Кажется, он уснул очень скоро. Сначала до сознания еще доходили какие-то обрывки мыслей о жаре, запоздавшем муссоне, муравьях. Потом усталость взяла верх. Последняя искра сознания перенесла его в царство прохлады и покоя: то ли в подземелья дворцового замка, то ли в зеленый грот садху. Потом все погасло.
- Вставайте, сахиб! Проснитесь!
Хавкин открыл глаза, но ничего не увидел. Полная тьма. Наверное, крик почудился ему. Он смежил веки, собираясь снова задремать, но рядом затрещали кусты, раздался звук, похожий на удар мокрого белья о камни. Дхоби? Откуда взялись здесь стиральщики? Может быть, продолжается сон? Но совершенно реальный голос Лала вновь позвал из тьмы:
- Сахиб, вы живы? Отзовитесь, сахиб!
С трудом выбравшись из-под москитной сетки, Хавкин вскочил с гамака. Темно. Но теперь уже можно различить кое-что. Вон белеет стена бунгало. На ее фоне удается различить даже колонки веранды. Надо ответить Лалу, но спазмы сдавили горло. Уж не от страха ли? Треск в кустах повторился: кто-то грузно продирается сквозь заросли к дому. Хавкин легко перескочил через невысокие ступеньки веранды и прижался к двери дома. Он едва успел подумать о револьвере, который остался в комнате, как из кустов опять послышалось:
- Где же вы, сахиб?
Видимо, слуга обнаружил пустой гамак. Спазм продолжал сжимать горло. Хавкин ощупью искал на столике спички. Куда они девались, черт побери! Чиркнуть удалось в тот момент, когда Лал, появившись из глубины сада, как мешок, швырнул на землю чье-то тело. Горящая спичка осветила залитое кровью лицо незнакомого индийца, его обнаженный, блестящий от масла торс и белую набедренную повязку. Лал, такой же обнаженный, со сверкающим от возбуждения взглядом, стоял над своей жертвой.
Вспыхнула вторая спичка. Хавкин попробовал зажечь свечу. Он не совсем еще ясно понимал, что происходит вокруг. По временам казалось: все это - и ночные крики, и Лал со своей кровавой ношей - только кошмар. Вот сейчас он сделает над собой усилие, проснется - и…
- Сахиб, осторожно! На вас тоже тряпка! Полосе тая тряпка!
Только сейчас Хавкин почувствовал на левом плече кусок влажной материи. И тотчас Лал, рванувшись вперед, на веранду, сорвал с него этот лоскут. Плечо сразу будто обдали кипятком. Жгучий жар разлился по спине и руке. Нет, это меньше всего напоминало сон. Плечо горело так, что, только стиснув зубы, удавалось сдержать стон. Что происходит вокруг? Кого убил Лал? Откуда на плече оказалась эта тряпка? Проклятая ночь. И что за странное жжение охватывает всю левую сторону тела?
Полуодетый, взлохмаченный доктор Датт с длинным кухонным ножом в одной руке и керосиновым фонарем в другой появился на пороге. Вид его, решительный и в то же время забавный, вернул Хавкину спокойствие и чувство реальности. Фонарь осветил поле боя. Посреди веранды, тяжело дыша, стоял Лал. Отброшенная им полосатая тряпка покачивалась на сучьях ближнего дерева. Возле ступеней распростерлось тело молодого индийца. Даже издалека видна была рубленая рана у него на виске, из которой набежала целая лужа крови. Испачканная кровью лопата, послужившая Лалу оружием, валялась тут же.
Доктор Датт, кажется, нисколько не удивился открывшемуся перед ним зрелищу. Он просто увидел человека, который нуждался в его помощи, и поспешил к нему. Присев на корточки, врач начал ощупывать окровавленное запястье незнакомца.
- Пульс еще бьется, - проворчал он, будто обращаясь к самому себе. И так же спокойно, прихватив фонарь, отправился в комнату за бинтами и лекарствами.
Но что же все-таки произошло?
- Кто этот человек, Лал? - Хавкину показалось, что он произнес эти слова строго, даже сурово. Но странно: он не услышал собственного голоса. Только тонкий писк вырвался
из горла. - Л ал, ты слышишь меня? - И снова, как в кошмарном сне, ни звука. Да полно, не сон ли действительно вся эта ночь с мелькающими, как в калейдоскопе, событиями? Но почему так мучительно горит плечо и спина? Подгибаются ослабевшие ноги…
- Вам плохо, сахиб? - участливо наклоняется Лал.
- Да нет же, мне хорошо, очень хорошо, - беззвучно повторяет Хавкин и валится на пол веранды.
…
Сколько минут илп часов прошло? Хавкин очнулся от острого запаха керосина и каких-то лекарств. За окнами все еще ночь. Это фонарь у изголовья кровати разит керосином. При свете огня доктор Датт плавно массирует обожженное и все еще ноющее плечо. Но что за грохот сотрясает стены бунгало? Что за ослепительные вспышки озаряют окна? Муссон? Неужели долгожданный дождь?
