту человеческую клоаку, где один водопроводный кран и одна уборная приходятся порой на сотни жильцов. Что было ответить чиновникам? «Снесите эти трущобы? Прекратите никчемную дезинфекцию, которая, убивая одного микроба, оставляет благоденствовать миллионы других?» Но ведь это не реально. Предупредительной вакцины тогда еще не существовало. Лечебной - тоже. Прекратить дезинфекцию значило вообще прекратить сопротивление чуме. Он избрал меньшее зло: одобрил санитарные меры, убежденный в том, что рано или поздно они сами изживут себя. Сейчас можно честно признаться в тогдашней игре. Предупредительная вакцина перестала быть только искомой величиной. Она найдена.