- Тише, тише, - улыбается доктор Датт. - Все хорошо, пришел муссон, теперь все будет хорошо.
Хавкину приятно ощущать руку товарища, бережно и нежно массирующего плечо. Он еще слаб, и голосовые связки не слушаются его. Но невозмутимый Джогендра Датт готов рассказывать, не ожидая вопросов. Правда, приходится для этого напрягать голос: бунгало под ударами ливня гремит, точно большой барабан.
Это было отравление змеиным ядом - старинный индийский метод умерщвления врагов. На искусанное москитами и расцарапанное тело набрасывают тряпку, смоченную ядом кобры. Он отлично всасывается через самые маленькие ранки, этот яд, и тот, кому во сне недруги подложили «компресс кобры», так никогда и не просыпается.
- Вот, полюбуйтесь, - придерживая пинцетом, Датт принес из глубины комнаты кусок полосатой тряпки. - Смотрите, я смочил несколько мест азотной кислотой. Видите, они пожелтели. Пока вы лежали без сознания, я изготовил спиртовую вытяжку из этой мерзости и впрыснул нашей кошке. Бедное животное подыхает. Благодарите небо, что Лал вовремя разбудил вас. Еще десять - пятнадцать минут - наступил бы паралич дыхательных мышц, удушение, и вас не спасли бы никакие лекарства. А парез голосовых связок - пустяк. Пройдет, тем более что я уже втер вам в кожу хорошее противоядие.
Муссон ревет и трубит, как сто разъяренных боевых слонов. Пламенные гирлянды молний почти без перерыва освещают комнату. Свет фонаря в их сиянии кажется слабой желтой точкой. Удары грома оглушают. Но Хавкин с наслаждением слушает этот грохот и вой. Он закрыл глаза и отдыхает. Муссон пришел. Все будет хорошо. Муравьи… Теперь ясно: они удирали от ливня. Хорошо… Плечо уже не горит так сильно: очевидно, противоядие сделало свое дело. А Лал, что с ним? Доктор Датт понимает своего пациента по одному движению губ. Лал на кухне. Выхаживает наемного убийцу. Этот негодяй чуть не отправил к праотцам всю экспедицию вакцинаторов. Сначала он попытался набросить свой «компресс» на хозяина, а потом на слугу. По счастью, Лал проснулся и не дал убийце пощады. Впрочем, скорее всего, злодей все-таки выживет: у религиозных фанатиков всех времен и народов, как правило, лбы медные, да и височные кости тоже.
Приближался рассвет. Небо посерело. Потоки тропического ливня на стеклах окон стали матово-серебристыми. Несколько раз от удара молнии загорались и тут же с шипением гасли деревья в саду: муссон набирал силу. Хавкин дремал. Доктор Датт тоже прилег на свою постель. В однообразном реве ливня проходили час за часом. Потом сквозь шум дождя послышались шаги и разговоры в задней части бунгало. Очевидно, кто-то пришел из деревни. Еще немного погодя осторожно приоткрылась кухонная дверь, и, ступая по кокосовым циновкам босыми ногами, в комнату вошел Лал. На его лице не осталось и следа от ночных переживаний. Свежая белая куртка, которую он надевал всякий раз, как наступала пора завтрака или обеда, указывала, что ни муссон, ни потрясения минувшей ночи не задержали утренней трапезы. Убедившись, что Хавкин открыл глаза, Лал поклонился и внес поднос с чота хозри - чай, лепешки, фрукты.
Дождь как будто несколько умерил свою прыть, когда они сели к столу. Доктор Датт осмотрел на кухне раненого. Ничего страшного. Парень, правда, не желает разговаривать, но отнюдь не отказывается от чашки чая и пары горячих лепешек. От лепешек струился ароматный запах жареного кокосового масла. Они расправлялись с аппетитной снедью по-индийски - руками. Говорить не хотелось. Каждый про себя обдумывал события минувшей ночи. Мальчишка-убийца, конечно, только исполнитель. Кто послал его? После сегодняшнего дня у вакцинаторов осталось в городе изрядное число недоброжелателей. Правда, махараджа и в какой-то степени резидент заинтересованы в прививках. Но что с того? Двор его высочества, как двор всякого властителя, раздирают бесчисленные интриги. Мало ли кому могли прийтись не по нутру слишком дотошные врачи. А может быть, садху? Их появление в Капуртале, конечно, рассердило «святого». Жару добавила сцена на холме, закончившаяся бегством Лала. Очевидно, старик не на шутку разозлился также, когда узнал, что крестьяне в деревне охотно соглашаются на прививки. Но мог ли направить руку убийцы правоверный брамин, всю жизнь проповедующий «ахимсу» - учение о неприменении насилия?
